«Благодарна Всевышнему за все»
Дети депортации — это выражение, услышанное мной от самобытной поэтессы Ленифер Мамбетовой, так запало в душу. Сегодня детям депортации, высланным из родного Крыма в черных эшелонах, под восемьдесят. Мы познакомились с одной из них.
В 1944 году ее, 12-летнюю девочку Зейнеб Садиеву, с семьей выселили из родной деревни Ак-Монай. Сколько лишений пережила она на чужбине — и вспоминать не хотела. Но когда заговорила о родном Ак-Монае на самом берегу самого синего моря, ее глаза засветились.
«Наша деревня Ак-Монай — на самом берегу Азовского моря, вы не представляете, какая она была красивая. Большая, все у нас было: школа-интернат, больница, стационар, аптека, пекарня… Мы бегали на Арабатскую стрелку к подружкам, которые там жили, это примерно полтора километра берегом моря. Колхоз наш был рыболовецкий, ловили огромное количество рыбы — бычков (бакъабаш), дядя наш был рыбаком.
Во время войны старшего 17-летнего брата угнали в Германию. Через деревню проходила фронтовая полоса, деревню постоянно бомбили, жители прятались в катакомбах, где добывали известняк. Из-за бомбежек мы перебирались жить в другие места: и в Кировском районе жили, и в нынешнем Щелкино…
В мае 1944-го, когда Крым освободили от фашистских захватчиков, мы вернулись в родную деревню. Пожили всего несколько дней. И вот ночью 18 мая пришли и выселили нашу семью: отца, мать и нас, четверых детей — три сестренки (самой младшей было 3 года) и брат, 1929 года рождения. Привезли на железнодорожную станцию, затолкали в вагоны эшелонов.
С собой ничего у нас не было, мы ведь только вернулись в деревню. Сколько мы ехали, не знаю. Попали в Самаркандскую область, в п.Джума, 14 семей привезли на арбах в какой-то кишлак, недалеко от Джумы. Брата сразу погнали работать на хлопковые поля, мама и отец сильно болели — коматозной малярией, отца в больницу отправили, мама умерла через несколько дней. Нашли какую-то ткань, в которую брат и старик-сосед завернули ее, отнесли и похоронили на кладбище.
Мы, четверо детей, остались. Я ходила на рынок и целый день продавала там воду. На заработанные копейки покупала лепешку из джугары, иногда картофельные пирожки, вечером кормила младших.
На седьмой день после смерти мамы из Тулы приехал наш дядя — он сбежал из трудармии, разыскал свою семью в нашем кишлаке, устроился работать конюхом в конюшню при больнице. Их семья с четырьмя детьми ютилась тут же, при конюшне, в пристройке, в одной комнатке.
Нас, четверых сирот, разделили: дядя забрал к себе меня и трехлетнюю сестренку, а тетя — брата и другую сестренку.
Дядя находил дрова, рубил их, я относила продавать на рынок, и воду продолжала продавать.
Папа наш однажды встретил где-то на рынке жену нашего родственника, фронтовика, полковника, С. Меназиев его звали, он прошел всю войну, дошел до Берлина (он недавно умер в Одессе, 90 с лишним лет ему было). Когда он вернулся с фронта, ему позволили жить везде, где хочет, кроме Крыма, он тогда перебрался с семьей в Одессу, а жена его тоже из Ак-Моная была…
Так вот, когда папа в больнице лежал, дядя-полковник, разыскавший свою семью, приехал и к нему — навестить, а через несколько дней отец умер.
И нас, троих детей (самую маленькую сестренку оставила у себя тетя), полковник устроил в детский дом.
Это был июнь 1944 года. Детдом находился на 72-м разъезде, в так называемом корейском колхозе. Нас троих приняли, мы совершенно не знали русского языка (я до войны успела окончить 2 класса школы на крымскотатарском языке).
Я сильно скучала и однажды зимой отпросилась, и мы пошли сестренку проведать — за 10 км. Приходим, а она сидит на улице, на морозе, и плачет — тетины старшие дети ее обижали. Я, недолго думая, посадила ее к себе на спину, и мы пошли обратно в детдом — 10 километров пути.
К директору в кабинет зашли, он за голову схватился: зачем ты привела ее? Я, как могла, объяснила. Директор позвал завскладом, велел хлеба принести, сестренка так этот кусок хлеба уплетала!
В детдоме мы, дети, сами рубили колючку, топили печки, нас было около ста детей. Старшей поварихе, кореянке, видать, я нравилась — я проворная, расторопная была, и она всегда звала меня на кухню помогать.
В школе приходилось трудно, языка я не знала, две мои подружки учили меня, одна — русскому языку, другая помогала по математике. И, наверное, мне помог Всевышний.
Я окончила семилетку, и нас, восемь выпускников детдома отправили поступать в Самаркандское педагогическое училище. Сдали мы экзамены, вернулись. А 28 августа мои документы обратно вернули в детдом. Директор меня позвал, документы показывает, а там написано: вы не имеете права воспитывать советских детей, так как крымские татары — предатели. Я столько плакала!
Директор меня утешил, сказал: останешься еще на год в детдоме, на следующий год попробуешь поступить в училище.
Так и получилось. Через год я подала документы в медучилище, очень боялась экзамены сдавать, просила девочек поступающих помочь мне с диктантом. Помогли.
Я сдала экзамены, поступила на фельдшерско-акушерское отделение.
Училась, жила впроголодь, стипендия была крохотная, брат работал грузчиком в п.Джума, мог помочь мне одним рублем в неделю. У подруги я переписывала конспекты (на лекциях записывать не успевала, ведь плохо знала русский язык), учила их ночами. Четыре года отучилась.
На каникулах мы с братом нанимались работать к узбекам — формовали кирпичи из глины. Копаешь яму, водой из арыка заливаешь землю на ночь. Утром формуешь кирпичи. Вот так зарабатывала себе на пропитание, на одежду. А по ночам переписывала конспекты.
Замуж вышла за парня-соотечественника из Ленинского района Крыма. На работу меня направили в фельдшерско-акушерский пункт одного из колхозов. В те времена женщины обычно рожали дома. Я по домам и ходила, роды принимала. Работала без отдыха. Муж много лет проработал на суперфосфатном заводе, под Самаркандом, нам в поселке выделили квартиру, я работала в местном ФАПе.
В общем, проработала почти 40 лет, акушеркой — с 1960 по 1992 годы, из них 20 — старшей акушеркой в роддоме, роддом всегда считался образцовым, никогда никаких ЧП. А провожали меня в Крым в 1992 году всем коллективом и с подарками от райкома… — рассказала Зейнеб-картана.
Она живет в Симферополе, рассказала, что много лет держала пост в месяц Рамазан. У нее сын и дочь, четверо внуков, двое правнуков.
«Иногда думаю: только Аллах Всевышний в жизни мне помог выжить, выучиться, — говорит Зейнеб-картана. — Благодарю Аллаха за все. А дату моего рождения, 17 мая, мне записали в документах в детском доме…»
comments powered by HyperComments