Возраст достоин уважения
Ученый Петр Паллас после путешествия по Крыму в 1793 — 1794 гг. отметил в своих наблюдениях, что местное население – татары ведет образ жизни довольно воздержанный и «многие из них достигают большой старости, сохраняя веселость». Мы побывали в гостях у Диляры Чабановой, отметившей в эти февральские дни свой 90-летний юбилей, и на ее примере удостоверились в справедливости этого заключения исследователя. Диляра-буюкана угощала кофе, намолотым собственноручно, вприкуску с кусочками сахара, сваренного ею по особому рецепту, и при этом наставляла меня при варке кофе добавить в джезве ложечку сахара, щепотку соли и не допустить, чтобы набухаюшая легкая пенная шапочка убежала или перекипела.
«Тепси фильджанны яраштыра, къаймакъ – къавени (Блюдце украшает чашечку, а сливки – кофе)», — приговаривала она, настаивая, чтобы я больше добавляла каймака из стоящей рядом кастрюли с отстоявшимся после кипячения молоком. Вот так мы вместе варили кофе. Диляра-буюкана все старается делать самостоятельно, как привыкла с раннего детства в многодетной семье, где родились восемь детей, выжили семеро, и она была старшей.
И сегодня, пережив войну, адский труд на Марийских лесоповалах, на Самаркандском мясоконсервном комбинате, вырастив в одиночку сына, она живет в неотапливаемой времянке, справляясь с бытовой необустроенностью и не жалуясь на жизнь.
— Родные, соседи, знакомые навещают, помогают, я здесь сама себе хозяйка. А какие я еще недавно чебуреки, янтыки и туршу (соленья) готовила, пальчики оближешь, — прищелкивая языком, с гордостью делится Диляра-буюкана. — Я себе долго лежать не позволяю, двигаться надо, пока могу.
— Я смотрю, и читаете, — киваю я на газеты у изголовья ее постели.
— А как же, «Голос Крыма» с самого первого выпуска, вас всех, хоть и заочно, но знаю. Почтальон пенсию принесет, и я через нее и подписываюсь. Правда, сейчас читать немного тяжело, надо глаза капельками поддерживать, но все равно читаю, без газет не могу, — отвечает моя непоседливая собеседница.
Сегодня ночью будут танцы…
Семья повара Мухтерема Чабанова жила в Гурзуфе, в доме по улице Пролетарской, 2. Зера-апте растила семерых детей, вела домашнее хозяйство. Были и корова и козы, которые в день давали по 5-6 литров молока. Диляра родилась 6 февраля 1930 года и хорошо помнит, как до войны несколько месяцев жили в комнате при «Артеке», выделенной временно отцу, работавшему поваром в лагере. Автобус из Гурзуфа в «Артек» ходил один раз в день, и Мухтерему-ака приходилось в три ночи идти на работу, чтобы к утру приготовить завтрак и заготовки к обеду и ужину. Поэтому руководство и предоставило его семье комнату при «Артеке». Нагрянула война, семья вернулась в Гурзуф. В стране была объявлена всеобщая мобилизация. Мухтерем-ака с соседом Ибраимом Муратовым отправились в военкомат, где им велели возвращаться домой и явиться с вещмешком при получении повестки. Но Крым вскоре был оккупирован, и в город вошли фашисты. Диляра Чабанова к тому времени окончила третий класс местной школы и слышала страшные рассказы о том, как старший сын родственников по маминой линии, живущих на той же улице, что и они, ушел в партизаны, а младшего гитлеровцы принудили сотрудничать добровольцем, но он передавал через брата сведения в партизанский отряд. Гитлеровцы, узнав об этом, схватили их семью, увезли в Алупку, пытали, а потом живьем бросили в глубокий колодец.
Весной 1944-го под натиском советских войск враг вынужден был отступить. С приходом Красной Армии, все оставшееся в Крыму мужское население мобилизовали в трудармию. Мухтерем Чабанов с соседом Ибраимом Муратовым вместе с остальными оказались в пересыльном лагере под станцией Остряково в ожидании определения места их дальнейшего трудового отбывания. Накануне их отправки Диляра успела проведать отца, а соседские Ребия и Сайбе — своего брата Ибраима. Добираться девчушкам пришлось, где пешком, где на попутных военных машинах. Но вот передать, кроме мешочка с ячменем, нечего было, сами жили впроголодь, обменяв в военные годы на картошку в Алуште и Мелитополе все, что имело хоть какую-то ценность.
— Мы вернулись в Гурзуф 17 мая, и соседские девушки узнали, что вечером в военном санатории будут концерт и танцы. Они попросили мою маму отпустить меня с ними на концерт, — вспоминает Диляра-буюкана тот день накануне выселения. – Вечером, возвращаясь с концерта, мы видели, как в переулке напротив мечети солдаты проводили электричество. «Ой, свет проводят, наверное, ночью танцы здесь будут» — сказали мои старшие подруги. Знали бы мы, какие «танцы» под утро устроят для крымских татар не враги, а свои же красноармейцы! А знали бы – не поверили бы, от этого и больнее, когда перед глазами встает тот страшный май. Мы взяли с собой в ту ночь немного ячменя, альбом с фотографиями и шерстяное одеяло. На грузовиках нас повезли сначала в Ялту, многие думали, что нас расстреляют или бросят в колодцы. На станции Сюрень всех затолкали в вагоны. Везли очень долго и, казалось, что сами ответственные за нашу доставку не знали, в каком направлении и где нас примут, потому что наши вагоны цепляли то к одному составу, то к другому. Наконец нас доставили в Юрьевский район Марийской АССР, переночевали, сидя в битком набитом высланными соотечественниками сельском клубе, а утром нас привезли на участок Окунева, где расселили в бараках для заключенных. Мне запомнилось, как однажды в наш барак приехал будущий известный поэт, публицист Черкез-Али, вместе с беременной женой Эмине, в поисках своих родных. Но маму он не застал, она бесследно пропала в лесу.
На Урале взрослые валили лес, а пятнадцатилетняя Диляра с ровесниками собирали и таскали сучья. Сколько смертей и тяжелых увечий ей пришлось повидать!
«Ау-у-у-у-у!», — разносилось по лесу, значит, можно уже идти собирать сучья.
«Уа-а-а-а-а!», — значит, следует остерегаться, рядом валят дерево.
— В 1947 году нас отыскал отец и перевез в Горьковскую область, к своей матери Эмине-буюкана, — продолжает она свой рассказ. – Он устроился на картонной фабрике им. М.Калинина на лесобирже, а я – на ширпотребе. Но в августе 1948 года отец тяжело заболел и через пять дней умер. Двое его товарищей повезли хоронить. Копать уже успевшую подмерзнуть землю было тяжело, поэтому останки едва прикопанных умерших легко становились добычей голодных волков.
Комендант Смирнов, пожалев нас, посоветовал: «Вы здесь долго не продержитесь, проситесь к родственникам». Так мы оказались в Самарканде, куда попала в результате высылки семья маминой сестры Айше.
«Мясная» жизнь
Восемнадцатилетняя Диляра осталась за главу большого семейства. В Самарканде жили на квартирах, мама и шестеро младших сестер и братьев теперь были на ее попечении. Девушка устроилась на мясоконсервный комбинат.
— Меня поставили на «туалет», — рассказывает Диляра-буюкана. – На больших столах, обитых нержавейкой, мы обтирали тряпкой, смоченной в марганцевом растворе, говяжьи туши от сгустков крови, прилипшей шерсти, срезали и отмывали оттиски от санитарных печатей. За это я получала 2-3 кг обрезков, которые мама на базаре обменивала на хлеб. Летом и осенью переходили на обжарку овощей, консервировали икру, выполняли военный заказ – консервировали тушенное мясо. Вскоре Диляра стала старшей варщицей, получила 3 разряд. В 22 года вышла замуж, но супружеская жизнь не сложилась, растила сына одна. В 1991 году вернулись в Крым, отстояли на пикетах участок и взялись за строительство дома, которое так и затянулось на многие годы.
90-летняя Диляра-буюкана уверена, что народ наш обретает силы в единстве и теплом общении между родными, соседями и друзьями. Только вот сетует, не понимая, что сегодня у всех есть автомобили, стиральные машины — вручную, как раньше, стирать не надо, топить печь и поддерживать в ней огонь тоже, — а вот времени для общения, проведывания близких все не хватает.
Уже через пару дней после нашей встречи Диляра-буюкана позвонила мне, чтобы передать слова благодарности врачам Муведет Тархан и Людмиле Татариновой, несколько лет назад успешно ее прооперировавшим, и пообещала рассказать еще многое, что она вспомнила о родном Гурзуфе, о невысоких двухуровневых жилищах гурзуфцев, где крыши одного домика могли служить двором другого, о своем прадеде Смаиле-картбаба, дожившем до 117 лет, о том, что улица, переименованная в честь художника Коровина, раньше была улицей Джами. Дома ее родителей по улице Пролетарской, 2, Эмине-буюкана – по Ленинградской, 22, Ибраима-картбаба – по Пролетарской, 6, стоят и поныне, потому что строились на века не для одного поколения потомков, которым, к сожалению, не довелось в них продолжить свой род. Посетив в 1991 году родной Гурзуф, Диляра-буюкана узнала, что в них живут 40 семей, переселившихся в послевоенные годы.
Позвонив накануне вечером Диляре-буюкана, чтобы договориться о фотосъемке, в ответ она бодрым голосом пошутила: «Ойле олса, мен прическаны япмая башлайым». А наутро к нашему приезду у нее уже были готовы пышные локумы и лепешки. И мы там были, и локум отведали, и кофе пили, вправду, как и она говорила, пальчики оближешь. Вот такая она, 90-летняя мастерица и неунывающая шутница!
Хайырлы яшлар олсун, Диляра-буюкана!
comments powered by HyperComments