Учителя истории и обществознания Абдуллу Асанова учащимся и выпускникам Кольчугинской школы №2 с крымскотатарским языком обучения, их родителям и педагогам, маарифчинцам и крымской общественности представлять не нужно. Все они его прекрасно знают и отзываются о нем, как о человеке, заслуживающем уважения и признательности. Он был в числе тех, кто годами целенаправленно добивался права для крымских татар изучать родной язык, открытия национальных школ, поднимал проблемы национальной педагогики. В научно-педагогической деятельности научный сотрудник Института философии и права, старший преподаватель, завлабораторией ЦИУПУ Республики Узбекистан Абдулла Асанов уделял внимание межнациональным отношениям, политико-правовым, социолингвистическим вопросам, психолого-педагогическим аспектам развития родного языка.
Несколько лет назад семью Абдуллы-оджа постигла страшная трагедия – в Швеции в семейной ссоре была убита его дочь Вельмира, и вот уже четыре года, оставив работу и все свои дела, он занимается решением вопроса опекунства над своей семилетней осиротевшей внучкой Яэль, отец которой отбывает срок за убийство ее матери.
Мой телефонный звонок застал Абдуллу-оджа как раз в тот момент, когда он собирался на позволенную наконец, спустя два месяца, встречу с внучкой. Волнение и радость чувствовались в его голосе. Полтора часа выделили социальные службы Швеции на общение деда с внучкой, воспитывающейся сейчас в приемной семье.
Мы договорились с Абдуллой-оджа об интервью к его 70-летию.
— Я благодарю за внимание редакцию уважаемой среди нашего народа газеты «Голос Крыма», постоянным подписчиком которой являюсь с самого начала ее издания. Пользуясь предоставленной возможностью, хочу от всей нашей семьи поблагодарить всех, кто оказал помощь и поддержку после постигшей нас и потрясшей всех трагедии в связи с убийством в Швеции нашей дочери Вельмиры. Мы уже более четырех лет продолжаем бороться за нашу внучку, за сохранение ее национальной идентичности. Я безмерно признателен за морально-психологическую поддержку. Она особенно необходима и ценнее, когда вынужден жить на чужбине.
Семейные предания
— Абдулла-оджа, почему избранный вами путь связан с педагогикой, историей, философией? В вашем роду были учителя?
— Я родился 18 апреля 1953 года в предместье Ташкента — Чагатай Актепе. Мой отец Сейит Асан Джелиль был родом из деревни Клымтай Бахчисарайского района. Учителей в роду не было. Отец еще до революции окончил 4 класса медресе в деревне. Свободно читал на арабском языке, самостоятельно освоил латиницу, а затем и кириллицу. Окончив краткосрочные курсы, отец до начала войны проработал пчеловодом в колхозе. В 1939 году участвовал в первой Выставке достижений народного хозяйства (ВДНХ) в Москве, был награжден медалью.
Брат отца — Сейдамет Джелильев — работал председателем сельсовета, затем в Бахчисарайском райисполкоме, был депутатом Верховного Совета Крымской АССР. После оккупации Крыма гитлеровскими войсками участвовал в подполье, но по доносу предателя был схвачен немецкой жандармерией и заключен в концлагерь в совхозе «Красный» под Симферополем.
У него была возможность бежать из-под ареста, но опасаясь, что фашисты расстреляют его семью и всех родных, он отказался. По свидетельству тех, кто остался жив из числа заключенных концлагеря, Сейдамета-эмдже, как депутата Верховного Совета, нацисты расстреляли.
Мой отец по возрасту не был призван в армию. После освобождения Крыма в апреле 1944 года он вместе с 16-летним Рефатом, сыном брата Сейдамета, был мобилизован в трудовую армию и отправлен на Урал на лесоразработки.
А в мае вся их семья, как и весь крымскотатарский народ, были депортированы. Они оказались в Узбекистане, на строительстве ГЭС под Ташкетом. Из-за невыносимых условий жизни в первый же год депортации погибли родители отца, его младшая сестренка, малолетний сын Ленур и жена Фатма. Получив известие об этом, отец попросил Ашиме, жену расстрелянного немцами брата Сейдамета, отдать оставшихся в живых дочь Ремзие, 1937 года рождения, и сына Радика в детский дом, ради сохранения их жизни, но обязательно сообщить ему адрес приюта.
Только в 1950 году комендатура г. Гурьева, где он работал на строительстве нефтеперерабатывающего завода, разрешила отцу приехать в Ташкент к своим двоим детям, оставшимся в живых из 8 членов семьи. Он устроился на работу ночным сторожем, а днем работал истопником на кухне. Отцу было 45 лет, когда он создал новую семью. В 1952 году они с мамой поженились, на следующий год родился я, в 1955-м — Сейдамет, названный в честь расстрелянного дяди. Но его жизнь оказалась очень коротка. Ему было около года, когда он заболел воспалением легких, лечение не помогло, и в декабре 1955 года он умер.
Нашим жильем на территории детского дома был сарай, который использовался как овощехранилище, посередине протекал арык, служивший природным «холодильником». Вот в таких условиях проживала наша семья. После смерти Сейдамета, дирекция детского дома переселила нас в построенный из пахсы (специально подготовленной глины) двухкомнатный дом: глиняный пол, потолок из обойной бумаги, а крыша тоже из глины. Под бумагой постоянно ползали змеи. Уже здесь в январе 1957 года родился Рустем, а в октябре 1959-го — Зульфие.
Моя мама Пакизе родилась 29 апреля 1922 года в деревне Отаркой Бахчисарайского района. Мой дедушка Мамут был работником у известного и уважаемого в округе человека — Абдурефи Джелепа. Он был очень состоятельным, привозил на кораблях из Одессы крупнорогатый скот. Обычно ранней весной привозил коров для отела и раздавал их нуждающимся в деревне и округе семьям. На их слова, что у них нет денег, чтобы заплатить за корову, мой прадед отвечал: отдадите, когда сможете. А поздней осенью, после Дервизы, он снова обходил эти семьи. К этому времени коровы отелились, и за счет продажи молока семьи, уже накопив деньги, могли расплатиться. Еще им бесплатно оставались телята. Вот такие у нас семейные предания.
Я с большим рвением взялся за нашу историю
— Как вы считаете, что определило вашу позицию в вопросе национального образования?
— В 1961 году я пошел в 1 класс с русским языком обучения школы №33 им.Н.Крупской. Класс был малокомплектный, одновременно учились до 10 учеников в 1 и 3 классах, потом во 2 и 4 классах. Но после землетрясения 1966 года классы с русским языком в школе закрыли. Надо было ездить или в город за 15 километров или в другую сельскую школу — за 10 километров. Но был и другой вариант — поступать в Республиканскую музыкальную школу-интернат, она находилась всего в 500 метрах от нашего дома. Это была бывшая военно-музыкальная школа при ТуркВО, переданная Министерству просвещения Узбекистана.
Я учился в школе на «отлично», поэтому успешно сдал вступительные экзамены и был принят в музыкальную школу-интернат. В нашем классе учились 4 крымских татарина: я все годы учебы сидел за одной партой с ныне известным музыкантом Наркетом Рамазановым, а Рустем Муждабаев — с Дилявером Салиевым, оба они были из поселка Пахта Янгиюльского района Ташкентской области. После школы они поступили в Ташкентскую консерваторию, а я, окончив школу с золотой медалью, — на философское отделение исторического факультета Ташкентского государственного университета. Мне очень повезло, что в 1972 году (1 раз в 5 лет) проводился набор в группу с русским языком обучения на философское отделение. Конкурс был очень большой, но мне удалось поступить.
Мое отношение к партийно-государственной политике в отношении решения национальных проблем коренным образом изменилось после того как, еще на первом курсе, на одном из занятий по истории КПСС один из моих однокурсников задал вопрос преподавателю: «Как решается проблема крымских татар?». Меня очень удивила реакция преподавателя Петра Рассказова, коммуниста до мозга костей, полковника, участника Второй мировой войны, награжденного орденами и медалями. От неожиданности он встревоженно вздрогнул и первым делом спросил, возможно, только для формальности, нет ли среди студентов крымских татар, так как и в мыслях не допускал, что в такой особой группе с русским языком может быть крымский татарин. Я не успел ответить, как преподаватель встал в важную позу и четко и безапелляционно проговорил: «Вопрос крымских татар рассмотрен на Политбюро. Принято окончательное решение. Не только ноги, стопы крымских татар никогда больше не будет в Крыму, даже духа крымских татар больше никогда не будет в Крыму».
После этого я с еще большим рвением начал изучать всю доступную довоенную литературу, относящуюся к истории нашего народа и Крыма в целом. Позднее я еще более убедился и получил подтверждение моим мыслям, когда прочитал высказывания одного из ведущих в предвоенные и послевоенные годы историков СССР Б. Грекова, утверждавшего, что партия это рулевой страны, все, что она решит и прикажет, беспрекословно следует выполнять.
Это ярко выразилось и проявилось и в выездном решении совместного заседания Институтов истории, археологии и философии в 1952 году в Симферополе. Самым главным пунктом решения была детатаризация истории Крыма — полностью исключить из истории Крыма всякое упоминание о крымских татарах, если же и будет какая-то необходимость, то только указывать негативные и отрицательные факты. Одним словом, формировать в массовом сознании населения образ крымских татар как врагов в прошлом, так и весьма опасных и неблагонадежных в будущем.
Решая вопросы национального образования
— Как складывалась ваша научная деятельность?
— После окончания с отличием университета я вместе с 4 моими однокурсниками получил распределение в Институт философии и права АН Узбекистана. Тогда начали широко использовать социологические исследования. Такой сектор был создан и в Институте философии и права, куда нас приняли как наиболее подготовленных для этой работы, и где я проработал 10 лет. В 1983 году женился, у меня родилось двое детей, и зарплаты младшего научного сотрудника явно не хватало. Поэтому в начале 1987 года я принял приглашение и перешел на кафедру общественных наук Центрального института усовершенствования и переподготовки учителей им.Абдуллы Авлони, на должность старшего преподавателя, затем получил должность и. о. доцента кафедры, а после реорганизации Института меня назначили заведующим отделом социологии при Институте и ученым секретарем Научно-методического Совета Республики при ЦИУПУ. Эта работа дала мне больше времени и возможности непосредственно заниматься и проблемами нашего национального образования.
В сентябре 1987 года в Ташкенте ЦИУПУ Узбекистана, впервые за все время изучения крымскотатарского языка, только в одной школе в Ташкенте и в некоторых областях Узбекистана были организованы 3-месячные курсы повышения квалификации для учителей крымскотатарского языка.
На эти курсы приехала большая группа учителей из Самаркандской области под руководством методиста Кемала Усеинова (Конуратлы), среди учителей также была начинающая свою педагогическую деятельность Арзы Селимова. Вместе с ней приехал и ее отец – поэт Шакир Селим. Тогда мы с ним и познакомились. Также на курсах были молодые Ибраим Чегертма и Нариман Решитов, позже ставший первым директором Майской школы в Джанкойском районе.
В 1987 году мой младший брат Рустем переехал в Крым, ездил на партконференцию в Москву, долго добивался разрешения на прописку. Но в 1990 году, в 33 года, погиб в автомобильной аварии. Моя мама тоже была в машине, она получила тяжелые травмы и 3 месяца лежала в реанимации. Я смог прилететь из Ташкента только на четвертый день после похорон брата. Тогда мы с семьей решили срочно переезжать в Крым.
— Как решался на тот момент вопрос трудоустройства крымскотатарских учителей в Крыму?
— Шакир Селим посоветовал обратиться с вопросом трудоустройства к Сейрану Усеинову и познакомил нас. Мы с Сейраном-оджа зашли к директору Крымского областного института усовершенствования учителей. При всей своей благосклонности и уважении к крымским татарам, он сказал, что облОНО приняло решение о сокращении штатов и что у меня недостаточно квалификации для работы даже методистом в облИУУ. Получалось, что работать в Ташкенте в ЦИУПУ Узбекистана, где я курировал 24 таких, как в Крыму, облИУУ, у меня было достаточно квалификации, а для крымского одного облИУУ даже методистом недостаточно?
Педколлектив и общественность на открытии Кольчугинской школы № 2 I-III cтупени с крымскотатарским языком обучения в селе Булганак Симферопольского района. Абдулла Асанов стоит крайний справа
Все-таки в феврале 1991 года я был принят на должность методиста отдела школоведения и руководящих кадров. В 1992 году я убедил Сейрана Усеинова, на основании Закона об образовании Крыма и соответствующего постановления Верховного Совета Крыма, подготовить документы и обоснование для создания при КРИППО научно-методической лаборатории из 12 сотрудников и 2 машинисток-лаборанток для печатания. Сейран-оджа даже первоначально хотел остановиться только на 4 методистах и 1 машинистке. Мол в дальнейшем будем просить увеличения штатного расписания и количества сотрудников. Но я все-таки убедил его согласиться на максимальное количество сотрудников. Моя 15-летняя практика убеждала, что в последующем в сложившейся системе практически невозможно добиваться увеличения штата сотрудников. В итоге я подготовил все необходимые документы и представление уже в Министерство образования Крыма. Министр образования Валентин Романенко поддержал, и лаборатория была утверждена в том штате, который мы изначально заявили. Первым и единственным его руководителем был Сейран Усеинов.
За год с небольшим были переведены на крымскотатарский язык утвержденные Министерством образования учебники для 1—4 классов начальной школы. Однако впоследствии возникли большие проблемы с изданием подготовленных учебников на крымскотатарском языке. Это уже особая история. Но, к сожалению, в результате непродуманных действий некоторых наших соотечественников, в начале 1993 года лаборатория Сейрана Усеинова при КРИППО была закрыта, а на основе его штата был создан Институт проблем образования при Министерстве образования Крыма. Первоначально туда были переведены вместе с Сейраном Меметовичем всего 4 сотрудника, в последующем и они были сокращены. Сейран-оджа перешел работать в Крымский инженерно-педагогический университет и продолжил работу по подготовке словарей и изданию своих книг.
Многие наши ученые и учителя, в первую очередь преподаватели крымскотатарского и русского языков, испытывали трудности и с трудоустройством и с жильем.
С известным ученым, доктором филологических наук, профессором Адиле Эмировой мы несколько лет жили в общежитии Крымского облИУУ, впоследствии переименованного в КРИППО.
Массовый переезд и желание наших преподавателей крымскотатарского и русского языка работать в школах Крыма вызвали негативную реакцию со стороны чиновников от образования и некоторых родителей. Даже в крымской печати была опубликована статья одного профессора, что «Язык должен преподавать носитель языка».
— Что важно, на ваш взгляд, для национального образования крымских татар?
— Наши предложения об открытии в школах Крыма, по примеру Узбекистана, параллельных классов с обучением на русском, украинском и крымскотатарском языках поднимались на всех уровнях, начиная с директоров и педколлективов школ, заканчивая вышестоящими органами образования. Аргумент против был всегда один — мол это разделение по этническим и национальным признакам, дискриминация и даже национализм.
Меня такое мнение поражало. В Узбекистане на протяжении всего его существования подобных проявлений никогда не было. Независимо от национальности, сами родители и дети выбирали, на каком языке им обучаться. А почему в Крыму использовать этот многолетний положительный опыт нельзя?
В 1993 году ко мне обратились представители из села Булганак за помощью в содействии открытию школы с крымскотатарским языком обучения. Пришлось посвятить этой задаче целый год. При активной поддержке крымскотатарских учителей Кольчугинской школы №1 с русским языком обучения, прихожан мечети села, родителей и активистов, а также при особой поддержке гендиректора АПК «Виноградный» Георгия Ивановича Абраменко, передавшего для школы пустующее здание детского сада в центре села, наша цель была достигнута. При содействии заведующего райОНО, а также министра образования Крыма Валентина Романенко первого августа было принято решение об открытии с 1 сентября Кольчугинской школы №2 с крымскотатарским языком обучения. Первым директором был утвержден Сейджелил Ибрагимов. Буквально за неделю был укомплектован весь педагогический состав и персонал школы. В оборудовании школы большую помощь оказала Турция.
Мы с женой, Зоре-оджа, тоже влились в педколлектив этой школы. Я пять лет проработал замдиректора по воспитательной работе, а потом учителем социально-гуманитарных предметов до 1 сентября 2020 года. За эти годы я прошел отбор и был привлечен сначала как проверяющий работы ВНО по истории и праву выпускников 9 и 11 классов, а после 2014 года — единственным из крымских татар по проверке и оцениванию тестовых работ по обществознанию и праву учащихся 9 и 11 классов и участников республиканского этапа олимпиады школьников по праву и обществознанию. После 2000 года неоднократно проходил повышение квалификации и аттестацию и подтверждал квалификацию учителя Высшей категории. Даже после выхода на пенсию по возрасту в 2013 году продолжал работать учителем в нашей школе, в 2020 году вынужден был уволиться.
Но по сей день задаюсь волнующими меня вопросами: почему в Крыму больше не открываются школы с крымскотатарским языком обучения? Почему не открываются в детских садах группы для крымскотатарских детей? Почему так и не начата подготовка и переподготовка учителей по всем школьным предметам для преподавания на крымскотатарском языке? Достаточно ли одного сектора в Министерстве образования Крыма и всего двух сотрудников по вопросам образования на крымскотатарском языке и всего одного методиста в КРИППО?
Возможно, эти проблемы надо решать в КИПУ им. Ф. Якубова?