Шефика Джелилова с сыновьями
(Окончание. Начало в №36-37)
Лидия ДЖЕРБИНОВА, специально для «ГК»
Судьба способна очень быстро
Перевернуть нам жизнь до дна,
Но случай может высечь искру
Лишь из того, в ком есть она.
И. Губерман
1940 год ознаменовался для Шефики началом школьной жизни, но конец первого учебного года был тревожным и беспокойным. Волнение в семьях сельчан Крыма. Молодых мужчин забирают на фронт. Школу из собственного здания перевели в дом Тарханов.
«Во время бомбежки ученики прятались под парты, а учитель Алексей Николаевич – под стол. На класс выдавали 1 буханку черного хлеба. Когда делили хлеб, сыпались крошки, которые мы отдавали учителю, потому что на него хлеб не выделялся, а мы знали, что он тоже голодный», — вспоминает Шефика-ханум.
Как известно, несмотря на упорное сопротивление наших войск, к 16 ноября 1941 года весь Крым, кроме Севастополя, был оккупирован. Вражеские войска все стремительнее приближались к нам и однажды ворвались и застряли до освобождения Крыма, которого мы ждали с нетерпением.
«Как я уже говорила, с нами вместе жила Фадьме-хала. Напротив нас был дом мужа Зебиде-хала, но и она с детьми жила у нас. Во время войны мы выживали тем, что взрослые ходили пешком в Мелитополь и обменивали вещи на продукты. Однажды за брошь выручили мешок семечек подсолнечника, что тоже было каким-то спасением. Наступило долгожданное освобождение. Отца забрали в трудармию. Айше ана была очень пугливой. Чуть услышит шорох во дворе, говорила: «А, Зебиде, къычырышалар, чикъ, бакъ не вар орталыкъта». Так было и в ту злополучную ночь с 17 на 18 мая 1944 года. Резкий стук в дверь, поступил приказ собираться в дорогу. Зебиде-хала, ее дети Сервер и Диляра пошли к себе домой за вещами. Скрипку Серверу взять не разрешили, но он все-таки вернулся за ней, прихватил альбом с семейными фотографиями, но когда возвращался назад, его остановили солдаты, скрипку отобрали, а альбом оставили. А мама Айше плакала и от растерянности ходила туда-сюда по балкону. Сжалившийся солдат сказал, обращаясь ко мне: «Девочка, собери нужные вещи. Мы потом придем», — и они ушли, чтобы вновь вернуться за нами. Пока они отсутствовали, я вытащила из подвала чемоданы, куда складывалось приданое для меня. Ведь в народе существовал обычай складывать приданое для дочери с момента ее рождения. Заодно взяла одеяло и альбом с фотографиями. Солдаты вернулись и отправили нас к односельчанам.
Собрали нас у реки Дерекойка. Сейчас там находится цирк. Около моста под проливным дождем, охваченные горем, предчувствуя беду, расположились односельчане. Тишину нарушало тихое всхлипывание стариков, женщин, плач детей и рев животных. На станции Сюрень нас распределили по разным вагонам. Фадьме-хала с мужем Иззетом Добра и внуком Меметом попали в Ургут. Зебиде-хала с детьми — в Митан. Мы с семьями Диттановых и Топуз попали в один вагон. Привезли нас в Ургутский район. Мы жили в кишлаке Джартепа. Нам повезло, что мы оказались вместе с нашими соседями Аметом-ака и Айше-апа Диттановыми. Амет-ака записал нас с мамой членами своей семьи. Расселили нас три семьи в сарай, где до этого держали овец. К утру все были покусаны клещами и еще какой-то ползучей живностью. Малярия бесновалась. Мама болела, теряя сознание. Было трудно. Диттановы нам очень помогали, и мы до сих пор дружим с этой семьей. Амет-ака был мастером на все руки. Он устроился на местную МТС. Его дочь Мерьем, раньше работавшая в школе учительницей, теперь преподавала русский язык в школе с узбекским языком обучения. Вторая дочь, Гульнара, работала на почте. А сына Рустема еще в апреле призвали из Крыма в трудармию. Потихоньку приспосабливались к новым условиям жизни. Мама работала в шелкоткацкой артели. Питались чем придется, ели и тутовник, и урюк. Воду приходилось пить из арыка грязную, а мы ведь привыкли в Крыму пить из чистого источника. Многие переболели дизентерией. Со временем Зебиде-хала и Фадьме-хала нашли нас. Стали мы жить вместе с их семьями в сарае во дворе у очень сердобольной узбечки. Она приглашала нас погреться у сандала, научила меня вышивать тюбетейки, которые можно было продать на базаре, угощала лепешками, кишмишом и другими лакомствами, хотя и сами они жили тяжело. Я вспоминаю ее всегда с благодарностью.
Зебиде-хала устроилась в больницу санитаркой. Ее сын Сервер на ишаке возил хлеб в больницу. Немного повзрослев, работал на заводе «Красный двигатель». Для работы за станком ему подставляли скамеечку.
Время подошло учиться. Меня приняли в четвертый класс русской школы. У нас преподавали учителя, которые сами были или эвакуированные или депортированные, они нас понимали. Всех приняли в пионеры, а меня не приняли. Видно, причиной было мое происхождение. Когда старшая пионервожатая при обходе спросила: «Почему нет галстука?», учительница Нина Терентьевна Феньковская, чтобы не ранить мое детское сердечко, шепнула ей на ухо объяснение. А Лидия Николаевна Моор, когда на мне увидела перешитое мамой платье, чтобы подбодрить меня, похвалила: «Какое красивое у тебя платье». Нужно сказать, семьи эвакуированных тоже еле сводили концы с концами. К примеру, два сына завуча школы, учительницы русского языка Любови Ивановны Шмидт учились со мной в одном классе. Так в холодное время года ее сыновья Отто и Артур ходили в школу по очереди, меняясь сапогами. Большие трудности были с учебниками и тетрадями. Но не решаемых проблем не бывает. Моя одноклассница Ада Познер, папа которой был на фронте, а мама работала в райкоме, приносила бланки, которые мы сшивали в виде тетрадей и писали. А по учебникам мы занимались вместе у нее дома по утрам, так как учились во вторую смену. Получалось так, что я иногда попадала на завтрак. Они часто ели жареные яйца, запах которых я чувствую по сей день. Со временем получилось так, что Зебиде-хала уехала с семьей в Самарканд, Фадьме-хала в Маргилан. Туда приехал с фронта ее сын Амет к своей семье. Папины родственники в основном оказались там. От одиночества мы с мамой рискнули бежать туда, но попали в комендатуру по надзору за депортированными. Плакали, просили отпустить. Не разрешили. Так мне пришлось семь классов закончить в Ургуте. В Маргилан переехали с возвращением отца из трудармии. Отец устроился на шелкоткацкую фабрику. По окончании восьмого класса, нас с отцом вызвали в комендатуру и сделали серьезное внушение по поводу отсутствия моей регистрации, так как мне уже исполнилось 16 лет, и я сама должна ходить и ежемесячно отмечаться. Выслушав резкое замечание, мы получили предписание. К тому времени у меня родилась сестренка Венера. Она скрасила нашу жизнь.
1951 год. Я закончила десятилетку, и передо мной открывалась новая жизнь. Самостоятельная!!! Об этом я рассказывала раньше».
Итак, Шефика-ханум, купив дом в Крыму, вернулась с мужем в Самарканд. Здесь их ждали сыновья. Старший, Рустем, учился на шестом курсе Самаркандского мединститута. Он женился и все переехали в Крым. Рустем Пашаев — педиатр, его супруга Ленура — врач-пульмонолог. Они пользуются высоким авторитетом и признанным уважением. У них двое детей: сын Эльдар — инженер-строитель, закончил Национальную академию природоохранного и курортного строительства, занимается предпринимательской деятельностью, год назад у него родился сын Ленур. Дочь Айше после учебы в Танковском училище поступила в ТНУ. Специалист по немецкому и английскому языкам. Но решив продолжить династию врачей, Айше, которую назвали в честь бабушек, в 2019 году поступила в Крымский медуниверситет.
Особого внимания заслуживают и дети Тимура Пашаева – второго сына Шефики-ханум и Эдема-бея. Он работает менеджером в одной из фирм, жена Зарема – медсестрой в 7 городской больнице. Их старшая дочь Мавиле учится в университете имени Шевченко в Киеве на факультете международных отношений, это ее уже четвертое направление, в котором она себя пробует. Майре поступила в магистратуру Львовской консерватории, с ней связывают большие надежды, она победительница многих конкурсов и фестивалей. Эмир учится в Симферопольском медучилище, собирается, как и его Эдем-харбаба, стать зубным техником.
comments powered by HyperComments