Ш. Бекиров с дядей Якубом Баличем и сестрой Шефикой
Шевки БЕКИРОВ, профессор
Сколько себя помню, столько я и работал. Все лето, мальчoнкой, пас скот, собирал траву – между хлопковыми грядками росли вьюны, которые очень любили бараны и телки. Зимой за каникулы полностью запасал семью дровами. Хлопковые поля пересекались каналами — это были дренажные канавы, куда просачивалась вода с полей после их полива, и по этим канавам росли тутовые деревья (шелковица). Эти деревья обрезались, а ветви использовались для корма шелкопряда. В каждом районе были шелкомотальные фабрики, где обрабатывались коконы шелкопряда. Вот я из оставшихся ветвей этих тутовых деревьев и делал запасы дров на всю зиму. Когда стал постарше (студентом техникума в Коканде) формовал кирпичи. Из этих кирпичей мы построили дом в Учкуприке. Дома строили, как говорили узбеки, хошаром, то есть сообща. Наши земляки были очень дружные. Строили по выходным дням. Первую неделю заливали фундамент, вторую – стены, третью – накрывали крышу. Самыми тяжелыми для высланного народа были первые три года на чужбине. Умирали целыми семьями, и не только от голода и болезней. Голод и болезни (малярия, дизентерия) унесли около половины нашего народа.
Помню, уже после войны приехал здоровый, коренастый, с проседью в кудрявых волосах, южнобережный крымский татарин. Родители его умерли по дороге к местам ссылки, жена с тремя детьми — от голода в первые месяцы. Он устроился кузнецом в кузницу, что находилась на обочине дороги Учкуприк – Коканд. В то время все чиновники районного масштаба пользовались лошадьми. При райкоме партии и райисполкоме были свои конюшни. Всех лошадей надо было подковывать. Колеса на узбекских арбах также подбивали металлическими ободками. Так что кузнецу хватало работы. Он был молчаливым, физически крепким человеком, и мы были удивлены, когда узнали, что его зверски убили. Он жил при кузнице, и что там произошло, так никто и не узнал. Таким образом, из большой семьи никого не осталось. В те годы убить, оскорбить, унизить крымского татарина было обычным явлением. Плетью (камчой) отхлестать женщин-крымских татарок, подростков было обычным явлением.
Абдураман Бекиров
Мой отец с первых дней депортации был назначен главным агрономом райсельхозотдела. Так агроном-виноградарь стал агрономом-хлопкоробом. Он был доброжелательным человеком. В сельсовете колхоза им. Энгельса работал секретарем мальчишка узбек Мирзаали Дехканов. Отец посоветовал ему поступить в Ташкентский сельхозинститут, составил ему протекцию через дядю Амета Умарова. Писал все его курсовые работы. Отец три года работал главным агрономом района. Часто приходилось выезжать на разные совещания в Фергану. После ужесточения комендантского режима ему пришлось уйти с должности главного агронома, стал старшим агрономом, но продолжал исполнять функции главного. Главным был назначен его помощник агроном армянин.
Амет Умаров
Дехканов после окончания института был председателем колхоза им. Энгельса, затем заведовал сельхозотделом, потом был избран председателем райисполкома. Вскоре Дехканов ушел с поста председателя райисполкома и вновь стал председателем колхоза им. Энгельса. Он был удостоен звания Герой социалистического труда, избран делегатом на Всесоюзный съезд колхозников СССР в Москве. Выступал там с речью о бедственном положении колхозников Узбекистана. Рассказал на примере своего колхоза, где у жителей срезали все приусадебные участки для увеличения посевной площади для хлопчатника. Этим лишили колхозников основного дохода с приусадебного участка, а оплата трудодней была мизерной, семьи были, в основном, многодетными. За это выступление, естественно, он впал в немилость. Дехканов очень уважал моего отца и был признателен ему. Из Учкуприка в Ташкент на похороны отца в 1986 году с ним в машине приехала группа его сотрудников и товарищей.
В 1955 году встал вопрос об открытии медицинского института в Ферганской долине, куда входили Ферганская, Наманганская и Андижанская области. Многие выпускники школ этих областей шли поступать в Самаркандский и Ташкентский медицинские институты. Местом для открытия еще одного медицинского вуза был выбран находившийся в центре этих трех областей город Фергана. Он был построен генерал-губернатором Туркестана Скобелевым. В центре города стояла его резиденция – огромное трехэтажное здание, к которому вели все улицы. Город утопал в зелени огромных чинар. В бывшей резиденции Туркестанского генерал-губернатора разместились обком и горком партии. Там был огромный конференц-зал, где проходили все городские и областные партийные мероприятия. Группа, которая прибыла для решения вопроса открытия в Фергане медицинского института, обратилась к руководству области — первому секретарю обкома партии Комбарову. Но он отказал в выделении здания обкома партии под мединститут. Тогда делегация поехала в Андижан, где их приняли и выполнили все пожелания. Таким образом, еще один мединститут был открыт в Андижане, и первые три года организацией вступительной кампании и запуском учебного процесса в Андижанском мединституте занимался младший брат моей мамы – Якуб Мустафаевич Балич.
Во время войны эвакуированные из Москвы институты располагались: на базе Ферганской областной больницы — 3-й Московский медицинский институт, на базе Самаркандского медицинского института — 2-й Московский мединститут, на базе Ташкентского — 1-й Московский мединститут. С этим городом меня связывают годы работы в Ферганской областной больнице помощником главного педиатра области. Со временем я стал секретарем первичной партийной организации Ферганской областной больницы.
После защиты докторской диссертации я был по конкурсу назначен на должность научного руководителя отделения торакальной онкохирургии с патологией гепато-билиарной системы. Эта должность была профессорской. Каждый год День медицинского работника сотрудники института отмечали вместе. Арендовали зал университета в вузгородке и накрывали столы. Руководство института (директорская свита), как правило, в начале празднества обходило весь зал и поздравляло сотрудников. В этот год свита прошла, минуя сотрудников моего отделения, хотя здесь работали вместе с узбеками и русские, и украинцы, но руководителем был крымский татарин. После этого я ушел с праздника и в тот же год уехал в отпуск в Крым, и больше не вернулся. В течение нескольких лет меня звали обратно, так как назначенные специалисты с обязанностями не справлялись, и сменилось их около 5 – 6 человек.
Мой дядя Абселям Ислямов, в разные годы заведовавший идеологическим отделом Самаркандского обкома партии и возглавлявший газету «Ленин байрагъы», рассказывал, как руководитель Компартии Шараф Рашидов в личной беседе с ним отмечал, что крымские татары все равно вернутся на свою родину, но заменить их в Узбекистане не смогут, и поэтому нужно сделать все, чтобы воспрепятствовать их отъезду. За эти годы изгнания и страданий, причиненных моей родине Крыму и моему народу, никто по сей день не понес наказания.
comments powered by HyperComments