Улькер МУРТАЗАЕВА, г. Симферополь (Акмесджид)
В своих предыдущих воспоминаниях («ГК», 15.07.2016 г.) я, в меру своих знаний и памяти, коснулась отдельных, на мой взгляд, важных моментов судьбы моих родителей. Не меньшего уважения и незабвенной памяти заслуживают их двоюродные братья и сестры, с которыми они поддерживали теплые отношения всю жизнь, в основном по переписке, виделись не часто, так как оказались в отдаленных друг от друга районах Союза.
Рахми Гасанов (Тарпи), 1978 г.
Так, сын Асана-эмдже, Рахми, 1908 года рождения, уроженец г. Бахчисарая, в силу сложившихся обстоятельств окончил в 1930 году естественно-математическое отделение педагогического факультета Азербайджанского педагогического института (АПИ) и до 1933 г. работал преподавателем физики. В 1934-м он перешел на работу в Азгосуниверситет и, защитив в 1948 г. кандидатскую диссертацию, в 1942 – 1967 гг. заведовал кафедрой теоретической физики. В 1967 – 1973 гг., являясь доцентом, руководил кафедрой строения веществ.
За годы педагогической деятельности им подготовлены сотни молодых специалистов – физиков, химиков, инженеров, многие из которых успешно защитили кандидатские и докторские диссертации. За заслуги перед Родиной, перед Республикой Азербайджан, Рахми Гасанович Гасанов (Тарпи) был награжден многими правительственными наградами, это притом, что пресловутая пятая графа всю жизнь висела над ним как Дамоклов меч.
Дядя Рахми работал до самой кончины в 1989 году. Отец дяди Рахми, Асан Тарпи, учился в Стамбуле. Продолжив учебу в Каире, получил одновременно знания по составлению мусульманского календаря, стал его составителем как для России, так и вне ее. Он был одним из пропагандистов обучения по методике Исмаила Гаспринского усул-и-джедид.
Дядя Рахми по-отечески опекал своих сестер, многое сделал для получения ими высшего образования, был для них лучшим советчиком и помощником. Окончив мединститут в Баку, Фахрие-тизе в годы войны с полной отдачей работала в госпиталях. За заслуги в области здравоохранения она удостоилась звания Заслуженного врача Дагестанской АССР. Тетя Сабрие получила специальность инженера-энергетика.
Потомки маминого Ибраима-эмдже (Тарпи) оказались в 30-х годах ХХ века в Узбекистане. Его дети – дочь Мелиха, сыновья — Талят, Фатин Ибрагимовы (Тарпи), благодаря своим способностям, трудолюбию и целеустремленности, добились немалых успехов. Дядя Фатин работал преподавателем в политехническом институте в Ташкенте. Будучи в тех краях, я чаще всего навещала тетю Мелиху, заслушиваясь красиво и талантливо исполняемой ею на фортепиано крымскотатарской народной мелодией. Супруг Мелихи-тизе, Асан Муртазаев, профессор Ташкентского фарминститута, отличавшийся своим веселым нравом, добрым и шумным гостеприимством, был мне особенно близок.
Как ни грустно, старшее поколение покинуло этот мир, а их потомки разбросаны по всему свету. Хочется верить, что здравствующие еще потомки нашего рода (Тарпи – Чонтани?), о которых я мало что помню или знаю, объявятся и не позволят ему исчезнуть.
В моей памяти, как в тумане, запечатлелся приезд в Сталинабад во второй половине 1940-х годов родственника – пожилого человека из Мелитополя. Осталось в памяти, что у него там большая семья. Надеюсь, и сейчас еще здравствуют его потомки из рода Тарпи. Отзовитесь!
Уже не одно столетие наш народ разными способами вынуждают жить на чужбине, стараясь искусственно стереть из памяти прошлые связи, единство, растворяя нас в чуждой среде.
Сайде Усеинова
Нельзя не коснуться судьбы дочери маминого Усеина-эмдже — Сайде. Она прожила непростую, нелегкую жизнь. Молодая, жизнелюбивая, Сайде окунулась в предвоенные годы в строительство лучшей жизни, в которую мы верили и которой нам так не хватало. В дни, когда наша страна жила событиями в Испании, она, как руководитель отдела школ Крымского обкома комсомола, встречала поезд с испанскими детьми и размещала их в Евпатории.
Великая Отечественная война застала ее в Севастополе, откуда она в темную ноябрьскую ночь выехала на Большую землю, чтобы в феврале 1942 года получить направление к месту работы в Керчь. Она стоически перенесла все ужасы керченского десанта, но 23 мая 1942 г. Керченский полуостров был вновь оставлен нашими войсками. На рыбацкой лодке Сайде (по документам Софья) добралась до ближайшей кубанской деревни, а вскоре из Сочи на помощь к крымским партизанам отправилась группа молодежи, с чего и началась партизанская жизнь Сайде Усеиновой – от рядового бойца до инструктора политотдела центральной оперативной группы, созданной для координации боевой деятельности партизанских отрядов Крыма.
Трагедия 18 мая 1944 года ее также не минула. С 1944-го Сайде Усеинова жила в Самарканде, работала в органах социального обеспечения. Тысячам людей, в том числе и многим инвалидам войны, помогла заместитель заведующего облсобесом Сайде Усеинова. Нет у нее орденов и не так уж много медалей. Лучшей для нее наградой было простое «спасибо», которое она слышала каждый день.
В Самарканде в те годы обосновались родные Сайде Усеиновой – старшая сестра Зылха, братья Нури, Акки, сестра Зекие с семьями. К сожалению, виделись не часто, в основном старшее поколение обменивалось письмами. Будучи в командировке в том регионе, я не упускала возможности навестить их.
Вернувшись в Крым, мы в своих хлопотах, проблемах потеряли связь (к моему стыду). Боюсь, что они так и не смогли вырваться из мест депортации. Буду счастлива, если, прочитав мои воспоминания, кто-нибудь из них отзовется.
Шефика и Сулейман Абдуллаевы с детьми Улькер, Сеяром и Эрнестом (1950-е годы, Таджикистан)
Не могу обойти молчанием предвоенные годы и период оккупации Крыма фашистами. До получения квартиры на Салгирной мы проживали у маминой Фатмы-тизе с ее мужем Абдукадыром-эниште Анафиевым, которые временно приютили нас у себя, на ул. Минаретной, 4.
Осталось перед глазами, как темной ночью 1937 г. пришли 2 вооруженных солдата и увели старого, доброго, набожного человека. Все попытки Фатмы-тизе и папы выяснить, за что и куда забрали Абдукадыра-эниште, ничего не дали. А у меня и сейчас перед глазами, как обескураженный старик метался по комнате в нижнем белье.
В начале войны мы жили в Симферополе по ул. Салгирной, 31 (ныне пр. Кирова). В первые же дни оккупации все помещения бывшего горторга были заняты какой-то военной частью, высшие чины которой располагались в двухэтажном капитальном строении, выходящем фасадом на главную улицу, подсобные службы расположились на первых этажах дворовых строений. Спустя менее года нам, жителям, было велено освободить жилые помещения, и мы перебрались к маминой Фатма-тизе там же в Симферополе на ул. Минаретной, 4.
Итак, мы перебрались к Фатма-тизе, но, как оказалось, ненадолго. Нам в очередной раз было велено освободить жилье, на этот раз нас приютили родственники Абдукадыра-эниште на ул. Нижнегоспитальной. Вернувшись через какое-то время, свое жилье мы застали в ужасном состоянии. В комнате, где мы жили, оккупанты устроили конюшню. От деревянных стенных шкафов остались одни огрызки, а полы были пропитаны мочой.
Об условиях жизни в тот период говорить излишне: голод, холод, болезни никого не щадили. В семье трое детей, старая женщина (Фатма-тизе), и их надо было спасать. Родители изыскивали всевозможные способы работы во имя жизни. Объединившись в группы, люди (и папа в том числе), собрав старую утварь, одежду, и взрослую, и детскую, из которой мы выросли, отправлялись в степные районы, обменивая все это на пшеницу, ячмень, кукурузу. Мама также не оставалась в стороне. Помню, как она, достав красивое стеганое одеяло (нишанлыкъ), выпоров его голубой атласный шелковый верх, вышитый белым парусом, шила тюбетейки, а я обменивала их у солдат, в основном на что-нибудь съестное: ломоть хлеба, консервы, сахарин, иногда и на кусок мыла, тоже очень ценного. Одно время мама занялась продажей макъсума-бузы: варила ее дома и продавала на рынке. Братишка Эрнест в свои 9 – 10 лет подрабатывал чистильщиком обуви. (Алла рахмет эйлесин эписине.) Голод не тетка, выбирать не приходилось. Оккупационная власть ввела хлебные карточки с мизерными нормами, но они голод не утоляли. Хлеб этот был испечен из муки, смолотой из недогоревшего зерна, облитого керосином и подожженного отступавшими советскими войсками.
На фоне этой полуголодной жизни запомнился такой случай. Племянница одного из румынских генералов, мы ее звали Домна (я так запомнила), открыла в Симферополе благотворительную столовую для нуждающихся детей. Каким-то образом мы с Эрнестом туда попали. Приходили на обед – суп и кусочек хлеба. Перед каждой трапезой читалась молитва под руководством священнослужителя-христианина, следившего за исполнением службы детворой, основной контингент которой составляли православные. Нас, мусульман, было несколько ребят и нам доставалось за отказ креститься.
Домна, учредитель этой благотворительной акции, молодая энергичная девушка, пыталась организовать самодеятельность к религиозным праздникам, разучивала с детьми молитвы на румынском языке. Я до сих пор помню молитву, посвященную пасхальным праздникам. В честь Пасхи нам раздали по вкуснейшей белой булке и паре крашеных яиц. Это был праздник! В то полуголодное тревожное время мы, дети, воспринимали это как праздник. А война все еще шла, бомбежки не прекращались, и на ночь нам, детям, постель стелили под столом, а при интенсивных бомбежках мы прятались под кроватью.
Мы не предполагали, что эти испытания имеют не менее страшное продолжение.
18 мая 1944 года – черный день для моего народа, моего рода, для меня. Эти жуткие предрассветные часы, острием ножа вонзившиеся в сердце каждого татарина. Это раны, кровоточащие по сей день. Неужто это можно стереть из нашей памяти?! Как может в голову нормального человека прийти такая кощунственная мысль?! Не только мы, перенесшие это зло, но и наши дети, родившиеся далеко на чужбине, ощущают эту боль как свою. Забыть это нельзя, как бы не пытались нам это внушить. Зло можно искупить только покаянием, восстановив справедливость.
Итак, утро 18 мая. Врываются вооруженные солдаты с общеизвестным зловещим 15-минутным регламентом. Папы, которого с первых дней освобождения вызвали на работу в типографию, дома не было. Мама, расстроенная, бегает по комнате, не зная, за что взяться, а перед домом стоит крытая грузовая машина, в которую нас с мамой и Фатмой-тизе и загнали. Затолкали в эту машину всех с нашего и соседнего дворов. Повезли. Теснота, духота, дети плачут, темнота, набили, как сельдей в бочку. Крик, плач, везут неизвестно куда и за что. Выгрузили на вокзале и стали заталкивать в вонючие товарные вагоны. Шум, крик, слезы, все мечутся, ищут потерянных детей, родных. Аллагъа шукюр, папа нас нашел. Вскоре состав тронулся. О том, в каких условиях мы ехали, что ели, пили, как справляли естественные нужды, много написано. Мы, дети, воспользовавшись остановкой где-то посреди поля, выбегали и собирали мусор для подтопки, а мамы пытались сварить какой-нибудь буламыкъ (съестную жижу), если было из чего. Поезд трогался без объявления и не все успевали заскочить в вагоны. Немало семей потеряли родных в этой суматохе и потратили годы на их поиски. На станциях-полустанках детвора с баклажками бежала за водой. Жара стояла неимоверная, люди заболевали, умирали. С ужасом думаю о тех несчастных, кому пришлось пережить смерть близких, похоронить которых по-людски им не довелось: конвоиры, забрав тело, оставляли его за шпалами железной дороги в степи, а состав продолжал свой черный путь. Как это можно пережить и тем более забыть?!
Где-то в первой половине июня поезд с оставшимися в живых «счастливчиками» остановился вблизи железнодорожной станции г.Бекабад. Нас разместили в землянках у строящейся плотины Фархадской ГЭС (к слову, в дальнейшем в процессе работы я ближе столкнулась с этим понятием).
Землянки, выстроенные пленными солдатами, кишели скорпионами, фалангами. Вокруг пустошь, ни одного дерева, жара неимоверная. Чайник, поставленный на землю, мог закипеть за 2 часа. Идти за водой было далеко, под ногами все горело. Малярия, тиф, дизентерия, сердечные недуги косили всех подряд. На весь наш лагерь (поселок) только в одной землянке принимал врач, очередь к которому не кончалась. Помню, как стоя в этой очереди, я, потеряв сознание, упала.
Оказалось, что даже в этой ситуации мрака может появиться лучик света. Если можно так выразиться, нашей семье повезло.
Как я упоминала в предыдущих воспоминаниях, мамины родные жили в Сталинабаде, куда мама сразу сообщила о нашем местонахождении. Вскоре до нас добралась мамина сестра Урие-тизе с целью забрать меня с братом Эрнестом, но не тут-то было. Попытка вывезти нас официально не увенчалась успехом, и тетя, получается, выкрала нас: до Сталинабада мы с братишкой ехали, прячась то в тамбуре, то в туалете. Таким образом мы оказались в другой среде, в другой обстановке, далеко от шумов и страхов войны, бомбежек, в кругу близких родных: бабушка, дедушка (мамины родители), Урие-тизе и Бедрие-тизе, дядя Зухди был на фронте. Нас встретили радушно, устроили в школу. Не хватало только папы с мамой, за которых мы все очень переживали.
Случилось так, что летом 1945 года из Бекабада в Сталинабад был направлен по просьбе правительства Республики Таджикистан эшелон (открытые платформы) с крымскими татарами для освоения целинных земель Курган-Тюбинской области. Так мои родители оказались в Таджикистане. Из Сталинабада по узкоколейке их доставили в Курган-Тюбе, откуда распределили по хозяйствам. Мои родители оказались в Октябрьском районе. С большими трудностями и хлопотами нашей семье удалось обосноваться в Сталинабаде. Папа устроился на работу в типографию. Какое-то время до получения комнаты в ведомственном доме (кибитке) мы все жили с родителями мамы. Получив жилье, начали его обживать, можно сказать, с нуля.
Пока я училась в школе, старалась подрабатывать на каникулах и в свободные от уроков часы то учетчицей, то рабочей в трикотажном цехе. С 9-го класса перешла учиться в вечернюю школу, одновременно устроившись на работу в редакцию республиканской газеты подчитчицей и далее корректором. Окончив школу в 1951 году, поступила на гидромелиоративный факультет Таджикского сельхозинститута. Но КГБ не дремал и не ограничивался нашими ежемесячными подписками. При всем доверительном отношении руководства института мне отказали в однодневной поездке на ознакомление с кессонными работами на опорах строящегося через реку Вахш моста в 100 километрах от города – сработала пятая графа. И впоследствии она нет-нет да проявляла себя.
Защитив диплом и получив специальность инженера-гидротехника, я по направлению стала работать в проектном институте «Таджикгипроводхоз» — от рядового инженера до главного инженера проектов. За этот период по переводу два года работала в должности главного эксперта проектных работ Минводхоза республики. Последние два года по приглашению работала старшим научным сотрудником в Центре стратегических исследований правительства Республики Таджикистан в отделе АПК. В процессе работы получила немало наград и в 1991 году — грамоту Верховного Совета Таджикской ССР.
Папа мой также, как и многие соотечественники его поколения, не избежал издевательств. Он был уволен из типографии. Затем устроился в полиграфкомбинат. Очень тяжело переносил эти проблемы, похудел, закурил впервые в 50 лет, перенес 3 инфаркта, чудом дотянув до третьего: рядом был доктор от бога дядя Зухди.
Мама, после тяжелой болезни, пролежав 8 лет в постели, ушла из жизни в 65 лет. Алла оларгъа ахрет раатлыгъы берсин. Они оба, дорогие мне люди, остались навсегда в чужой земле, унеся с собой любовь к далекой родине и надежду на торжество справедливости. Об их печальной судьбе можно судить по эпитафиям на памятниках (баш-таш).
У мамы:
Бир онъалмаз дерде душтим мен гъарип,
Аман бермей эджель гельди ан къариб.
Дердиме дерман буламады бир табиб,
Руз маhшерде шефhат къыл, я, hабиб.
У папы:
Хаялымдан чыкъмаз эдинъ,
Гузель Къырым ветаным,
Манъа къысмет дегиль экен,
Мезар олды мекяным.
Еще будучи в Душанбе, где-то в начале 1990-х годов, в газете «Ленин байрагъы» кем-то из неравнодушных соотечественников была подана мысль о возведении общекрымского кургана из горсток земли, взятых с могил наших родных на чужбине. Идея эта мне понравилась. Набрав в пакеты по горстке земли, как память о них, мы вернулись на родину. К сожалению, идея эта продолжения не нашла. Я делала какие-то жалкие попытки выяснить причину – писала в газету, связывалась с Кебир-джами – безрезультатно. В моем воображении курган этот мог быть местом поклонения памяти тех, кого мы навсегда оставили в чужой земле.
Мои любимые братишки Эрнест и Сеяр, совмещая учебу с работой, получили высшее образование. Эрнест тоже инженер-гидротехник, работал начальником топогеодезического отдела института «Таджикгипроводхоз», был заядлым альпинистом. Со второй половины 1970-х годов и до возвращения в Крым он был директором известного в Союзе альплагеря «Варзоб», построив прекрасную спортивную базу, можно сказать, на пустом месте.
Младший брат Сеяр, проработав главным инженером проектов в институте «Колхозпроект», вернулся на родину в 1991 году и работал ведущим специалистом в ДСП в Евпатории до ее ликвидации в 1996 году, проживал в общежитии. В 56 лет он стал безработным, имея на руках жену-инвалида I группы. Я и сегодня, спустя много лет, не могу об этом спокойно говорить. А вокруг были свои Крымстрой, УКС, Рескомнац! Устроиться некуда, кругом сокращения. Четыре года до его пенсионного возраста семья бедствовала в буквальном смысле. Как мы пережили это, один Аллах знает.
Мой ныне покойный супруг Сейяр Муртазаев, 1926 года рождения, окончил Самаркандский сельхозинститут, по специальности ученый-зоотехник, с 1965 года работал в системе Министерства сельского хозяйства Республики Таджикистан. Он любил свой народ и живо интересовался всеми сторонами его жизни. Вопросы культуры, языка, письменности, тенденции наметившегося упадка в этих вопросах были его болью. Он тратил много сил и времени, общался со многими специалистами, педагогами, учеными, писателями, обивал пороги соответствующих организаций, излагал свои взгляды в печати, поддерживал дружеские отношения с известными поэтами: Эшрефом Шемьи-заде, Шакиром Селимом, Юнусом Кандымом, Кайсыном Кулиевым, Олжасом Сулейменовым, Рустемом Кутуем, Багратом Шинкубой и другими, встречался и переписывался с ними. Очень любил народные песни, музыку, переживал за каждое искажение нашего фольклора. В вопросе перехода нашей письменности на латиницу он был ярым сторонником разработанного под руководством профессора Бекира Чобан-заде и принятого в 30-х годах прошлого века алфавита, учитывающего все нюансы крымскотатарского, и не только, языка. К великому сожалению, он так и ушел из жизни со смятенной душой.
Всколыхнувшееся в конце 80-х годов прошлого столетия крымскотатарское национальное движение, борьба за возвращение на историческую родину не миновали и нас: мы, душанбинцы, периодически собирались, обсуждали и намечали свои действия, собирали подписи под петициями главам государств, разъясняли соотечественникам их содержание и цель, собирали средства для нужд борьбы нашего народа, обходя город и его окрестности. Собирались, в основном, в одном из кабинетов, выделенных горисполкомом. Был случай, когда, получив отказ в «кабинете», мы, по согласованию с руководством нашего института «Таджикгипроводхоз», провели собрание там: нам сочувствовали и помогали.
Многолюдные собрания проходили в актовом зале горисполкома – бурно, шумно, эмоционально. Там же выбирали делегатов на Курултай крымскотатарского народа (1991 г.). По этому случаю к нам приезжали представители инициативных групп Ленинабадской зоны Узбекистана – Юрий Османов, Васви Абдураимов и другие. Мой муж Сейяр Муртазаев ездил на этот Курултай по приглашению. На всех последующих Курултаях, его сессиях, вплоть до 2009 года, он принимал участие в качестве гостя по приглашению.
Я в какой-то степени коснулась работы общественников г. Душанбе, его окрестностей и близлежащих районов. В Курган-Тюбинской области работала аналогичная группа с центром в Колхозабадском районе под руководством активного участника национального движения Али Алиева.
Решение комиссии Янаева-Догуджиева (Верховный Совет СССР) об организованном возвращении нашего народа на свою историческую родину было воспринято с большим воодушевлением, послужило толчком к усилению национального движения, придало силы и веры в торжество справедливости. Решение это ставило перед государством серьезные задачи. Работа предстояла непростая, и союзные республики с соответствующим контингентом населения должны были участвовать в этом процессе.
Организацию этой работы от Таджикистана, если я не ошибаюсь, руководство республики поручило директору института «Коммунпроект» (Душанбе) Диляверу Кенжаметовичу Мустафаеву, обеспечив его соответствующими полномочиями. И, если можно так выразиться, преодолевая всевозможные препятствия, сложности, машина заработала: в Крым стали направлять строительную технику, стройматериалы, комплекты сборных домиков и пр., занимались вопросами подбора кадров. Под руководством Д. Мустафаева была организована Дирекция строящихся предприятий (ДСП), сосредоточившая в своих руках работы, связанные с возвращением нашего народа в Евпаторийской зоне.
Уверена, упомянула не всех родных и близких мне людей: адреса утеряны, связи оборваны. Пусть простят они меня – и здравствующие, и покинувшие этот мир. Теплые воспоминания о них я унесу с собой.
Похоже, я исчерпала основные моменты своих скудных полузабытых воспоминаний.
Наша печать не обходила вниманием вопросы национального движения. Это наша история, история жизни нашего народа, история борьбы за землю наших предков и за будущее наших детей. Ее должны знать все поколения, на ней должны учиться. Все правильно и понятно. Непонятно одно: о юго-западном регионе Таджикистана, о соотечественниках, участвовавших, пусть скромно, в нашей борьбе, ни слова. Залегли?! Это нечестно. Время не ждет. Вспоминайте, пока еще не поздно. Это наш общий долг перед детьми и перед родиной.
Зов родины, зов предков дал нам силы достойно преодолеть тяжелейшие пороги – мы на своей земле — и возродить, оживить ее, не воспользовавшись вековыми знаниями, традициями, богатой историей коренных народов, не получится. Только совместный, настроенный на позитив разум крымского сообщества, воплощенный в конкретные действия, может послужить рассвету нашего прекрасного края. Он в этом очень нуждается.
И для тех, кто искренне желает возрождения нашего края и готов в этом участвовать:
Крым – это я, это ты, это мы,
Колыбель моего народа.
Это наша земля, это кровь наша, плоть,
Мы ее порожденье, порода.
И текут в наших жилах
Соки крымской земли,
А другой у нас нет и не будет.
Пуповиной мы связаны с ней навсегда
И пусть это никто не забудет.
Мы умеем со всеми дружить,
Руку помощи рады подать.
Мы и строим, и учим, и лечим,
И талантов нам не занимать.
И знайте: мы все умеем,
И не только лишь петь и плясать.
Уберите же с глаз вы завесу,
Мы вернулись, мы здесь навсегда.
Не пора ли уж это понять?!
comments powered by HyperComments