Ибрыш Мустафаев
Лидия ДЖЕРБИНОВА
Дети войны, как детьми вы остаться сумели?
Хоть повидали так много и горя, и зла.
Ваши сердца от жестокости не очерствели,
В клубах пожарищ душа оставалась светла.
Л. Корнева
Этот вопрос возникает у людей, детство которых выпало на тяжелые годы войны, как на территории боевых действий, так и в тылу врага. Особенно оно было ощутимо в деревнях, расположенных в партизанской зоне. Чем быстрее идет отсчет дней к дате рождения, тем отчетливее в памяти возникают картины военного детства, и все больше щемит сердце от несправедливости, выпавшей на поколение депортированного народа.
Родившийся в крестьянской семье Мустафы и Хатидже в 1929 году Ибрыш Мустафаев, когда начинает воспоминать прожитое, его невозможно остановить — столько накипело. А детство берет свое начало в печально известном селе Бахчисарайского района Биюк-Озенбаш, которое дважды подверглось пожару: в 1942 и 1943 годах. В ходе данной карательной операции из 450 домов было сожжено 408. Каменные строения взрывали с помощью мин. С приходом фашистского режима жителям пришлось жить по требованиям вражеской власти. Ужесточилось свободное передвижение по селу: появление на улицах после 17 часов влекло за собой расстрел, так как наступал комендантский час. Приходили беспредельщики румыны за сеном и грабили, как могли, переворачивая вещи в сундуках в поисках золота, которого в этой семье никогда не было. Нет золота – брали, что понравится, забирали и живность; возражаешь – значит «партизан» и, как следствие, расстрел. Приходили и немцы за сеном. Они требовали свое. Подобные ситуации в партизанской зоне внушали страх и вынуждали перебраться в более спокойные регионы.
К весне 1942 года, руководствуясь поговоркой народа: «Кочюп кетсенъ де, сачып кет» («Даже если переезжаешь — посади огород»), засеяли весь огород. Собрав имеющийся домашний скарб, который уместился в ручной тележке, и с узелками в руках родители с двумя сыновьями (14 и 12 лет) отправились пешком, куда подальше от страшных мест. Отца по возрасту не призвали на фронт, и он пытался спасти семью, уведя от греха подальше, а там что будет. Приют нашли в деревне Ашага Джамин Сакского района. В этом селе было много опустевших домов, оставшихся после выселения немцев из Крыма. Согласно Всесоюзной переписи 1926 года, в селе проживали 368 человек, из которых 334 — немцы. Вскоре после начала Великой Отечественной войны, 18 августа 1941-го крымские немцы были выселены, сначала в Ставропольский край, а затем в Сибирь и северный Казахстан.
В Сакском районе были свои трудности военного периода. Здесь, как и по всему Крыму, работали подпольные организации. Осуществлялись диверсии против захватчиков. В результате — расстрелы и повешения мирных жителей. За одного фашистского солдата, как и по всей оккупированной территории Крыма, расстреливали 10 мирных граждан, за офицера — 20. Но как бы то ни было, нужно было выживать. И выжили! Наступил обнадеживающий апрель 1944 года, Крым освобожден. Закипели весенние работы на полях и в садах. Отца призвали в трудармию. Он оказался в шахтах Московской области, где позже и погиб под завалами. Но черная дата в ночь с 17 на 18 мая 1944 года перевернула всю жизнь выживших в страшную войну, предвещая следующие нечеловеческие испытания для всего народа.
Ибрыш Мустафаев с супругой Дилярой и сыном Ружди
Как вспоминает Ибрыш-ага: «Под утро раздался громкий стук в дверь. Шум. У дома стоит машина НКВД. Ввалились три солдата, и поступила команда: «Собирайтесь. Возьмите ценные вещи и еду. Вас вывозят всего на двое суток. Будет проводиться разминирование села. После проведенных работ вы вернетесь домой». Мы оделись, хорошо, что догадались взять с собой пуд муки, и втроем пошли к машине. Привезли нас на сакский вокзал, куда, одна за другой, приезжали переполненные людьми грузовые машины. Вокруг царило волнение, ропот, надрывный детский плач и тихие слезы женщин и стариков. В товарные вагоны грузились около 11 часов. Нам предназначался 23 вагон. Окна там заколотили, а за нами крепко-накрепко закрыли двери, которые распахнули только через три дня, и вынесли умерших. На первой же остановке люди, измученные жаждой, искали воду. Однажды дали рыбу и 6-7 буханок черного мокрого ржаного хлеба на весь вагон. На какой-то станции дали три ведра борща и 10 буханок такого же хлеба на всех. 3 июля прибыли в Мирзачуль (Голодная степь) Узбекистана. Поступил приказ сойти и оставаться у своих вагонов. Напоили нас кипяченой водой, объяснив, что сырую воду пить нельзя. И так с 11 до 16 часов провели в ожидании мотовоза, на котором людей из двух вагонов отправили дальше. Высадили по очереди в первом Баяуте, затем во втором Баяуте. По прибытии к месту назначения, всех отвели в баню, снабдив одним тазом воды, мыла не было. После такой «санобработки» все снова надели свою грязную одежду. Разместили нас в грязной конюшне. Расчертили мелом отсеки по семьям. Началось выживание в этих нечеловеческих условиях. Стали «косить» болезни: тиф, дизентерия, малярия. Заболела мама. 15 дней пролежала голодная, безо всякого лечения, в больнице. Привез ее домой. Через две недели, 1 сентября 1944 года, мама умерла. Чтобы ее похоронить, нужно было накормить людей, так как их качало от голода, и они еле стояли на ногах. Какой там хоронить! Только накормив их, можно было просить о помощи в похоронах самого дорого человека – мамы.
Со слезами побежал я в сельсовет. Выдали немного муки и конины. Сварили все в ведре, накормили людей и смогли похоронить маму. Теперь стали выживать вдвоем с братом Сеитумером, 1927 г.р., который работал на обработке хлопчатника и получал паек в 500 г черного хлеба, а я, как иждивенец, 250 г по карточкам. Отоваривать эти карточки удавалось с большим трудом. Продавцы часто нас обманывали, откладывая отоваривание на завтра. Учебу в школе не смог продолжать, так как учительница, посчитав, что в интернате будет лучше, перевела нас с братом туда, но интернат вскоре был реорганизован в детский дом, куда свезли из Мирзачуля около 500 детей, половина из которых были крымские татары».
Ибрыш пытался поступить в ФЗУ Ташкента в ноябре 1945 года, но не получилось. Устроиться простым рабочим было тоже проблемой. И все-таки работа на кенафном заводе грузчиком спасала. Ибрышу-ага нужно было в день переносить 13 тонн сырья для работниц на второй этаж, а за одну тонну платили всего 50 копеек. Вскоре на ткацкой фабрике Ташкентского текстильного комбината стал работать смазчиком ткацких станков. Обслуживал 48 станков.
«Жизнь была чуть лучше, чем у заключенных, — рассказывает Ибрыш-ага, — барак, где мы жили, был когда-то местом жительства заключенных, колючая проволока ограничивала передвижение. А ходить можно было от улицы Театральной (позже была переименована в Богдана Хмельницкого) только до Бешагача. Выход в город расценивался как нарушение комендантского режима и влек за собой наказание. Пугали штрафами или отправкой на Магадан. Питались часто гнилой картошкой. И регулярно отмечались в комендатуре».
Свой трудовой путь Ибрыш-ага Мустафаев продолжил сварщиком, слесарем, трактористом на РМЗ в Ташкенте и рабочим на асфальтном катке в «Ташкентстрое». За достойный труд был отмечен медалью «Ветеран труда». Женился в 1956 году. О свадьбе из-за материальных трудностей и речи быть не могло, расписались — и все. Его жена Диляра работала в ЖЭКе Чиланзара озеленителем. Она тоже с мамой Хатидже и отцом Бекиром была депортирована из Крыма. Ее родители, пройдя все трудности, выпавшие на долю спецпереселенцев, нашли вечный покой на чужбине. Вскоре у молодой семьи родились два сына, которые со временем, получив высшее образование, нашли свое место в жизни. Но ни трехкомнатная квартира, ни налаженный быт не удержали их в столице Узбекистана — Ташкенте. Как только появилась возможность возвращения на Родину в Крым, сыновья поехали прокладывать дорогу возвращения для родителей. Все устраивались, как могли. В основном люди просили участки под застройку жилого дома, а некоторые, надеясь на справедливое решение по выделению квартир, подавали заявление в горисполкомы и райисполкомы. Мустафаевы в приобретенный сыновьями в 1993 году небольшой домик в общем дворе переехали в 1997 году. Отремонтировали его и стали жить на Родине. К сожалению, Диляра-тата умерла от инфаркта в 2005 году. А Ибрыш-ага живет с младшим сыном, вспоминает о былом и думает: «Как сложилась бы жизнь, если не было бы войны и депортации?».
comments powered by HyperComments