Скандал, разгоревшийся вокруг учебного пособия по истории Крыма для 10 класса, взволновал многих наших читателей. Попытки в искаженном свете представить подрастающему поколению события крымской истории 1941 — 1945 гг. особенно остро восприняли те, кому самим выпало пережить черные дни фашистской оккупации и последовавшей затем депортации. Сегодня воспоминаниями о трудных временах войны делится ветеран крымскотатарского национального движения Айше Сеитмуратова.
Вспоминая те дни…
Когда началась война, мне шел уже пятый год. В один из дней отца вызвали из нашей деревни Аджи-Эли в Керчь, видимо в военкомат. Возвращаясь из города, отец на свои последние деньги купил мне куклу. Она была большая, выше меня ростом. Уходя на войну, перед тем как проститься с нами, отец посадил меня себе на колени, погладил по голове, поцеловал. До сих пор я помню его руку, ласково гладившую мою голову. Старшие братья пошли провожать папу на станцию Салын (сейчас Чистополье).
В тот момент я была единственной дочерью в семье среди пяти сыновей. Однако семью ждало пополнение. Мама была в положении, и отец, уходя на фронт, знал, что скоро на свет должен появиться его седьмой ребенок, но мальчик или девочка, ему уже не суждено было узнать. Уже во время войны, в феврале 1942 года, родилась моя младшая сестра Фатма.
Уже первые месяцы оккупации принесли нашей семье страшное горе. Фашисты расстреляли в декабре 1941 года старшего брата матери Азиза Джемилева. Он оказался среди 7 тысяч человек, казненных в Багеровском рву. Он был уже пожилым человеком, работал в Керчи в хлебном магазине и, видимо, оставлял хлеб для партизан, прятавшихся в каменоломнях.
Когда в конце 1941-го десант советских войск на время выбил немцев с Керченского полуострова, появилась возможность похоронить погибших по-человечески. Фашисты даже не успели засыпать ров. Тела убитых вытаскивали оттуда, и родственники забирали опознанных. Моя мама, несмотря на то, что находилась в положении, вместе с сыном дяди участвовала в опознании.
Эмине-тотам и ее родные
Одна из шести маминых сестер Эмине-тотам жила в селе Джермай-Кашик. Она была замужем за Изетом Борасановым, председателем местного колхоза. Его родственницей была Алиме Абденанова. С началом войны Иззета сразу же мобилизовали, он был младшим лейтенантом. Когда осенью 1943 года Алиме появилась в селе, она попросила Эмине-тотам на время уехать с детьми в Аджи-Эли, пока подпольщики будут работать у нее. Эмине-тотам так и сделала и переехала к нам, а на чердаке ее дома Алиме поместила рацию.
Мои братья потом также рассказывали, как помогали подпольной группе Алиме Абденановой. По ее указанию они пошли работать в сторону аэродрома в Багерово и украдкой считали, сколько вылетело самолетов, сколько прилетело. И передавали эту информацию своему ровеснику Джевату Меннанову, участнику подпольной группы.
Иззет Борасанов погиб на фронте. В 1944 году, после выселения, его семья оказались на станции Зербулак Самаркандской области. Эмине-тотам устроилась работать на сахарный завод. Самый младший из их троих детей — Ибет умер от голода. Такая была судьба у сына офицера Красной армии.
1944-й…
Когда в апреле 1944 года началось освобождение Крыма, через нашу деревню днем и ночью шли войска. Братья отправились встречать Красную Армию. У нас остановились советские офицеры.
Уже стемнело, а один из братьев — Аедин все никак не возвращался. Мать беспокоилась. Вдруг он появляется и рассказывает, что с ребятами лазил у взорванного железнодорожного моста, где остановился немецкий эшелон. Услышав это, офицеры попросили отвезти их туда. Запрягли бричку (у нас была лошадь) и поехали туда. Мама рассказывала нам, что у железной дороги офицеры пошли осматривать вагоны, а ее оставили охранять бричку с запряженной лошадью. Вдруг она услышала, как кто-то сзади тяжело дышит, оглянулась и увидела немца. От страха она начала кричать по-немецки: «Камрад». Офицеры направили в сторону немца пистолеты. А тот идет, завернутый в шинель, подняв руки, показывая, что сдается. Оказалось, что это немецкий врач. Они его привезли, а утром вместе с ним уехали.
После освобождения Крыма, в село вернулся наш русский сосед дядя Макляк. Они с отцом были друзьями, вместе работали. Мама спросила у него, знает ли он, где Сеитмурат, ведь они уходили на фронт вместе? Он рассказал, что в армии они попали в Николаев. Потом было отступление, и отец, как специалист, работавший с лошадьми в колхозе, участвовал в транспортировке артиллерии на конных упряжках. Часть проходила через мост, когда немецкие самолеты начали бомбардировку. По словам Макляка, если отец был в тот момент на мосту, то погиб. Но он не мог сказать однозначно, умер отец или нет.
Когда 18 мая началось выселение, мы, во многом благодаря дяди Макляку, смогли выжить. Мама рассказывала впоследствии, что думала, что нас сейчас же поведут на расстрел, и мы вышли из дома, ничего не взяв с собой, кроме Корана. Она сказала нам, своим семерым детям, чтобы мы держались друг за друга, чтобы, если нас расстреляют, в окопе мы оказались в одном месте.
Дядя Макляк, увидев это, понял, что мама от страха ничего не взяла с собой. И тогда он со своими старшими дочерьми притащил нам десятилитровую кастрюлю со сметаной, сковородку, принес перину, чтобы мы не простудили почки, одеяло, две подушки. Потом принес лоханку, гугум. Говорит, детей много, мыть надо будет. Также он принес заготовленный мамой запас сухарей (во время войны мы всегда делали сухари из хлеба, потому что ночью иногда бежали в находившиеся рядом с селом пещеры, где отсиживались во время бомбежки). Так он нас обеспечил первым необходимым.
Мы еще в тот момент были на сборном пункте, куда свозили людей не только из нашей деревни, но и из Палапана (ныне Белинское) и Аджи-Бая (ныне Новоотрадное). Потом конвоиры нас всех построили и повели на железную дорогу, которая находилась в полутора километрах от нашей деревни.
Вместе с нами в вагоне оказались родственники — старшие братья отца, которым было уже 65-70 лет (отец был самым младшим в семье). Их сыновья, как и мой отец, воевали на фронте, а мы были объявлены «изменниками родины».
У старшего дяди Абдурефи сын был тяжело ранен на фронте и долго лечился в Ташкенте. Когда мы прибыли в Узбекистан, он узнал от медсестер о выселении крымских татар. И когда его выписали из больницы, он разыскал нас на руднике Лянгар (Самаркандская область, Хатырчинский район). Потом прибыл сын сестры отца Мельхан — Шевкет-акъам. Он сам был слабый после госпиталя, был участником еще финской войны. Вернулся с войны живым и Джевдет — сын дяди Сеит-Яя. Он рассказывал, что попал в армию, которой командовал Жуков, возил снаряды «катюшам», когда готовилось наступление на Берлин.
Нас в семье было 7 детей, и чтобы помочь матери, старшие братья пошли работать на шахты, где трудился даже 13-летний брат, а 10-летний работал учеником плотника. Нужно было получать хлебную карточку.
Не знаю каким образом, но дядя Макляк разыскал наш адрес и прислал нам на рудник пакет, в котором оказалось фото отца (эту единственную сохранившуюся его фотографию я храню до сих пор, уже в Америке я размножила ее и потом раздала всем его детям и внукам) и наши несколько документов — четыре метрики (моя, второго брата, младшего брата и бумага о рождении сестры, выданная во время оккупации). Метрик остальных трех братьев не было, видимо они находились в другом месте. Поэтому трое братьев шли в документах по фамилии отца — Бурсеитовы, а мы четверо — Сеитмуратовы, и получается в семье две фамилии. Это было выгодно государству, потому что наша семья не получала пособий за многодетность и гибель отца.
Встреча с прошлым
В первый раз после выселения я приехала в Крым в 1961 году. В университете, когда училась на истфаке, я была спортсменкой, и во время каких-то соревнований по бегу сильно заболела гриппом. Как активистку меня отправили в санаторий в Алушту. После Алушты я поехала в свою родную деревню.
Еще была жива жена дяди Макляка тетя Настя, его дочери и сын Василий жили в Керчи и соседних селах. Я только не застала самого дядю Макляка, как выяснилось, он погиб, подорвавшись на оставшейся после войны мине, когда пас колхозный скот.
Из Керчи в Аджи-Эли мы ехали вместе с Володей — сыном тети Ани, дочери Макляка. Я передала ему чемодан и сказала, чтобы он сел на попутную машину и доехал до дома своей бабушки. Мне хотелось пройтись по родным местам пешком. Смотрю, на лавочке сидит старая женщина и продает семечки. Думаю, куплю и по дороге буду лузгать свои, крымские. Подхожу, спрашиваю, по какой цене продаете. Она на меня смотрит и не отвечает. Я повторяю свой вопрос. «Дочка, — говорит она, — ты из Бурсеитовых, только не знаю, чья ты дочка». «Почему вы считаете, что я именно из этого рода?», — заинтересовалась я. «Похожа на них, только не знаю, чья дочка. Там было три брата, сестры». Отвечаю, что я дочь Сеитмурата Бурсеитова. «А, сосед Макляка», — сразу вспомнила она. Оказалось, что я очень похожа на отца.
Сын дяди Макляка Василий был очень похож на татарина, его даже чуть не выслали, если бы не вмешался отец. Мы с ним разговаривали по-татарски. В 1965 году мама с четвертым братом приехала через Москву в Крым. Жили у тети Насти, дяди Васи. Мы переписывались, поздравляли друг друга с праздниками. Мама рассказывала, что тетя Настя очень плакала, встречая ее и расспрашивая о пережитом. Мама рассказывала, как работала, таскала носилки, камни на строительстве дорог, чтобы получить хлебную карточку.
Я никогда не могла примириться с несправедливостью, совершенной советским государством по отношению ко всему нашему народу. И когда закончила университет, стала участницей национального движения за возвращение крымскотатарского народа на родину, за восстановление справедливости. Мы никогда не призывали свергать власть, опираясь в вопросе восстановления прав народа на положения Конституции, на международные правовые акты, особенно на Хельсинский заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (1975 г.).
В 1966 году в Москве мы, сорок человек учителей, посетили редакции «Учительской газеты» и «Пионерской правды». И когда в «Пионерской правде» я поинтересовалась у редактора, почему не пишут о крымских татарах — героях Советского Союза, она ответила образно, что когда откроют шлюзы, у них будет возможность писать о них. И мы решили, что шлюзы нужно открывать нам самим…
comments powered by HyperComments