Эту пару можно было частенько встретить на многих общенародных мероприятиях. На митингах, собраниях и встречах, в Крымскотатарском театре, музее и библиотеке. Они не раз бывали в редакции нашей газеты, беседовали, общались, поднимали острую тему, требующую особого внимания. И всегда они были вместе – это семья Аблязисовых. Оба ветераны национального движения крымских татар. Почти полвека вместе в супружеской жизни и почти столько же в народной борьбе. К несчастью, в феврале нынешнего года Решад-ага Аблязисов покинул этот мир, но имя его и дела увековечены в памяти народной. Он был в числе тех, кто не побоялся в местах ссылки составлять и распространять документы и письма, организовывать встречи и митинги, выезжать по республике и в Москву для восстановления попранных прав крымских татар и решения вопроса возвращения его на родину. Уже здесь, в Крыму, Решад-ага был в составе Комитета по организованному возвращению и обустройству крымскотатарского народа под руководством Юрия Османова, в числе инициаторов общественного движения «Бессмертный репрессированный эшелон», установки памятников Номану Челебиджихану, Решиду Медиеву и ряда других проектов. Его верная спутница жизни Абибе-ханум всегда поддерживала его, принимая во всех этих делах не менее активное участие не только как супруга, а как настоящий борец, при этом никогда не афишируя и скромно умалчивая о своем вкладе в дело возвращения на родину. Рассказать об этом, думаю, стоит по порядку.
Седьмые из рода Балджиевых
Мама Абиба-ханум – Эдие — была седьмым ребенком в семье Имадина и Вабе Имадиновых. Жили они в селе Барын Карасубазарского района. В 1930-е годы Эдие выдали замуж за Эмир-Аппаза Муртазаева из Карасубазара. Он был вторым сыном известного и состоятельного адвоката Сейтмуртазы Ягья-оглу Балджиева, которого в 1914 году по служебным делам направили в Среднюю Азию. Эмир-Аппаза и его брата Эмир-Ильяса воспитывали тети, так как мама рано умерла. С годами приставка «Эмир» в их именах сама по себе отпала, а имя отца трансформировалось в укороченную фамилию его сыновей – Муртазаевы. Но ближе к свадьбе Аппаза их отец все же успел приехать в Барын и оставить в подарок красный, расшитый золотыми нитками халат, некогда доставшийся ему в благодарность за исцеление глаз состоятельному в Туркестане человеку. В семейных преданиях о деде Абибе Аппаз-кызы (в девичестве Муртазаевой) – Сейтмуртазе Ягья-оглу Балджиеве весьма скудные воспоминания. Известно только, что он до 1914 года имел кофейню в Карасубазаре, был военным адвокатом и якобы обладал даром целителя, мог лечить народными средствами некоторые болезни.
Аппаз и Эдие Муртазаевы со своими детьми. Младшая Абибе в центре, поселок Пикен-Агур, Марийская АССР, 1949 г.
— С тех пор отец мой так больше и не увидел своего отца, — рассказывает Абибе-ханум. – Говорили, что Сейтмуртаза-картбаба женился на женщине по имени Догме и у них родился сын, что будто бы жили где-то под Ташкентом. А подаренный им дорогой халат долго хранился в нашей семье как память. Оказался вместе с семьей в ссылке в Марийской АССР, и из него в 1956 году, когда моя старшая сестра Ава выходила замуж за такого же ссыльного крымского татарина, ей сшили одеяло в приданое.
— Абибе-ханум, вы родились через год после депортации на чужбине, расскажите о жизни на Урале.
— В семье нас было семеро детей, я, как и моя мама, тоже была самым младшим седьмым ребенком. Только у моих родителей были все девочки: Ава (1932 г.р.), двойняшки Фериде и Ферузе (1934 г.р.), Февзие (1937 г.р.), Лиля (1939 г.р.), Кашифе (1942 г.р.) и я (1945 г.р.). Мама до войны занималась детьми и домашним хозяйством, позже подряжалась на разные работы в колхозе. Отец работал на Тайганском водохранилище, ездил туда на арбе, следил за уровнем воды, расчищал русла рек и родников, его питающих.
После выселения в мае 1944 года, железнодорожный состав, в котором были мои родители и сестры, прибыл в июне на станцию Суслонгер, оттуда доставили в поселок Головино, разместили по 5—10 семей в бараках, где ранее содержали заключенных и военнопленных. Изнурительный путь, антисанитария, голод, болезни, вши сделали свое гнусное дело. Сначала тяжело заболели родители, их положили в больницу. Они были без сознания, бредили. У мамы были длинные густые косы, ее остригли наголо. Старшей сестре Аве удавалось навещать их в больнице и передавать кусочки сахара, выдававшиеся нам в качестве пайка. К счастью, родители выжили, они вернулись в те же бараки, где никаких условий. Мы, дети, тоже переболели. И тогда уже, наверное, начали пробиваться первые ростки борьбы — попытки сорганизоваться в национальное движение.
Отец с несколькими товарищами написали письмо председателю Президиума Верховного Совета СССР Михаилу Калинину об условиях, в которых оказались семьи переселенцев. Вскоре в ответ в поселок Головино приехала комиссия, с целью изучения ситуации решили пройтись по баракам. Женщина, возглавлявшая комиссию, едва войдя в наш барак, где жили около десяти семей, тут же, зажав нос от стоявшего в нем запаха, выскочила. Не знаем, какое заключение сделала комиссия, но к зиме несколько многодетных семей из этого барака, в том числе и нашу, на санях перевезли в поселок Пикен-Агур, разместили в бараках, которые оставались от лесозаготовителей или военнопленных.
Всего в поселке было восемь бараков, своя пекарня, детсад, школа, приспособленное под клуб здание. Здесь прошло мое детство. Взрослые работали на лесоповале. Родители вспоминали, что были разные бригадиры, случалось и издевались над прибывшими, насиловали девушек, молодых женщин. Особо зверствовал бригадир по фамилии Богомолов, его между собой крымские татары так и называли: «явур копек». В одном из бараков для нашей семьи выделили отдельную комнату. Напротив жил комендант Лебедев с женой Зинаидой. С их детьми Вовой и Таней мы часто играли вместе в лапту или с мячом. Помню, как-то мы с подругой обыграли их, так они, разозлившись, обзывая нас: «предатели, предатели», убежали к себе в комнату. Здесь я пошла в школу, причем, уже умела писать и читать, сестры научили дома. А вот им, когда еще жили в поселке Головино, приходилось идти в школу за 6 км, в село Абаснур, и в пургу, и в стужу, и в слякоть. Иногда вынуждены были оставаться в школе на ночь, потому что возвращаться было небезопасно.
В моей школе в Пикен-Агуре ученики с 1 по 3 классы учились в одном помещении, только сидели в разных рядах, и учительница была на всех одна – Анна Михайловна.
Отца вскоре за добросовестную и ответственную работу назначили бригадиром по закупке материалов, и ему частенько приходилось выезжать за товаром в Суслонгер. Для этого комендант выписывал ему на три дня справку, разрешающую покинуть место спецпоселения.
В 1956 году, после отмены комендантского режима, крымские татары оживились, в надежде на скорое возвращение на родину. Многие уже буквально сидели на узлах, готовясь к переезду. Потом, годы спустя, благодарили моего отца: «Сав болсын Аппаз-ага, убедил не надеяться и не сидеть сложа руки, а сажать огород, иначе все умерли бы от голода!». Отец вскоре решил перебраться в более благоустроенный поселок Октябрьский, где жили и немцы, и казанские татары. Купил там что-то наподобие жилья, нанял грузовик для перевозки нехитрого скарба и зимой затеяли переезд. Сестры через лес пешком погнали двух наших коз в Октябрьский. Мы с мамой — в кабине грузовика, отец — сзади в грузовике. Помню, мы застряли в грязи, я испугалась, расплакалась, просилась обратно. Отец вернулся в Пикен-Агур за подмогой, с помощью подоспевших мужчин грузовик вытянули.
Абибе Муртазаева (крайняя справа) с родителями и двумя сестрами Кашифе и Лилей. Поселок Октябрьский, Марийская АССР, 1962 г.
Так с 1956 по 1963 годы мы прожили в Октябрьском. Ава, Фериде, Ферузе и Февзие вышли там замуж. Я окончила десятилетку на «отлично» и «хорошо». В поселке многие крымские татары в основном работали на лесоповале и карьере. Стали чаще собираться и задумываться о будущем народа, своих детей. В 1959 году семья сестры Фериде переехала в Таджикистан, поближе к родным ее мужа. Отец тоже позже поехал в соцгородок Чкаловск, где был завод по переработке руды, на котором работали, в большинстве своем, крымские татары. Он купил домик с таким же навесом из виноградника, как в Крыму. И снова переезд, снова товарный вагон. Контейнеров тогда не давали. Загрузили вещи, побольше картофеля (в Таджикистане с ним было туго), купили досок, и по рельсам, по шпалам в товарняке добрались за месяц до Чкаловска.
Не только супруги, но и соратники
— Как состоялось ваше знакомство с Решадом-ага Аблязисовым, и как вы стали не только супругами, но и соратниками?
— После окончания Среднеазиатского политехнического техникума я поступила на заочное отделение в Душанбинский университет на экономический факультет. До этого два года работала в Чкаловске в ОРСе (Отделе рабочего снабжения — организация (предприятие) государственной розничной торговли в СССР). На защиту диплома в Душанбе я уже ехала будучи замужем. Наши с Решадом родители знали друг друга еще по Крыму, а познакомила нас моя подруга Джемиле случайно. Так, случайное знакомство в апреле 1972 года переросло в нечто большее: общность взглядов, интересов. Через полгода мы поженились. Решад жил в 30 км от Чкаловска, в поселке Палас, туда я и вышла замуж. Два года на работу добирались в Чкаловск: я в ОРС, муж в Центральную научно-исследовательскую лабораторию организации труда (ЦНИЛОТ) Ленинабадского горно-химического комбината, где он, после окончания вуза, работал ведущим специалистом.
Абибе и Решад Аблязисовы с детьми Нариманом и Заремой, г. Чкаловск, Таджикская ССР, 1977 г.
В 1973-м у нас родился Нариман, вскоре Решаду выделили 2-комнатную квартиру в Чкаловске. В 1977-м родилась дочь Зарема.
Национальный вопрос всегда стоял остро в наших семьях еще с детства. Мы были свидетелями непреодолимой тоски наших родителей по родине. Мой отец Аппаз Муртазаев в 1967 году ездил в Москву, принимал участие в собраниях и встречах, мама всегда с ностальгией рассказывала о Крыме, который мы не видели. Решаду было всего восемь месяцев, когда его родителей выселяли из Карасубазара. Мы — послевоенное поколение, но с молоком матерей впитали силу родной земли, и в наших жилах всегда ощущали зов родного Крыма. Нас можно назвать вторым поколением участников крымскотатарского национального движения. Осознанно и целенаправленно мы с Решадом влились в борьбу в начале 1980-х. Нас было шесть семей: Смаил и Усние Беляловы, Эсвет и Рида Кучук, Зеври и Тамила Куртбединовы, Халил и Валя Исмаиловы, Заир и Сеяра Абдулятифовы, и мы с Решадом. Познакомились, общались на праздниках и встречах, обсуждали наболевшее. Нами велась информационная и агитационная работа, организовывали встречи, собрания. Нужно было печатать письма, документы, рассылать по всем вышестоящим инстанциям всех 15 республик. В квартире печатать опасно, стук печатной машинки могли услышать соседи, поэтому мы с Ридой выезжали к моим родителям и печатали до мозолей на пальцах. Позже к нам присоединились Энвер Аппазов, Алев Бояджиев и другие.
Абибе Аблязисова (вторая справа) со своими сотрудницами на открытии двухэтажного магазина самообслуживания «Памир», г. Чкаловск, 1973 г.
Торговля – это такая важная отрасль, которая вывела человечество к цивилизации, но она также способна свести с человеком все счеты. С младшего продавца я прошла путь до заведующей отделом, экономиста, директора магазина промышленного отдела, где у меня в подчинении были 200 сотрудников. Я была секретарем парторганизации, членом партбюро ОРСа, и не раз за мое участие в нацдвижении меня пытались уличить в хищениях и растратах. Оказывали психологическое давление, организовывали проверки и ревизии. Каждый месяц — то народный контроль, то городская проверка, то областное управление, то ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Спасибо коллективу, за все эти годы никто меня не подвел, не подставил, а ведь в любой момент можно было получить срок. Зная об этом, в работе с кадрами и документами всегда была предельно внимательна и ответственна, так что уличить меня в нарушениях не могли, зато имела ряд грамот и благодарностей, и указом президиума Верховного Совета СССР мне была вручена медаль «За трудовое отличие».
В августе 1984 года после проведения пикета меня вызвали для беседы к начальнику управления ОРСа. 1 октября 1984 г. суд приговорил Решада Аблязисова и Халила Исмаилова к 6 месяцам условно и лишению 20% заработной платы.
В знак протеста против осуждения Смаила Белялова и Зеври Куртбединова в 1984 году к трем годам лишения свободы, требуя их освобождения и решения национального вопроса, мы организовали пикет, сутки простояв у здания обкома партии в Ленинабаде. Из-за этого экстренно был вызван с пленума ЦК Компартии Таджикистана первый секретарь областного комитета Ленинабадской области Хаджаев. Проходя мимо нас, стоящих у здания, он раздраженно проговорил: «Этот вопрос не здесь решается», давая понять, что против указаний из центра они бессильны.
В феврале 1986 года меня вызвали к секретарю горкома партии по поводу письма генсеку ЦК КПСС Горбачеву. В июле 1987 года корреспондент газеты «Ленинабадская правда» просил дать интервью, но я отказалась, потому что не была уверена, что мои слова не извратят.
Запомнился случай. 18 мая 1987 года мы планировали на кладбище провести траурное собрание, уборку территории. Но в этот день ко мне на работу в двухэтажный продуктовый магазин «Заозерный», где я работала директором и около 70 работников были в моем подчинении, нагрянула комиссия из областного ОБХСС. Мне велели не выходить из кабинета, а сами в течение шести часов проверяли все документы, подвал, отделы, вплоть до гардеробной и туалета. Поздно вечером повезли на своей машине оформлять протокол проверки в Ленинабад. Нарушений не нашли, протокол подписали, но провели беседу и ночью отпустили. Решад с товарищами в недоумении ждали меня, сообщить ему возможности не было, но все же они провели траурное мероприятие, на котором оказались и сотрудники КГБ. Мы чувствовали тотальный контроль, но понимали, что действуем законно, основываясь на права граждан, предоставленные Конституцией.
В конце 1980-х под руководством Юрия Османова мы коллегиально заранее составили программу возвращения на родину, переезда, обеспечения жильем. Организовали и провели перепись крымских татар, чтобы знать численность желающих вернуться. Территории охвата были распределены по группам. Нам досталась Ленинабадская область. В течение трех дней на базе школы мы, по 7—8 человек, принимали людей, заполняли персональные бланки, где записывались фамилия, возраст, состав семьи, место рождения и проживания, образование, специальность, в какой населенный пункт в Крыму хотел бы переехать. Только по Чкаловску мы смогли зафиксировать порядка 10000 крымских татар, желавших вернуться в Крым. Мы провели собрание в Доме культуры Чкаловска и отбирали и отправляли по 20—25 специалистов разных профилей – глав крымскотатарских семей — в Симферополь для обеспечения кадров созданного в те годы треста «Гражданстрой».
Юрий Османов (в центре) и Абибе Аблязисова (рядом) на всесоюзной встрече НДКТ, кинотеатр «Искра», г. Чкаловск, 1989 г.
В 1990-е годы Юрий Османов уже возглавил в Крыму Комитет по организованному возвращению и обустройству крымскотатарского народа, под его руководством работал и Решад Аблязисов, оставив меня с детьми в Чкаловске. Они жили сначала в гостинице, потом в общежитии. С утра до вечера разъезжали по регионам, вечером собирались, обменивались информацией, готовили и обсуждали документы, а утром снова по городам и весям. Кабинетов принимать граждан не было, сидели в коридорах, писали на коленках или портфелях, координировали и направляли приезжающих в Крым соотечественников, пытавшихся как-то трудоустроиться и обустроиться. Сложное было время. В 1992 году Ю.Османова отстранили от работы, и все члены Комитета, написав заявления в знак протеста, вышли из его состава. После возвращения в Крым жили на голом участке в Ак-Мечети (Симферополь) в вагончике, сами строились, проводили свет, обогревались углем и дровами. Засучив рукава, все делали как могли, сами. И шпателем и мастерком я научилась работать.
— Абибе-ханум, как вы оцениваете сегодняшнее состояние национального движения, на что нацелиться нашему народу для решения насущных проблем?
— Придерживаться Наказа народа и добиваться его исполнения в рамках существующего законодательства. Должна быть создана инициативная группа, способная объединить все наши общественные и государственные организации, распределить фронт работы и действовать. Сегодня каждая организация сама по себе, многие дублируют друг друга. Нет четкой линии и стратегии. Наш университет КИПУ должен нацеливать и озадачивать молодежь, студентов. Союз крымскотатарских писателей, художников, музеи и библиотеки, СМИ, Территориальное общественное самоуправление в местах компактного проживания на местах, национальные классы и школы – это тоже сила, которую следует грамотно и точечно применять в рамках закона в разных направлениях решения национального вопроса. Важно продолжать инициативу с увековечением имен выдающихся личностей в названиях улиц, парков, скверов, мемориалах и памятниках. И не только на народные средства, а привлекать госструктуры. Мы вправе добиваться восстановления топонимии, права обучения на родном языке. Представители нашего народа должны быть представлены во власти и своевременно, даже заблаговременно обращать внимание руководства и общественности на распоряжения и постановления, идущие вразрез с интересами коренного народа и общества в целом.
Есть Указ о реабилитации и нужно заставить его работать согласно букве закона. Нельзя допускать разделения нашей религии и самоотстранения от общественной жизни. Нельзя надеяться на помощь извне и зарубежья, только мы на местах сможем целенаправленно сообща двигать с мертвой точки решение национального вопроса.
Решение проблемы крымскотатарского народа зависит от России, и наша активная гражданская позиция в правовом поле Российской Федерации способна двигать наше общество вперед.
***
В Абибе Аблязисовой я открыла для себя интересного собеседника со стальным стержнем внутри и прекрасную хозяйку, способную обеспечить надежный тыл, домашний уют и побаловать гостей и внуков (а их у нее шестеро) национальными лакомствами, не зря в одном из телесюжетов она делилась секретами приготовления крымской пахлавы. А еще узнала, что в минуты творческого вдохновения она облачает своим мысли в философские поэтические строки и записывает в отдельную тетрадь, где уже немало ее стихов. Среди них «Одиночество», в нем такие строчки:
«…Нравственное и политическое
Будут спорить до бесконечности,
Подставляя друг другу ножки,
Чтобы сбить с проторенной дорожки.
А время бежит неустанно,
И люди живут в ожидании:
Кто кого победит в одиночестве,
Если не будет поддержки общества?..»
Чокъракъ
Чокъракъларнынъ сувлары
Тамчы-тамчы топлана.
Кельди баарь Ватаныма
Бала-чагъа къувана.
Аталар сёзюнде айтыла:
«Тамчы ташны патлатыр».
Юректе истек олса
Чокъракълар денъиз олур.
Яткъан ташнынъ тюбюнден
Тамчылар акъып олмаз.
Юректе истек олса
Чокъракълар сувсыз къалмаз.
Тамчыларнынъ сувлары –
Битамларнынъ козьяшы.
Юректе истек олса
Токътатырыкъ биз оны.
Абибе АБЛЯЗИСОВА
comments powered by HyperComments