В этом году исполнилось бы сто пять лет со дня рождения выдающегося деятеля крымскотатарского национального движения Бекира Османова и 75 лет — его сына Юрия Османова. О жизни этих известных личностей мы сегодня говорим с Тамиллой Османовой — дочерью Бекира Османова.
— В годы войны ваш отец был участником партизанского движения. А как складывалась в это время судьба его семьи?
— Когда мы уезжали из Крыма в эвакуацию, мне было три года, а младшему брату Юре шесть месяцев. Помню Махачкалу, я, маленькая, не успеваю за взрослыми, у которых не хватает рук, чтобы держать меня. И мы идем под дождем. На руках у мамы братишка, а у ее сестры четверо своих детей. Так мы добираемся до города Агдама Азербайджанской ССР, где нас разместили в подвальном помещении. В одной комнате мы с мамой, в другой — ее сестра с детьми. Напротив дома просторная площадь, занятая начавшимся строительством, покрытая по весне первой травкой, которая стелется по земле. И мы, голодные дети, ходим и едим эту траву. Она мне тогда казалась изумительно вкусной.
— В Агдаме вы прожили до 1944 года?
— Да. В 1944-м, после изгнания оккупантов, папа был назначен замнаркома земледелия Крыма. Он сделал нам вызов и мы собирались ехать в Крым. Но мама работала на гренажном заводе. Тутовый шелкопряд, а значит, шелк, в Азербайджане имел такое же значение как хлопок в Узбекистане. В военное время работников с этих производств не отпускали. Вот и нас не отпускали к папе в Крым. Поэтому когда произошло выселение, папа ехал в теплушках, без семьи. А мы приехали к нему в Фергану в марте 1945 года, он уже работал главным агрономом в совхозе №3.
Здесь мы оказались в более лучших условиях. У нас был большой двор, куры. Впоследствии, когда мы попали в саму Фергану, где отец стал работать в облсельхозуправлении, вновь настало голодное, как в Агдаме, время.
В возрасте пяти лет я еще не понимала, что произошло выселение. Осознание пришло позже, когда мне исполнилось 10-12 лет, и в нашем доме стали появляться друзья и знакомые отца. У нас в большой комнате стоял большой круглый стол, изготовленный по заказу — чтобы как можно больше друзей могло собраться за ним.
К 1956 году уже стали создаваться группы людей, которые понимали, что надо предметно обращаться в партийные органы, объясняя, что собой представляет выселение народа, что народ попал по сути дела чуть ли не в рабство, где каждый был привязан этим комендантским режимом. А уж сколько было смертей от малярии, других болезней, потому что народ не имел иммунитета против них! Уже позже появился хинин — возможность спасать людей.
Бекир Османов
— В 1956 году отменяют режим спецпоселения, начинает складываться национальное движение. Расскажите, как ваш отец в первый раз поехал в Москву с документами движения.
— Это была первая официальная делегация крымскотатарского народа. К тому моменту отец с товарищами подготовили большой документ. Долго по ночам они работали над ним. В него вошли и сведения о погибших во время войны, от переселения, болезней и примеры того, как люди устроены в Средней Азии. Сравнивалось положение крымских татар с положением других народов СССР. Собрали подписи, сколько было возможно. Огромные тома подписей привозили из различных областей. И все это отвозилось в Москву.
После возвращения из Москвы поначалу отец был страшно рад и рассказывал нам, как их приняли. Принимали их Микоян, Молотов, Ворошилов, Георгадзе. Наверное, был еще кто-то. И вот тогда на приеме им было сказано, что в повестке ХХ съезда не стоит крымскотатарский вопрос, но в действительности он в обязательном порядке будет рассматриваться. Мы, дети, прыгали до потолка и, счастливые, думали, что вот завтра поедем в Крым.
Юрий Османов
— Но руководители страны не сдержали обещания…
— Не сдержали. Понимаете, политика это вообще такое дело, в котором бывает неправда, но не до такой степени, это допустимо. И народ стал создавать инициативные группы практически повсеместно. Тексты документов, которые нужно было передавать в партийные и государственные органы, создавались при активном участии Бекира Османовича. А потом через лет десять к этому подключился и Юра. У нас в доме часто бывали — Джеббар Акимов, Неби Мухтеремов, Мухсим Османов и многие другие инициативники. У меня в школе был замечательный преподаватель математики Риза Асанович Асанов. И вдруг он появляется у нас за столом. И здесь я уже с ним знакомлюсь в новом качестве. А в школе я училась у него, не задумываясь о том, татарин он или нет. Это все были люди, готовые, чтобы ни случилось, не предавать дела.
— Сейдамет Меметов тоже был знаком с вашим отцом?
— Сейдамет Меметов единственный из окружения отца, кто мог связать его с любой точкой, с любой инициативной группой. Если нужно документ какой-то доставить в определенное время, связать кого-то с кем-то, привезти тома подписей или каких-либо протоколов. В общем, он был в непосредственной близости к Бекиру Османовичу, и не зря он с течением времени называл его своим третьим сыном. Так прямо он говорил: «Я должен сказать, что это мой третий сын». Действительно, Сейдамет много сделал. И потом все организационные дела лежали на нем.
— Ваша мама была в курсе дел национального движения?
— Полностью была в курсе. Когда люди уходили, мы, мама, папа, все вместе продолжали говорить на эти темы.
Моя мама Мария Владимировна Гущинская. Если бы не она, Бекиру Османовичу очень трудно было бы выдержать тот режим, в котором он жил. Он полностью отдавался своему профессиональному долгу. В последние годы руководил сортоиспытательным участком, которых в Советском Союзе было всего 12-13. Сортоиспытательный участок располагался на землях Вуадильского колхоза, имел переходящие награды, туда приезжали представители других участков, чтобы перенять опыт работы. Здесь выводились и испытывались новые сорта.
— Власти давили на вашего отца?
— По-всякому хотели остановить отца и Юру. Я в это время находилась уже в Москве и училась в аспирантуре. Ко мне приходили представители КГБ. Один из них как-то спросил, не хотела бы я съездить в Фергану, и предложил организовать эту поездку. Они хотели, чтобы я поехала и поговорила с отцом и Юрой о том, что надо как-то прекратить, временно хотя бы, участвовать в движении. Я ответила, что наивно думать, что я могу пойти на это. Но даже если бы я поехала их уговаривать, разве они согласились бы слушать такую дочь и сестру?
В Узбекистане против отца тогда старались возбудить дело, для того чтобы отправить его в заключение. Сначала стали действовать через первичную партийную организацию, поднимали вопрос о том, что он не достоин быть членом партии. Трижды собиралось собрание и трижды первичная организация отказывалась его исключать. И тогда его пригласили в обком партии в Фергане. И там руководители обкома беседовали с ним и уговаривали в течение пяти часов. А на шестой час его попросили показать партбилет. Он достал его, они взяли, вынули билет из обложки, которую вернули ему. Отец сказал: «Вы, конечно, имеете силу и можете силой отнять у меня партбилет, но его мне вручали в окружении, когда я был в партизанах» и ушел. Понимаете, отец настолько хорошо знал крымские горы, что во время войны выводил товарищей-партизан из таких мешков, из которых нельзя было выйти. Немцы ждали с одной и с другой стороны. А он проводил отряд по отвесной скале между двумя засадами по тропкам, где только козы ходят.
Затем в одной из газет разместили большую разгромную статью о нарушениях и хищенияхгосударственной собственности, будто имевших место на его сортоиспытательном участке. Написали, что против Бекира Османова возбуждается уголовное дело. После публикации статьи в колхоз приехала комиссия. В общем, все комиссии, которые выехали на сортоиспытательный участок, не могли найти никаких нарушений, даже хотя бы одного килограмма бесплатно взятого отцом фруктов или овощей. Отца так и не смогли посадить.
— Что в характере вашего отца вы считаете наиболее значимым? Что оказало на вас особое влияние?
— Все, абсолютно все, характер. Он был серьезный и глубокий человек. Но одновременно очень нежным, любящим отцом и мужем.
Отец занимался выведением сортов фруктовых деревьев. Когда он умер, пришли свидетельства на сорта, которые уже получили имя. В Крыму младший брат Артемий нашел и купил дом в селе Донское. Отец успел вырастить там персики, новые сорта, которые вывел и привез из Узбекистана.
— Вас у отца было трое детей. Что двигало Юрием, почему именно он стал активным участником национального движения? Как его борьба отразилась на его жизни?
— Когда приходили друзья отца, мы, дети, были рядом. Мне было уже 18, в 1956-м, скажем, Юре 15, и мы сидим вместе со всеми за столом и слушаем. Разговоры велись в основном на русском. Но бывало и на крымскотатарском. Младший брат, Артемий, родился в 1948 году. В 1956-м ему было восемь. Когда он повзрослел, в армии на него непрерывно выходили представители КГБ, которые пытались каким-то образом с этой стороны подойти к папе. Но, конечно, у них тут тоже ничего не получилось.
Юра полностью отдавался национальному вопросу, и у него не хватало сил по-настоящему уделять время детям, семье. И поэтому получалось, что он мало зарабатывал, хотя он был изобретателем отечественной пузырьковой камеры, работал в Дубне, Протвино. И если бы он остался работать там, он был бы и ученым, и материально обеспечен. Но он всем этим пренебрег.
Ю. Османов (второй справа) с видными участниками крымскотатарского национального движения
Фото из фондов Крымскотатарского музея культурно-исторического наследия
comments powered by HyperComments