На днях редакцию «ГК» посетил наш старый друг — приехавший из Москвы Эрик Кудусов. Ученый и общественник, несмотря на 84-летний возраст, сохраняет былой дух и намерен дальше проявлять инициативу в интересах народа. «Дают о себе знать проблемы со здоровьем, — делится с нами Эрик-ага, — но все мои мысли и устремления — быть полезным народу. Имея за спиной богатый жизненный опыт и определенные взгляды, свое мнение я излагаю на бумаге, продолжая писать книги». Действительно, повидав многое в жизни и поддерживая отношения со многими известными личностями, Эрик Кудусов сформировал свои определенные взгляды, с которыми можно соглашаться или нет, но то, что они представляют ценность, это бесспорно. В нашем распоряжении несколько его книг и последних брошюр. Получив согласие автора, приведем некоторые выдержки из них.
Мои предки
В начале 1930-х годов, в самый пик голодомора, партия направила моего отца Абдураима в сельские районы в качестве пролетарского десанта для создания колхозов. Село, где начальствовал тогда Абдураим, располагалось недалеко от Керчи. Поэтому семья оставалась в городе, а он добирался до своего рабочего места на персональной двуколке, запряженной одной лошадиной силой. Так вот, в самый разгар весенних сельских работ в селении, где Абдураим создавал колхоз, вдруг убили единственного колхозного тракториста. Это был явно теракт, направленный на подрыв колхозного строительства. Началось следствие. Естественно, не обошли вниманием и отца. В результате долгого копания вдруг обнаружили, что, оказывается, враг-то рядом. Но отец оказался прирожденным адвокатом. Он в пух и прах развеял все примитивные и тенденциозные обвинения следователей и прокуроров, и суд вынужден был признать их полную несостоятельность. Даже в те времена.
В результате отца не расстреляли. Но с работы выгнали и из партии исключили. Выпустили его в январе 1935 года. А до этого, пока отец находился в неволе, мать, нося меня в чреве, ломала голову, что делать со мной. Все шло к тому, что придется сделать аборт – кормильца в доме не было, а я продолжал эгоистично набирать вес, требуя ежедневных калорий. И вот однажды утром мама привычно запрягла кобылку в нашу двуколку и поехала на базар за продуктами. Дальше произошло чудо. Шафика случайно обратила внимание на какой-то сверток, валявшийся на обочины дороги. Остановилась, сошла и подобрала его. Когда развернула — обомлела. Это оказалась тугая пачка денег…
Вернувшись домой, долго не могла прийти в себя. Мысли, самые безрассудные, одолевали ее. В конце концов, она решила, что это дар божий, и следовательно, ребенок теперь спасен от смерти. Мысли об аборте были похоронены окончательно.
Родился я в самом конце 1934 года, 30 декабря. И голодомора на своей шкуре не испытал. Наоборот, родился таким крупным, что роды проходили с хирургическим вмешательством. Когда же меня понесли обмывать, моя мама забеспокоилась и попросила врачей не перепутать меня с другими детьми, чем вызвала дружный смех персонала: я оказался крупнее и тяжелее всех новорожденных, потянув 4 килограмма и еще 200 граммов. Перепутать меня поэтому было невозможно.
Отца выпустили на свободу только в январе 1935 года. Он пробыл дома всего два дня, и после этого исчез, опасаясь, что инквизиторы передумают и снова явятся за ним. Поэтому он благоразумно решил покинуть Крым, и как можно подальше.
Он уехал в Москву. Несколько месяцев вел жизнь элементарного бомжа, получая время от времени скудные денежные переводы от супруги, которая вынуждена была устроиться сразу на две работы. Меня в это время нянчила посторонняя женщина, которая пряталась у нас, убежав от голодной смерти. Страшные были времена.
Абдураим работу нашел, и неплохую – должность юристконсульта в Музее революции, расположенном на улице Горького (ныне Тверская). После случайных заработков она стала царским подарком судьбы. К тому же он смог получить жилье в центре города.
А тем временем в Керчи произошли события, кардинально изменившие мою судьбу. Мама работала тогда за двоих: днем — статистом в плановом отделе рыбкомбината, а вечером — тапером в Клубе водников. Она буквально выбивалась из сил. Но, как говорят, нет худа без добра. После лишения Абдураима партбилета, семья Кудусовых из привилегированных превратилась в обычную и избавилась от запрета на общение с нетрудовыми враждебными элементами, коими были родители Шафики — Рахимовы. Вот почему моя бабушка смогла, наконец, повидаться со своей дочкой. Она приехала в Керчь и без долгих раздумий умыкнула у нее себе на радость полюбившегося ей родного внука. Мне в то время исполнилось почти четыре месяца. Так я неожиданно для себя оказался в Севастополе, в окружении совсем другой семьи. А мой старший брат Джавид остался с мамой.
Назвали меня при рождении Эрнстом. Так решили мои родители задолго до моего появления на свет. Почему Эрнстом? Да потому, что в те времена коммунисты Советского Союза мечтали о мировом господстве, и первым союзником в осуществлении этой бредовой затеи были коммунисты Германии, возглавляемые Эрнстом Тельманом. А отец мой тогда был рьяным коммунистом… Но в жизни меня обычно зовут Эриком. Так меня назвала мама, которую воспитывала фрейлина, прекрасно знавшая, кто такой был Эрик – знаменитый и отважный путешественник, который открыл для человечества Исландию, Гренландию и даже Америку…
О принципах
В магазинах книги мои не продаются. Почему? Потому, что я диссидент… Издавать же свои книги мне помогают мои друзья и доброжелатели. Но спонсоров у меня нет. Я сам спонсирую свои книги. А их, этих книг, у меня уже шесть штук. И я их, как правило, не продаю, а раздаю. Естественно, у каждого моего недоброжелателя возникает вопрос: где же я беру деньги, чтобы жить и издаваться? Все просто. Во-первых, я с самого раннего детства привык жить в постоянных стесненных материальных условиях. Богатства я никогда не знал. Выкручивался как мог, не брезгуя никакой работой. Кем только я не работал! Поэтому я не бедствовал подолгу. Так что, когда жизнь меня ставила перед проблемой, я ее преодолевал, мобилизуя все свои возможности. При этом я всегда оставался потомственным аристократом, не позволяя себе даже в мыслях преступать понятия о чести и благородстве. Поэтому моими друзьями, которые мне при необходимости помогают, являются такие же нравственно порядочные люди.
***
Я наотрез отказался от профессий, связанных с моими музыкальными способностями. Почему? Да потому, что этих способностей оказалось недостаточно, чтобы преуспеть в жизни, получая при этом и удовлетворение. Вот если бы природа меня одарила еще и музыкальным голосом, как мою маму, то я, наверное, пошел бы по ее стопам. Но голосом певца меня природа не одарила. А стать просто музыкантом, владея каким-то инструментом – это не для меня. Быть вечно привязанным к инструменту для меня было бы хуже каторги. Я слишком неусидчив, а точнее, очень подвижный и деятельный. Ведь инструмент ограничил бы мою свободу. Я же свободу личности ставил выше всех приоритетов жизни.
***
Что же касается моего личного прозрения (будем так называть мое переосмысление вселенского бытия), то оно произошло уже после окончания университета, когда я стал серьезно заниматься наукой. Это прозрение совпало, в частности, с моим периодом преподавания в Дальневосточном государственном университете, где я совмещал чтение лекций студентам основ палеонтологии с летними экспедиционными исследованиями. Вот именно тогда я почувствовал, что становлюсь ученым, а не просто наученным.
Кстати, сразу хочу пояснить разницу между этими двумя понятиями: «ученый» и «наученный». Эти слова хоть и похожи друг на друга, но по смысловому содержанию являются антиподами.
Ученый отличается от наученного, то есть от человека, получившего высшее образование, прежде всего образом мышления. И отличие это заложено именно в критическом восприятии тех сведений, которые обрушиваются водопадом на голову обучающегося человека. Вот именно умение отделять зерна от плевел и характеризует ученого. Ведь под градом самой противоречивой информации всякий развивающийся ум поневоле начинает мыслить, пытаясь систематизировать этот каскад разнородных знаний. Как правило, молодой созерцающий индивидуум самостоятельно не способен разобраться в этом хаосе и поэтому нуждается в систематизации получаемых знаний. А этим занимаются философы, объясняющие мироздание с позиций либо идеалистических, либо материалистических. Идеалисты ударяются в религию, а материалисты — в науку. Что касается меня, то я убежденный материалист, ушедший в науку. А отсюда следствие: я не верю в таинственные сказки. Иными словами, я человек сомневающийся. Для меня не существует авторитетов. Как говорится, «мы сами с усами», то есть я сам должен дать оценку всему, что вижу, критически подходя к любому явлению. Вот почему я органически не воспринимаю авторитаризм: для меня не существует общепризнанных авторитетов.
***
Как я говорил, верующий человек авторитарен, то есть он нуждается в повелителе. Поэтому постоянно обращается к нему, ища поддержки в своих ежедневных поступках.
comments powered by HyperComments