Эльдар Сеитбекиров, «ГК»
У каждой семьи своя история. Она отражена в документах, фотографиях, рассказах родителей, бабушек и дедушек. История крымскотатарской семьи в основном схожа с судьбой народа в целом, особенно в новейшее время: советское строительство – война – депортация – возвращение. Но жизнь вносит коррективы и некоторые особенности. Как оказалось, есть семьи, которые не подверглись депортации, и проживали они в силу определенных причин не в Крыму, а в Мелитополе.
Сидя в просторной гостиной, я беседую с Лейлей Чонкай, в девичестве Эдгем, чьи корни по материнской линии идут из старинного мурзацкого рода Толубеевых.
– Лейля-ханум, почитание предков – традиция крымскотатарской семьи. История рода занимает особое место в воспитании детей. Расскажите о своих близких и далеких предках.
– Отец мой Сеид-Неби Эдгем родом из деревни Камышлык, под Севастополем, мама Мушидэ родилась в деревне Баксан Карасубазарского района.
Папин отец – мулла, окончил медресе. Даже после всех революционных потрясений, к середине 1920-х, их семья имела крепкое хозяйство – дом, 2 лошади и 3 коровы.
Мама из рода Толубеевых. В Баксане у них находились угодья, лес. Лет 10 назад на встрече односельчан 98-летняя старушка показала мне рог одного из двух каменных баранов, установленных у входа в усадьбу Толубеевых. Естественно, мурзацкая семья была очень зажиточной, использовала наемный труд. В доме было богатое убранство, дорогая мебель, ковры. В хозяйстве работала мукомольная машина.
– Сегодня о зажиточности говорят с гордостью, а тогда, на заре Советской власти?
– Исходя из политики коллективизации и раскулачивания, зажиточные семьи потенциальные жертвы развязанного террора.
Мамина семья была раскулачена и выслана на Урал где-то в конце 1920-х годов. В тот критический момент родственники, проживающие в различных городах Крыма, пытались оказать посильную помощь. Во время этапа родне удалось забрать в Симферополе маму и еще одного ребенка. Дед отправился на Урал только с тремя детьми, которые там и погибли.
Семья Эдгем, также не избежав репрессий, оказалась на Урале.
В то время не было принято посвящать детей во все тонкости обстоятельств, поэтому я сегодня затрудняюсь сказать, бежали эти две семьи с Урала или закончился срок их отбывания наказания, но в Мелитополе они оказались где-то в 1931-1932 гг.
– Почему в Мелитополе?
– Этой категории лиц вообще запрещалось возвращаться в Крым, да и небезопасно, ввиду новых доносов и репрессий. Мелитополь – южный, хлебный город, потому данный фактор и предопределил выбор места жительства.
Толубеевы приехали в Мелитополь под фамилией Ислямовы, а в 1933, 1935 и 1937 гг. у них здесь родились еще трое детей. По рассказам родителей, в те годы в городе обосновалось 5 крымскотатарских семей: Эдгем, Толубеевы, Абдурахмановы, Джантемировы и Ширинские. Землячество оказалось очень сплоченным. Дружба от дедов передалась их детям, а вот на уровне моего поколения связи между нашими семьями стали ослабевать.
– Как складывалась жизнь на новом месте?
– Дед по линии отца, Эдем, вернулся инвалидом, у него отсутствовала правая рука, и он получал пенсию. Его жена, Ак-Шерфе, страдала астмой и не работала. Мой отец еще на Урале в 14 лет начал работать на лесоповале. В Мелитополе на консервном заводе работал бондарем, электриком, механиком. Он от природы был очень одаренным, мастером на все руки, хотя имел всего лишь четырехклассное образование.
Мамин отец, Усеин, работал грузчиком на железнодорожной станции, оттуда ушел на пенсию. Его жена, Джан-Султан, занималась домашним хозяйством, держала корову, продавала молоко, катык.
– 1941 г. Началась война…
– Отца призвали в армию накануне войны. Вместе с ним из Мелитополя ушел служить и Якуб Ширинский. Попали в Западную Украину. Даже присягу в торжественной обстановек не удалось принять. Гитлеровцы перешли государственную границу. Началась бомбежка, пошли танки. Солдаты разбегались кто куда с криками «Мама!». Затем был плен. Их вели по Польше, выходили местные женщины, иногда делились хлебом и молоком. В один из переходов отец и Якуб Ширинский бежали из плена. На них устраивали облавы, искали с собаками, пришлось спасаться даже в канализационной трубе, пролежав в ней несколько суток. Добрались до еще советского Мелитополя, с военкомата отца опять отправили работать на консервный завод, где заготавливали для армии тушенку. Там же на заводе начали организовывать подполье. Во время оккупации отец выполнял различные задания. Один раз им удалось отбить колонну евреев, которую вели на расстрел. Мой дед был настоящим праведником, спасал евреев, прятал их в подвале, кормил. Когда отец попал под подозрение, за ним пришли домой, но ему удалось скрыться. Дед сделал вид, что по-русски ничего не понимает и ничего не знает. Красная Армия уже наступала, и город вскоре был освобожден.
– А депортация?
– Она мелитопольцев миновала. Крымские татары, проживавшие в Мелитополе, депортированы не были. Я, например, родилась здесь в 1953 году.
– Получается, плод любви созрел в Мелитополе. Как состоялось знакомство родителей?
– Отец был видным, красивым парнем, пользовался успехом у девушек. Мама работала кассиром, ежедневно сдавала выручку в банк. Как-то, встретив ее на улице, отец не мог оторвать глаз от ее длинных кос. Начались ухаживания, мама была влюблена. Не придерживаясь традиций, отец пришел в дом Толубеевых сватать маму сам. Дед отказал. Попытки повторялись несколько раз. И вот в очередной визит он починил сломанный будильник, увидев это, дед согласился.
– У вас было счастливое детство. Вы ощущали себя дочерью репрессированного народа?
– Атмосфера в Мелитополе была миролюбивой, дружелюбной. Меня не притесняли ни в школе, ни на работе. Нас любили соседи. Но когда из Узбекистана стали приезжать соотечественники и их не прописывали, стала замечать двойные стандарты в национальной политике.
В 1971 году я поехала получать образование в Симферополь, поступила в институт. Первый год жила на квартире, потом предоставили общежитие. Паспортистка потребовала документы для временной прописки. На следующий день моим соседкам по комнате паспорта вернула с пропиской, а мой бросила на кровать со словами: «Тебя не прописывают, и ты знаешь почему». Это был первый случай, когда я прочувствовала на себе, что означает быть крымской татаркой. Меня направили к начальнику районной милиции; он, даже не посмотрев в мою сторону, отписал меня «на комиссию». Туда я пришла не одна, а с подругами, одна из которых, Света, по отцу была внучкой писателя И. Козлова, прославившегося клеветой на крымских татар. Ее родители разошлись еще в детстве. Бабушка Светы, мамина мама, свободно владела крымскотатарским языком, готовила нам крымскотатарские блюда. На комиссии во главе стола сидел седой мужчина. Мой паспорт находился у него, выходит, он интересуется проблемой. Я ответила, что меня не прописывают временно в общежитии из-за крымскотатарского происхождения. Не имея сил больше сдерживаться, я заревела. Он встал и, взяв меня за плечи, сказал: «Иди». На следующий день мне вручили паспорт с временной пропиской. После этого случая я, воспитанная в интернациональной среде, сказала себе, что моим мужем обязательно будет крымский татарин.
— Ваши семьи много лет были оторваны от ядра народа. Сохранялись ли национальные традиции?
— Дед – мулла даже в самый разгар атеизма не расставался с религией. В дни религиозных праздников крымскотатарские семьи приходили поздравлять моего деда. На Курбан Байрам отец рано утром шел к тестю резать барана. Дед покупал его где-то за полгода и откармливал. Баранину делили на мелкие кусочки и за три дня съедали. Приходили невестки, варили шурпу, мама пекла кобете. Мы разносили еду по семьям: старикам, незажиточным соседям, независимо от национальности. На Ораза Байрам моя мама пекла шекер-къыйыкъ. Одно эмалированное ведро – родителям, другое – свекру и свекрови.
— Однажды данное себе слово выйти замуж за крымского татарина, как понимаю, вы сдержали?
— Моя сестра жила в Киеве, работала в универмаге. Мой будущий муж, тогда студент, был знаком с ее семьей и время от времени приходил к ним в гости. Когда сестра получила трехкомнатную квартиру, я поехала к ним на новоселье. Среди гостей был и Мустафа, который со своей аппаратурой отвечал за музыку. Там состоялось наше знакомство, а на третий день он сделал мне предложение. В 26 лет я была безумно влюблена. Из Киева в Мелитополь мы ехали вместе. Мустафа купил маме огромный букет гладиолусов. Поезд прибыл в 5 утра. Через полчаса мы были уже дома. Мама открыла дверь и сразу все поняла. Сидя на веранде, все молчали. Паузу прервал Мустафа, спросив у отца, почему он не интересуется, кто он, зачем приехал, при этом объявил, что просит руки их дочери. Так, через много лет, Мустафа фактически повторил ритуал сватовства моего отца. Перед замужеством Мустафа поставил передо мной три условия: 1) моя мама всегда права; 2) мы будем жить в доме, который я спроектирую и построю сам; 3) поедем отдыхать на Адриатику и будем ездить на «Мерседесе». При этом, когда я буду приносить тебе рубль или сто, ты должна это воспринимать одинаково. Тогда все это смешно было слышать, он ведь десятый ребенок в семье. Однако в жизни все исполнилось. В 1994 году наша семья ушла в бизнес. Открыли ресторан «Форос» и хлебо-булочный цех. Двое наших детей – Зера и Алим имеют уже свои семьи, наградив нас внуками, активно помогают в бизнесе и являются продолжателями дела.
comments powered by HyperComments