Мусфире Мустафаева
18 мая 1944 года крымскотатарский народ был насильственно выселен с родной земли в далекую Среднюю Азию и на Урал, где ни в чем не повинные люди тысячами погибали, не выдержав болезней и неимоверных лишений. Львиную долю высланных составляли старики, женщины и дети. Воспоминания о тех страшных днях до сих пор не изгладились из моей памяти. Мысленно возвращаясь в то тяжелое время, прежде всего с благодарностью думаю о матери. Именно на плечах наших матерей, проводивших в 1941 году своих мужей на фронты Великой Отечественной войны, тогда лежала вся тяжесть заботы о семьях…
Ремзи АЛИЕВ
Война
В апреле 1944 года, когда почти весь Крым был освобожден от фашистов, моей матери Мусфире Мустафа-кызы только исполнилось 30 лет. Еще в восьмилетнем возрасте она вместе с младшими сестрой Мунире и братом Сулейманом наполовину осиротела — умерла их мама. Через некоторое время их отец женился на другой женщине. Мачеха оказалась хорошей женщиной и очень полюбила приемных детей.
После семиклассной школы Мусфире поступила в педтехникум в Симферополе, по окончании которого была направлена по комсомольской линии работать в сельхозотдел ЦИК Крыма. Выйдя замуж за работника прокуратуры Курт-Аджи Алиева, Мусфире переехала вместе с ним в Алушту и поступила на работу в горисполком в качестве ответственного секретаря. Жили они на улице Папанина, 23 (ныне ул. Хромых). В 1937 году у них родился я — Ремзи, в 1938 году — Рустем, в 1941-м — Февзи.
С началом войны мой отец Курт-Аджи был мобилизован в армию. В чине сержанта командовал отделением. В начале ноября 1941 года он погиб в оборонительных боях на севере Крыма. Мама осталась вдовой с тремя детьми.
Не вернулся с войны и ее младший брат Сулейман. Он был хорошим наездником, и когда в 1939 году его призвали на срочную службу в Красную Армию, он отправился на службу в кавалерию вместе со своим скакуном по прозвищу Гром. Служил он в Бресте, его сослуживцы — крымские татары отзывались о нем хорошо, был статным, аккуратным, все упражнения выполнял на отлично и был хорошим рубакой. В 1940 году его отправили учиться на механика-водителя в танковое училище в городе Проскуров (ныне Хмельницкий, Западная Украина).
С начала войны мама не получила от брата ни одного письма. Похоронки на него тоже не было, пропал без вести. Очевидно, он погиб в тяжелых танковых сражениях в первые дни войны. У нее осталась фотография брата, снятая в 1940 году в Проскурове.
Во время оккупации мама работала преподавателем в школе, собирала для партизан сведения о немецких силах в Алуште. Когда жить в городе стало особенно тяжело, мама решила вернуться к родителям. Дом в Алуште закрыла на ключ, оставив все нажитое имущество, и попросила соседей присматривать за ним.
В июне 1943 года мы приехали в родное село матери Огуз-Оглу (ныне Чернышево) Акшейхского (ныне Раздольненского) района. Осенью того же года ее отец заболел и умер. Мачеха моей мамы вышла замуж за другого мужчину в село Кармыш.
Выселение
За день до депортации мачеха с новым мужем, ничего не подозревая о грядущей беде, гостили у нас. Ночью кто-то громко забарабанил в дверь. В дом ворвались трое солдат. Они дали 10 минут на сборы, приказав брать в основном документы. Мама не могла понять, что происходит. Она пыталась объяснить им, что ее муж погиб на фронте, но солдаты были непреклонны. Она стала собирать документы, а старик-отчим, не знавший русского языка, по-татарски стал объяснять солдатам, что они гости, только вчера приехали, что его дети живут в другой деревне. Солдаты подумали, что он их ругает. Мать заметила, как один из них направил на старика дуло винтовки, и с разбега вышибла ее. «Ты на кого винтовку направил», — возмутилась она. «А чего он ругается?», — отвечал солдат. «Где же он ругается? Он говорит, что вчера приехал в гости».
Так нас выгнали из отчего дома без еды и вещей. К счастью, соседи и друзья среди русского населения испекли хлеб, пожарили мясо и принесли матери к месту сбора. Когда они узнали, что крымских татар выселяют как предателей, многие соседи стали убеждать военных в обратном, рассказывая о полученных ими похоронках с фронтов. Но военные отвечали, что у них есть приказ.
На место сбора с ревом прибежала наша корова. Народ стал говорить, что скотина что-то чует. Мать тогда дала знак русским соседям, чтобы они отвели ее к себе.
18 мая в пять часов вечера нас погрузили на машины и под конвоем повезли на станцию под Красноперекопском, где стояли товарные вагоны для скота. Людей стали заталкивать в вагоны. Это было ужасное зрелище. Слезы, крики, дети ревут, кто-то читает молитву, больные стонут, беременные женщины кричат. До сих пор при воспоминаниях об этом ужасе слезы сами наворачиваются на глаза.
В пути
Уже было темно, когда переполненный состав тронулся в путь. Ночь. Кто спит, кто сидит, дети плачут, особенно грудные. Кто успел взять с собой воды, пьет по глотку. Вот Харьков, повернули направо. Духота, жара. На остановках, как откроется дверь, все бегут к крану, кто с котелком, кто с ведром. Как паровоз загудит, все бегут назад, запрыгивая на ходу, за руки затягивая друг друга.
В Саратове состав стоял дольше, удалось запастись водой. Началась казахстанская степь. Жара усилилась, в вагоне духота. В невероятных условиях в пути женщины рожали, многие умирали. На остановках мужчины выкапывали неглубокую яму вдоль пути, опускали в нее покойного, накидав степных трав, засыпали. Когда попадались казахи — путевые рабочие и чабаны, просили их похоронить по мусульманскому обычаю, те соглашались.
В депортации
На последнюю станцию доставили 4 вагона. По пути следования после Ташкента вагоны постепенно отцепляли от состава. Особенно много вагонов отцепили на станции Голодная степь (Мирзачуль). Там умерли многие наши родные. Наконец, нас привезли на последнюю станцию Кургантепа (Курган-Тюбе) Андижанской области. Выгрузили на товарном дворе, где уже стояли наготове арбы с большими колесами.
Стариков, детей и больных загрузили на арбы, остальные шли пешком. Наконец, доставили нас в Аимский район, загнали во двор колхозного управления им. Сталина. Составили комиссию для размещения крымских татар, включили в нее и мою маму Мусфире Мустафаеву.
Первой стали размещать семью дедушки Халиля. Когда их привели в дом, где пустовала комната, узбеки подняли шум, не хотели пускать, им на подмогу сбежались соседи и узбекская молодежь, вооружились кто чем могли. Мама была грамотная женщина, умела читать по-арабски молитвы и Коран. Она села, подняла руки и стала читать молитвы. Узбеки, удивленно переглянувшись, поняли, что мы тоже мусульмане. Мама, как могла, объяснила, что нас выслали с родной земли незаслуженно.
В Узбекистане не приспособленные к местному климату люди стали массово умирать от голода, невыносимых условий жизни, болезней.
Мать работала на хлопковых полях. Когда местные власти узнали, что она грамотная, то поручили ей собирать осиротевших детей и сдавать их в детский дом. Дали ей арбу. Это была жуткая работа, бывало, приходилось видеть как худые, словно скелеты, дети плакали у тела умершей матери или отца. Определив в детдом этих несчастных детей, удалось спасти их от голодной смерти.
В дальнейшем мама работала воспитателем в детдоме, впоследствии многие воспитанники ее называли Мамой. Этот детский дом был эвакуирован из Винницы. Были в нем дети и из различных регионов России и Украины, много крымскотатарских и еврейских детей. В 1947 году детский дом расформировали, распределив воспитанников по родственникам и детским домам Узбекистана. При этом старались не разлучать родных братьев и сестер.
После войны мать вышла замуж за односельчанина, вернувшегося из Трудовой армии. В этом браке появились на свет мои сестренка и два младших брата. В 1991 году мама вернулась на родину в Крым и умерла в Симферополе в 1994 году в возрасте 80 лет.
comments powered by HyperComments