Кладезь крымскотатарского фольклора, традиций и обрядов, истории национального движения Шефика-апте Консул – увлекательный собеседник, с которым время обретает удивительную способность уноситься вспять, анализируя и осмысливая прошлое, прозорливо заглядывать в будущее, не утрачивая при этом связи с реалиями настоящего. В свои 82 года она бережно хранит в памяти множество народных легенд, притч, песен и сказаний. Со многими, кто стоял у истоков крымскотатарского национального движения, она тесно сотрудничала, будучи супругой фронтовика, участника обороны Севастополя Мустафы Консула, которому была доверена народная казна самаркандской инициативной группы.
Счастливая семейная реликвия
Наша беседа в ее небольшом уютном домике в Симферополе перемежалась стихотворениями, проникновенно прочитанными на память Шефикой Консул, песнями, исполненными ею так мелодично и душевно. Среди старых фотографий в архиве Шефики-апте я насчитала десятки снимков свадебных пар, на которых тонкие талии невест украшает старинный йипишли къушакъ (женский пояс), а головы – традиционный фес. Стараясь передать молодежи красоту и мудрость вековых традиций народа, Шефика Консул предоставляла семейную реликвию парам, отдавшим предпочтение не современному свадебному наряду, а стилизованному крымскотатарскому. И все эти пары, созданные в Самарканде (первая пара — в 1967 году), Краснодаре и, наконец, в Крыму (а их не один десяток), в знак благодарности дарили на память Шефике-апте свои свадебные фотографии. Хочется искренне верить, что эти раритетные фес и кушак стали счастливыми амулетами, талисманами, укрепившими брачные узы. Во всяком случае, судя по знакомой мне паре, чей снимок оказался в стопке фотографий – это мои коллеги Эльдар и Эльнара Сеитбекировы – оно так и есть. А еще владелица уникальных аксессуаров (кстати, сейчас они хранятся в фонде Крымскотатарского музея культурно-исторического наследия) поделилась старинным крымскотатарским обычаем, кем-то неточно описанным с ее слов в СМИ: отец, отдавая дочь замуж, перед свадебной церемонией, когда дочь покидала отчий дом, дважды проводил кушаком вокруг ее талии и лишь на третий раз застегивал на ней пряжку, благословляя тем самым на счастливую семейную жизнь. Бытует поверье, что обряд этот и сам кушак скрепляют семейные узы, защищают от сглаза, злых духов и несчастий.
Сирота при живых родителях
Таковой и росла Шефика Ислямова, оставшаяся в шестимесячном возрасте на попечении своей бабушки по отцу — Айше Измаил кызы Ислямовой, которой считает обязанной своей жизнью, музыкальностью, образностью родного языка. Ее бабушка, фактически ставшая для Шефики мамой, в юности была ученицей поэта Усеина Шамиля Тохтаргазы.
— С бабушкой по материнской линии Сайде Кадыевой у меня не было кровного родства, — рассказывает Шефика-апте. – Моя мама родилась в многодетной семье в с.Фоти-Сала, рано оставшейся без кормильца, и Сайде-ханум из зажиточного дерекойского рода, выйдя замуж за Кадыра из Коккоза удочерила мою маму Диляру. У них был родной сын Асан, примкнувший в лихие революционные годы к большевикам. Тогда вокруг ходили разговоры, что коккозлю Кадыр-оглу Асан бандит олду (сын коккозского Кадыра Асан стал бандитом). Вскоре пришло известие о том, что на одном из паровозов, мчащихся к коммуне, его расстреляли белогвардейцы. Сайде-ханум была образованной и благородной дамой, владела несколькими языками. Она выдала мою маму замуж за Кязима Алиева в 1935 году. К сожалению, брак этот оказался недолгим, через полгода после моего рождения, а родилась я в феврале 1937-го, родители расстались. Отец тогда заведовал пекарней в с.Албат, а мама, оставив меня свекрови, уехала в Бахчисарай. Жила я у бабушки Айше в Коккозе, в двухэтажном доме в Юкъары-маалле, спланированном и построенном моими прадедами Али-уста и Измаилом-уста, которые когда-то строили Юсуповскую резиденцию. Вся ажурная деревянная отделка – это их мастеровитых рук дело. Измаил-уста был знатным дюльгером — резчиком по дереву, плотником. Все зеркала в бабушкином доме были красиво обрамлены деревом, а балконы, с весны до поздней осени увитые виноградными листьями, выходили — один на внутренний дворик-сад, а второй на дорогу, серпантином убегающую на Ай-Петри.
В начале войны отец ушел на фронт, участвовал в жесточайшем сражении. В первые дни обороны южных украинских рубежей не хватало поддержки с воздуха, огня артиллерии. Было предпринято несколько неудачных попыток обороны, стоивших до половины состава. Холодные воды Днепра были кровавы и уносили тела раненых и убитых. Отец тоже был ранен, но будучи неплохим пловцом, сумел выбраться на противоположный берег и за косы, обвив их вокруг своей кисти, вытащить тонущую медсестру. Так он оказался в плену у противника, вскоре его доставили в симферопольский лагерь для военнопленных «Картофельный городок», где работала его бывшая сотрудница по пекарне в с.Албат, она и помогла ему бежать. Отцу долгое время удавалось прятаться в лесу, частенько прочесываемом гитлеровцами, а по ночам он иногда прятался в родном доме в Коккозе. Однажды, во время одной из облав, его застали дома, всех нас, 10 человек: бабушку, пятерых ее сыновей, вторую жену отца Айше, ее дочь Хатидже, сына и меня, пятилетнюю, выстроили на веранде вдоль стены. Отцу был предоставлен страшный выбор: либо он идет служить к гитлеровцам добровольцем, либо всех нас ждет неминуемый расстрел. Спасая десять невинных душ, он вынужден был согласиться. Но несколько дней спустя, взобравшись в лесу на самое высокое дерево, выбрав самую хрупкую ветвь, ступил на нее и… очнулся с ушибами и переломом ноги. Таким образом он избавил себя от службы фашистам. А маме перед оккупацией было приказано вместе со всеми сотрудниками горисполкома уйти в лес, позже за ними, истощенными от голода, прибыл самолет, который доставил их в Тбилиси. Там, пройдя военную подготовку, вместе с частями 18 армии, сражавшейся в предгорьях Кавказа, начальником политотдела которой был полковник Леонид Брежнев, она прошла до Новороссийска, Краснодара и вернулась в уже освобожденный Крым. Стала работать в военкомате, носила военную форму и пистолет в кобуре. С приходом Красной Армии на дверях сельсовета появилось объявление, обязывающее всех, кто находился в плену у оккупантов, явиться в сельсовет. Мама, хотя уже давно была в разводе с отцом, отговаривала его заявлять об этом, предупреждая, что его расстреляют, но он все же пошел, и, как был, в домашней одежде, так и не вернулся. Его сослали на 15 лет в иркутские лагеря.
«Бакъынъыз, атеш келе…»
— Смотрите, к нам движется огонь, — так говорила Айше-ана, глядя вечером 17 мая с балкона на дорогу, по которой, и вправду, вереницей по серпантину двигались к селу огни. В предвечерних сумерках эти огни для меня, семилетней девчушки, казались таинственно-загадочными. И в голосе бабушки чувствовалась какая-то необъяснимая тревога. Наконец, в доме уснули, а ночью всех разбудил грубый стук в дверь прикладом автомата. Вошедший солдат приказал всем выйти во двор. И теперь уже красноармейцы, как пару лет назад фашисты, выстроили нас, испуганных, вдоль стены. Айше-хартана, боясь, что нас всех расстреляют, просила солдат пощадить хотя бы детей. На грузовиках, светящиеся фары которых мы накануне вечером приняли за движущиеся огни, нас со всеми остальными жителями села доставили сначала на кладбище, тем самым пытаясь нас полностью деморализовать, психически сломить наш дух, а потом на железнодорожную станцию, а оттуда — 18 суток страшного пути в изгнание.
Мама Диляра, позже навестившая нас в Самарканде, рассказала, как обошлись в тот день, 18 мая, с ними, работниками военкомата, самоотверженно служившими Советской власти. Накануне, после работы, всех сотрудников-крымских татар попросили остаться. Приказали снять портупеи и сдать оружие. Продержали так до трех часов ночи, а потом велели идти к своим семьям и следовать с ними в места спецпоселений. Так и фронтовики-крымские татары и мой будущий муж Мустафа Консул, получивший ранение при обороне Севастополя, прошагавшие всю войну, разделили впоследствии со своим народом участь изгнанников.
«Сладкая» жизнь в Самарканде
Моя Айше-ана (она и была для меня больше чем мать и бабушка), дяди — Мустафа, Мемет, Амет и Аким, мачеха Айше с детьми Хатидже и Эскендером и я, голодные, изможденные и завшивелые оказались в узбекском поселке Чархин. Моя голова была вся в гнойных нарывах, оттого что в ужасных антисанитарных условиях я в кровь расчесывала страшно зудящую кожу. Изнемогая от жажды, мы пили грязную воду из ближайшего арыка, бабушка, пытаясь хоть как-то очистить, пропускала ее через сложенную в несколько раз ткань, но это мало помогало. Мустафа-эмдже и Амет-эмдже заболели тифом. Им посчастливилось выйти из больницы живыми. Тогда выздоровление в больницах спецпоселенцев-крымских татар, особенно мужчин, было исключительной редкостью. И обязаны они этим были молодой медсестре, которая позже призналась им: «Скажите спасибо, что я вам тех таблеток, что назначили, не давала!» Я тоже едва оправилась от малярии, которая мучила меня почти полгода. Живот отек, стал огромным, в полуобморочном состоянии я сидела, раскачиваясь из стороны в сторону. Бабушка, глядя на мои истощенные болезнью руки, сквозь прозрачную как пергамент кожу которых просвечивались все прожилки, уже и не надеялась, что я выживу.
Айше-хартана с сыном Аметом, его женой Гузиде, внучкой Эльмирой и соседской девочкой Лемарой, г. Самарканд, 1960 г. Фото Мустафы Консула
Осознав, что в Чархине мы все погибнем, дяди как-то сумели перевезти нас в Самарканд. Здесь Мемет-эмдже стал варить из сахара тягучий сироп и на стекле, смазанном маслом, формовать небольшие конфетки-помадки, а я их продавала на базаре. Поэтому, когда в 1947 году меня, уже в десятилетнем возрасте, Аким-эмдже повел в школу, где у собравшейся детворы учительница спросила: «Поднимите руки, кто умеет читать?», — я с уверенностью подняла руку, для меня «читать» означало «считать», а с этим у меня на базаре проблем не было. Алфавит и чтение уже осваивала в школе, на уроки приходилось идти в одной вязанной кофточке и в огромных, с чужой ноги, калошах. Ослабленный организм не выдерживал частых простуд и болезней.
Под надежным конвоем Роллана Кадыева
Мое первое знакомство с Ролланом Кадыевым состоялось задолго до того, как его имя стало известно многим нашим соотечественникам и сотрудникам спецслужб. Это произошло еще в школьные годы, в 1952 году, в санаторном лагере под Самаркандом, куда направляли на оздоровление детей с легочными заболеваниями. Роллан был смуглым, высоким и очень тощим мальчишкой. Он вызывал всеобщий хохот, когда, скрестив на груди руки, втянув и без того впавшие щеки, оскалив зубы, строил страшную гримасу, изображая череп и кости. Детвора часто просила его: «Роллан, сделай Кощея». И он с удовольствием и особым артистизмом исполнял просьбу, приводя их в неописуемый восторг.
Роллан Кадыев (крайний слева в верхнем ряду) и Шефика Ислямова (Консул)
(сидит крайняя справа в нижнем ряду). 1950-е гг. Оздоровительный лагерь под Самаркандом.
Я хоть и была тихим и спокойным ребенком, но условия режимного заведения все лето выдержать не могла. Ничего никому не сказав, решилась уйти из санатория домой, а Роллан, как настоящий джентльмен, отправился следом, чтобы в пути со мной не случилось никаких неприятностей.
Скрипка и музыка спасали в местах отдаленных
Мой Мустафа-эмдже до войны был скрипачом в Ялтинской филармонии, отец тоже хорошо играл на скрипке. Помню, когда отца в Иркутске после смерти Сталина перевели на вольное поселение и сократили срок до 10 лет, он в письме просил своих братьев прислать ему скрипку. И Мустафа-эмдже, купив инструмент и сколотив для него небольшой ящик, отправил отцу. Вернулся отец в Самарканд в 1954 году с новой женой — украинкой Марией, тоже отбывавшей срок в местах отдаленных. Их дочь Галя, родившаяся уже после освобождения, живет в Самарканде. Я общаюсь со сводной сестрой по телефону, она приезжала ко мне в гости.
Шефика Консул (слева) с Эльмирой Мустафаевой, г. Самарканд, 1967 г.
Окончив семилетку, Шефика Ислямова поступила в медучилище, из 42 претендентов, написавших диктант, лишь двое получили максимальную оценку «4», она — одна из них. Но закончить его не довелось, самовольно покинув хлопковое поле, куда на несколько месяцев свозили для сбора хлопка студентов, Шефике в училище возвращаться уже даже не стоило. Устроившись в библиотеку музучилища, девушка с головой окунулась в мир книг и музыки, любовь к которым в ней живет по сей день.
18 мая «Карантин» на кладбищах отменяется
Огромное полотнище с надписью «Карантин» появилось на входе мусульманского кладбища в Самарканде. Такими мерами советские спецорганы пытались предотвратить массовые сборища крымских татар, пришедших 18 мая почтить память жертв депортации. Но это не остановило крымских татар, собравшихся рядом на пустыре. Кто-то раздавал эльва и сладости. Вообще, в этот день никто не мог запретить прийти на кладбище, прочитать молитву за упокой невинных душ, разчистить могилы и вокруг них, поправить и привести в порядок оградки и надмогильные плиты. Тогда не было неухоженных заброшенных могил, каждый считал своим долгом обеспечить уход за соседней могилой.
Национальное Консульство
Мустафа Консул жил по соседству и долго не показывал виду, что испытывает симпатию к подруге своей младшей сестры Айше. Частенько, смущаясь своей близорукости при виде ее, он снимал очки и прятал в карман. И лишь когда дядя Шефики собрался переезжать в Тамань, поближе к недоступному тогда для крымских татар Крыму, Мустафа решился сделать предложение девушке. Тогда он вдруг пришел к ним во двор помогать собирать вещи и грузить контейнер. После продажи дома Мемет-эмдже с семьей должны были уехать, а Шефика с Айше-хартана остаться у родственников, проживавших в районе Панджаба. Закончив погрузку, прощаясь, Мустафа попросил у Айше-хартана разрешения, чтобы Шефика вышла его проводить. Признаться, ей тоже давно нравился этот парень, его обаяние, сдержанность, внутренняя культура. Поэтому, когда он попросил ее остаться и выйти за него замуж, она ответила: «Вы намного старше меня, опытнее и, наверное, знаете, что делаете. Я практически сирота, отец отсидел в лагерях, за мной нет никакого приданого. И если этот брак станет ошибкой, то груз ответственности за это ляжет целиком на вас». В 1956 году молодые поженились, и несмотря на разницу в возрасте в 13 лет, прожили вместе 37 лет, создав своеобразное национальное консульство по отстаиванию и защите прав своего народа.
Мустафа и Шефика Консул (по краям) с соратниками Шефикой Вели и Аметом Асановым, г. Симферополь, 1991 г.
В 1960-е годы семья Консул подключилась к национальному движению, где уже активно проявил себя младший брат Усеин. Мустафа и Шефика влились в него вслед за ним. Продолжили они национальную борьбу и в г. Абинске Краснодарского края, куда переехали в 1980 году. Вернуться в Крым Мустафе и Шефике Консул посчастливилось в 1989 году. К сожалению, через 4 года Мустафа-ага скончался, похоронили его на старом ялтинском кладбище.
Шефика-апте часто вспоминает встречи и общение с Джеббаром Акимовым, участниками самаркандской инициативной группы: Ролланом Кадыевым, Идрисом Асаниным, Ильясом Мустафаевым, Асаном Эмировым, Айше Сеитмуратовой, и гордится, что избранные тогда лидерами национального движения методы борьбы оказались уникальными в мировом масштабе. Большое внимание уделялось просветительской работе среди молодежи и соотечественников. В вышедшем несколько лет назад при спонсорской поддержке Эдие Муслимовой песенном сборнике Шефики Консул «Достларым — меним йырларым» есть стихотворение «Клятва инициативника» (кстати, музыку к нему переложил на ноты музыковед Ленур Асанов).
Эту клятву Консулам удалось сдержать.
Инициативникнинъ анты
Муз. ве сёзл. Ш. Консулнынъ
Ах, Ветаным, догъгъан да ерим,
Тилегим сенсинъ.
Багърында теслим этильсин
Сонъки нефесинъ.
Ах, Ветаным, догъгъан да ерим,
Юрегим инълей.
Нидже къулунъ къурбан кетти,
Кунешинъ кормей.
Келялмайлар хайырлап,
Къурбан байрамларынъ.
Аля бугунь сюргюнликте
Эвлятларынъ.
Топрагъыны козюме силип,
Ант эйлейим.
Къырымгъа къайтмай,
ич токътамам,
Деп сёйлейим.
1989 с.
comments powered by HyperComments