Гульнара Аблаева
Лидия ДЖЕРБИНОВА, специально для «ГК»
Приносить пользу миру — это единственный способ стать счастливым.
Ганс Христиан Андерсен
С Гульнарой Мамбетовной Аблаевой (Меметовой) мы проработали в Крымском инженерно-педагогическом университете почти 18 лет. За все эти годы я ни разу не усомнилась в чистоте ее помыслов и действий. Гульнара Мамбетовна чистой и светлой души человек, она всегда излучает свет и добро, всегда хочется быть рядом с ней. Во время очередной встречи в ее, со вкусом обставленной, сияющей чистотой квартире разговор коснулся прошлого ее семьи. И начала она свой рассказ с тяжелого периода для всех крымских татар – с высылки, прожитых лет на чужбине.
Родилась она в исчезнувшем на сегодняшний день селе с благозвучным, ласкающим слух своим необычным названием Джага Шейх-Эли Буюк-Онларского района. Это село, пережившее эмиграцию, гитлеровцев и депортацию крымских татар, имеет богатую историю, но последний житель выехал оттуда более 10 лет назад, и оно теперь стерто с лица земли. Не осталось и следа от бывших домов. Только сохранившиеся старинные дюрбе напоминают о былом. Когда-то Сейдамет-картбаба, дедушка Гульнары Мамбетовны, владел солидным хозяйством. Здесь большое поголовье крупного рогатого скота, кони, мелкий рогатый скот радовали глаз и чувствовали хозяйскую заботу. Сейдамет-картбаба вернулся с Русско-японской войны инвалидом, но, слава Аллаху, живым благодаря, как он считал, спасшему ему жизнь Корану, с которым он отправился на эту войну. Деревянный протез был вечным напоминанием о его ратных делах. Когда началась Великая Отечественная война, его из-за возраста и инвалидности не призвали на фронт. А сын Мамбет, отец Гульнары-ханум, был единственным кормильцем семьи и работником сельсовета, ключи от которого были только у него. Мамбет-акай в тридцатые годы учился в комвузе, часто ездил в Симферополь, где однажды в Госдрамтеатре встретил свою судьбу – красавицу Джевер, уроженку Кезлева (Евпатории). В то время она работала на Симферопольской обувной фабрике, очень хорошо пела, занималась в кружке театра. Любовь к искусству и театру притягивала ее, она не пропускала ни одной премьеры, а в депортации песни в ее исполнении украшали любое мероприятие. Она знала много народных песен, ее чарующий голос не оставлял никого равнодушным.
Гульнара Аблаева (на коленях у отца) с родителями, братьями Аметом и Рефатом, двоюродной сестрой Райме
Молодые поженились. Мамбет-акай продолжал работать в родном селе Шейх-Эли. Нагрянувшая война изменила полностью весь уклад жизни, но и это было преодолимо. День за днем, год за годом, минули страшные годы войны, и никто не предполагал, что после победоносных боев с поддержкой партизан Крыма наступят новые испытания. В село пришло сообщение, что должны приехать уполномоченные из Симферополя. В семье Мамбета-акая к их приезду готовились как к празднику: зарезали ягненка. Его мать и жена хлопотали у очага, готовя всякие яства из национальных блюд. Гостей встретили с почетом и уважением. После трапезы всех разместили на ночлег. Приближалась ночь с 17 на 18 мая 1944 года. В 4 часа утра гости разбудили Мамбета-акая и поручили собрать людей у сельсовета. К собравшимся обратился один из уполномоченных и зачитал указ о выселении крымских татар. Сказал, что ничего с собой брать нельзя. 5 часов утра. Людей стали семьями грузить на арбы. Свою семью Мамбет-акай погрузил последней, так как помогал своим землякам. На станции их затолкали в эшелоны, среди выселяемых были и участники боевых действий. Поэтому еще долго у многих теплилась надежда, что это ошибка, и Сталин узнает и накажет виновных в этом злодеянии и вернет народ домой. Страх той ночи, вселившийся в маленькую Гульнару, которой на тот момент было всего год и два месяца, до сих пор дает о себе знать. Она вздрагивает от малейшего шума и сейчас. Их эшелон с трудностями и потерями прибыл в Алты-Арыкский район, на станцию Ванновская Ферганской области. По пути следования кормили непонятно чем. Но люди сами помогали друг другу, делясь тем, что успели взять с собой. По прибытии, семью разделили.
Шерфе-бита (папина мама) и ее две дочери с сыном оказались в Кувасае, — вспоминает Гульнара Мамбетовна. — Сначала мы попали в небольшой кишлак недалеко от Риштана. Затем наша семья переселилась а Алты-Арык. Нас с братом, сестрой и родителями разместили в кладовке для угля и дров во дворе райОНО. Наутро все были черные от угольной пыли, ведь спали прямо на земле. Дети, глядя друг на друга, укатывались со смеху. Нужно смыть угольную пыль, но как? Для этого не было ни воды, ни мыла. Отец в таком виде и пошел устраиваться на работу. Через несколько дней его приняли сторожем в плодовоовощную контору. Стали жить во дворе складов плодоовощного комбината. В этом дворе с нами вместе были размещены еще шесть семей наших соотечественников и одна из Ашхабада после землетрясения. Здесь мы прожили до 1964 года. Помню, постоянно мучил голод, все время хотелось есть. Родителям пришлось сына Амета и племянницу Райме отдать в детский дом (Райме была дочерью моей Авы-тизе, которую с ее родителями расстреляли фашисты в Евпатории, и она жила с нами). Но они иногда навещали нас, и мама чем-нибудь их подкармливала. Как-то пришел брат, мама дала ему немного лепешки для него и сестры. Он съел свой кусочек, а второй нес сестре. У ворот детдома всегда встречали голодные воспитанники, которые отнимали у возвращающегося из дома все съестное. Увидев их, брат пошел навстречу уверенным шагом, они приготовились, а он, сделав вид, что пошел назад, развернувшись, с разбега всех растолкал и прыгнул в бассейн, что был во дворе детского дома. Закричал: «Райме, тюш! (Райме, прыгай!) Она прыгнула к нему, и он сунул ей в рот размякший кусочек лепешки. Так переносили мы голод тех лет. А я почти теряла сознание от запаха жареных на сливочном масле яиц, которые готовила соседка по утрам. И о чудо! Однажды отец в шапке принес много яиц. Как будто Аллах услышал мое детское желание. Оказывается, чья-то курица некоторое время неслась на одном из складов, помогая нам справляться с голодом.
А бабушка Шерфе жила в Кувасае с тремя детьми. Но, как говорят: «Беда одна не ходит, за собой семь бед водит». Заболели тифом, оказались в больнице. Рефат, которому было 14 лет, температурил и в бреду, сам того не осознавая, ушел за территорию больницы. Его так и не нашли. Шерфе-бита (его мать) и девочки искали везде, и даже в яме, куда сбрасывали умерших, но увы… Вскоре умерли и Шерфе-бита с дочерью Усние. Осталась одна Мосне-ала. Нельзя же было оставлять девушку в 18 лет одну, и отец без разрешения коменданта, пробираясь по ночам, забрал ее и привез к нам домой, за что был арестован на семь суток. Со временем он выдал замуж ее и Райме. Моего отца в Узбекистане уважали и называли Палван Мамут-ака — он мог сдвинуть с места трактор. Отец помогал всем, кто обращался к нему за помощью, особенно в поисках родственников, ведь весь народ был рассеян по огромному Советскому Союзу. Можно сказать, что чайхана служила для соотечественников как бюро находок. Он каждый свободный вечер ходил туда, считая своим долгом помочь людям отыскать друг друга. Бывало, приехавшие оставались на ночлег и у нас дома, если в чайхане не было места.
Несмотря на сложности жизни тех лет, в депортации в семье появился Рефатик, принесший семье радость новой жизни. Но она продолжалась всего два года. Как-то мы с ним играли во дворе, где находился хаус с водой. Мама отлучилась куда-то по работе (она работала рядом), а я заигралась и вдруг увидела плавающего братишку, подумала, что он научился плавать и обрадовалась. А оказывается, он утонул. Прибежала мама, но уже было поздно. Обмывали его земляничным мылом, от запаха которого мне и сейчас плохо. А перед глазами появляется мама, которая время от времени доставала это мыло из закутка за печкой, нюхала и плакала. Когда же следующему брату Русланчику исполнилось три года, он пошел поиграть с детьми в садик у чайханы, золу от которой чайханщики высыпали в траву и припорошили землей, чтобы не загорелась. Играясь, Русланчик наступил на эту еще тлеющую золу и сильно обжог ножку, которую обмыли водой из того же хауса и внесли инфекцию, от заражения он скончался. Когда я пошла в первый класс, нас с подружкой Нурие посадили за самую последнюю парту, и никакого внимания учительница нам не уделяла. Посидели мы так пару недель, пока нам не надоело, и по привычке отправились в детский сад, куда раньше ходили. Нас там приняли, накормили – это было самым главным на тот момент. И мы стали снова туда ходить. Родители об этом узнали позже, случайно, и отец посчитал это наше решение правильным».
(Продолжение следует)
comments powered by HyperComments