В сентябре прошлого года ветерану крымскотатарского национального движения Энверу Аметову исполнилось 80 лет. Энвер-ага — один из тех, кто всю свою жизнь посвятил национальному движению, борьбе за возвращение крымских татар на родину. В далеком 1969 году он был одним из участников знаменитой демонстрации на площади Маяковского в Москве, в 1970-е годы, не скрывая своего настоящего имени, встречался с иностранными журналистами с целью рассказать о крымскотатарской проблеме. О трудном пути возвращения в Крым был наш с ним разговор.
«Разговоры шли только о Крыме»
— Давайте начнем с биографических сведений. Вы ведь уроженец Бахчисарайского района?
— Да, я родился в селе Аранчи, но жили мы в деревне Улу-Сала Бахчисарайского района. Ее в 1943 году сожгли гитлеровцы. Была большая трагедия.
— Поскольку Улу-Сала была сожжена, то 18 мая 1944 года вашу семью выселяли из Крыма уже из другого места?
— Мой отец был родом из Гурзуфа, в момент выселения мы оказались там. Нас высылали уже из Ялтинского района.
— Вспоминали ли ваши родители о родных местах?
— В Узбекистане такие разговоры шли постоянно. Часто собирались односельчане, хорошо знавшие друг друга. Разговоры шли только о Крыме, о Родине.
— Где ваша семья оказалась в Средней Азии?
— Мы сначала попали в Фергану. Отец был шофером, и его направили в Кувасайский район, работать в колхозе. А потом, по-моему, в 1952 году, мы переехали в районный центр — Кувасай.
— Вы пошли по стопам отца, стали шофером?
— Получается так. Основная моя профессия — водитель.
— Получать высшее образование не пытались?
— Нет. Когда жили в колхозе, я учился в узбекской школе, а после переезда в город мать хотела отдать меня в русскую школу. Я должен был идти уже в четвертый класс, но там сказали, что примут только в первый, хотя я неплохо владел русским языком. Я не согласился идти вновь в первый класс. В узбекской школе окончил семь классов. Дальше не стал продолжать обучение, не видел перспективы, наверное, да и не было возможности учиться, было тяжелое финансовое положение, надо было работать, помогать семье.
— С какого времени вы в национальном движении?
— Если говорить конкретно, я включился в национальное движение в 1966 году. Дело в том, что в годы, когда движение только начинало разворачиваться, я служил в армии (1959 – 1962 гг.). Тогда срок службы был три года. Находясь в армии, я ничего не мог слышать о движении. После демобилизации я очутился в Киргизии, в городе Кызыл-Кия Ошской области, где проработал четыре с половиной года. Но там наших соотечественников почти не было. Была всего одна семья, и все.
Приезжая в Кувасай к родителям, я слышал их рассказы о собраниях. Однажды я попал на одно из них, которое проходило у односельчан. В нем участвовали ныне покойные Мухсим Османов и Бекир Османов (отец Юры Османова). С тех пор я был с ними знаком.
Возвращения и выселения
— В первый раз в Крым вы попытались переехать в 1967 году?
— Я не приехал, а вернулся в Крым. Старался здесь продержатся, не уезжать. Нашлись знакомые односельчане, поселился на квартире. Нашел в Бахчисарае квартиру на прописку. Сумел заверить документ в горсовете в двух экземплярах. Уже тогда понимал, что если отдам единственный экземпляр по месту требования, то останусь без документа, и тогда в любое время могу быть обвинен в незаконном проживании. Пока они отправляли запросы в Узбекистан и Киргизию о том, кто я такой и чем занимался, прошло время.
В марте 1968 года я был в Москве, где-то двадцать с лишним дней. Когда вернулся в Крым, столкнулся с активными попытками выселения. 12 мая объявил сухую голодовку. Написал, что мой адрес — железнодорожный вокзал. А где ночевать было? Ночью меня забрала милиция. Утром отпустили, когда поняли, что держу голодовку. Через несколько дней забрали вновь. Начальник линейной милиции и один майор привели в отделение и отправили в дежурную часть. Я сказал дежурному, чтобы привел медика, поскольку держу голодовку. Дежурный медик пришел, но отказался меня осматривать. После приехал подполковник Мудрый. Они о чем-то посовещались и объявили, что отправят меня домой. Я ответил им, что нахожусь дома, что милиция — мой дом с 1944 года. Подполковник распорядился позвать врача. Тот пришел и теперь осмотрел, измерил давление и пульс, что-то написал на бумаге и отдал подполковнику. В общем, тогда они меня посадили на самолет, летевший в Ташкент. Я улетел, держа голодовку. В Ташкенте встретился с ребятами — Иззетом Хаировым, Рефатом Годженовым и другими. А утром полетел в Москву.
— Сколько раз вас выселяли из Крыма?
— Если в общем посчитать, то восемь раз. Это вместе с 1944 годом. Четыре раза высылали только в течение одного 1968 года. После, в 1976-м, я вновь переехал в Крым с семьей из Новоалексеевки Херсонской области. Меня оттуда не выписывали, говорили: «Тебе в Крыму делать нечего». Уже контейнер отправил, когда приехал прокурор. Говорит: «Не езжай в Крым». Я поинтересовался, на каком основании без решения суда мне запрещают жить на родине. «Ну нельзя, понимаете, вас все равно выселят оттуда», — говорит он. Выселят — так выселят, я поеду все равно.
Когда переехал сюда, купил полдомика. Пока мой контейнер пришел, эти полдома снесли.
Купил второй дом в селе Курское (Кишлав). Меня не было дома, когда семью вывезли и выбросили в поле. Но дом не успели снести, и мы заселились в него вновь. После этого, если говорить вкратце, меня судили и постановили выслать на два года из Крыма. Но насильно не увозили. Я не исполнял это решение, поскольку считал его незаконным.
Через год попытались возбудить дело за неисполнение решения суда. Привезли к следователю. Сразу, как меня закрыли в камеру, объявил сухую голодовку. До трех суток они имели право держать без решения, без ничего. Но, по всей вероятности, прокурор не дал санкцию на мой арест, и меня выпустили.
Так я и не исполнил это решение. Правда, выезжал на некоторое время за пределы Крыма, чтобы работать.
В последний раз выслали 28 марта 1979 года. Со сносом дома. Опять меня не было дома, сыну тогда было лет 5—6. Я как раз попал тогда в больницу им. Семашко. Возвращаюсь, а дома нет, снесли трактором. Семьи нет, вывезли. У знакомого была машина, и я бросился к нему. Нашел я их уже в Керчи. Догнали поезд Симферополь—Баку, который стоял на путях в ожидании погрузки на паром. Через окно они увидели меня. Машем друг другу руками. Милиционер-охранник увидел, сошел с поезда, спрашивает, что здесь делаю. Объясняю ему, что он сопровождает мою семью. Он сначала грозился вызвать наряд. Спрашиваю его, как бы он поступил на моем месте, говорю, чтобы отпустил семью. Он сказал, что не может отпустить. Договорились, что я на пароме перееду на Тамань, а он оставит их там, и я смогу их забрать.
— Как ваша семья все это переносила: выселения, сносы домов?
— Конечно, было нелегко. Выселения, работы нет, дети маленькие, кормить семью надо. Но я, наверное, счастливый человек, близкие меня понимали. Жена жива-здорова, спасибо ей.
— Вы когда-нибудь жалели, что стали участником национального движения, претерпели столько мучений, чтобы вернуться в Крым в те годы?
— Сожалел? Ни в коем случае. Я рад, что, насколько мог, помог и своей семье и движению народа.
На площади Маяковского
— Как возникла идея провести демонстрацию в Москве? Это было спонтанно или запланировано заранее?
— Мы готовились. В конце 1968 года я поселился в Новоалексеевке. Ребята попали в Новотроицкий район — это Айдер Зейтуллаев, Ибраим Холапов. Зампира Асанова была то ли в Мелитополе, то ли в Новоалексеевке. В один прекрасный день ко мне пришли Айдер и Ибраим. Тогда уже арестовали П. Григоренко, кроме того, была информация о будущем совещании коммунистических и рабочих партий в Москве. И мы решили сделать что-нибудь такое звучное. В доме Шакира Аблаева написали три лозунга. После они уехали в Узбекистан, попрощаться. Лозунги остались у меня. Было лето. Я обмотал два лозунга вокруг ног, третий вокруг туловища. Больше было некуда. Одел сверху рубашки костюм, чтобы было менее заметно. Приехал в Москву, где в условленном месте мы встретились. И там появился Решат-ага Джемилев, он тоже согласился выйти. Заранее договорились со знакомыми правозащитниками, что в таком-то месте, в такое-то время будет демонстрация, чтобы была огласка. На второй день совещания мы вышли, и перед нами появились журналисты — кто писал, кто фотографировал.
В совещании принимали участие представители коммунистических и рабочих партий из 75 стран мира. Еще 26 стран были представлены наблюдателями. Наш вопрос поднял на этом совещании Берлингуэр — генеральный секретарь итальянской компартии. После нам об этом сообщили. Он попросил пригласить участников демонстрации, чтобы они могли выступить. Мы уже сидели в камерах МУРа. Советское руководство устами Гомулки — генерального секретаря польской компартии — ответило, что в соцстранах не сажают за политику, и этих ребят отправили по домам. Нас отправили домой.
— Как вы в первый раз познакомились с советскими диссидентами?
— В марте 1968 года я, где-то дней двадцать, был в Москве. Выехал туда из Крыма. Как-то сложились деньгами, и в одном из ресторанов собрались отметить 72-ю годовщину Алексея Костерина. Туда пришел и генерал П. Григоренко с женой. Там он выступил. Когда начали расходиться, я вызвался провожать их. Поехал с ними на такси. По дороге разговорились. Так познакомились.
После уже с помощью Зампиры Асановой я познакомился с Петром Якиром — сыном известного маршала. В 1969 году на нашу демонстрацию на площади Маяковского пришла незнакомая молодая женщина. Рядом со мной стоял Айдер Зейтуллаев, мы держали лозунги. Она попросила разрешить ей встать рядом с нами и держать лозунг. «Уходите, девушка, быстрее, вы знаете куда попадете?», — говорю ей. «Я лучше вас знаю», — ответила она. Короче говоря, мы простояли 6—8 минут, пока дежурные милиционеры совещались. Нас скрутили и завели в дежурную комнату милиции в метро. Когда стали спрашивать имя и фамилию, она говорит: Ирина Якир. Зампира, которая была вместе с нами, объяснила мне, что это дочь Пети. Его я знал, а ее до этого не видел.
Впоследствии мне довелось встречаться и с А. Сахаровым — сначала вдвоем с Ремзи Аблаевым, второй раз ходил к нему сам. Познакомился с Александром Лавутом, Татьяной Великановой. Лавут у меня был в Новоалексеевке, жил. Заехал как-то и Петр Григоренко, когда был в Крыму.
Обыск
— Вам неоднократно приходилось сталкиваться с разными проявлениями давления советских властей. В том числе и с обысками?
— В июле 1973 года, когда я еще жил в Новоалексеевке Генического района Херсонской области, по распоряжению Запорожской областной прокуратуры в моем доме прошел обыск. Дело в том, что в то время в Мелитополе были арестованы трое участников движения. С мелитопольской группой мы были знакомы с конца 1968 года. В Новоалексеевке, где в то время осели 90 крымскотатарских семей, еще не успела организоваться инициативная группа, а они уже связались с нами.
После арестов в Мелитополе прошли обыски и в Геническом районе — у Энвера Сеферова и у меня. Обыск продолжался около часа.
Стоит заметить, что в январе 2009 года член союза журналистов Украины Нелли Чипигина опубликовала в «ГК» материал о деле Эскендера Куртумерова (одного из участников движения, арестованных в Мелитополе). В этой публикации Н.Чипигина, сообщая об обысках, прошедших у меня и Сеферова, пишет, что была изъята литература и «по некоторым сообщениям множительная техника (скорее всего, пишущая машинка)». Внимательный читатель может задуматься над тем, почему только за изъятую литературу Рает Рамазанов, Эбазер Халиков и Эскендер Куртумеров, арестованные в Мелитополе, получили 2—2,5 года, а Энвер Аметов, у которого, как утверждается, была изъята не только литература, но и множительная техника, остался на свободе? Значит, он связан с органами?
Не знаю, на чем основывалась автор, но эти сведения категорически неверны. В ходе обыска у меня ничего не было найдено, что и было зафиксировано в протоколе, который сохранился в моем семейном архиве.
— Если я правильно понимаю, после этого обыска больше не пытались привлечь вас по мелитопольскому делу?
— По этому делу нет, поскольку ничего не смогли обнаружить.
— Не смогли найти, потому что никакой литературы и пишущей машинки у вас не было?
— Пишущей машинки не было, а вот литература была. Но она была хорошо спрятана. В доме, в котором я тогда жил, был старый неиспользуемый дымоход. Там, конечно, нельзя было разместить металлические вещи, которые могли быть обнаружены металлоискателем, но документы было вполне возможно спрятать.
Национальное движение и современность
— Кого бы вы могли назвать честными и принципиальными участниками национального движения?
— Это трудно сказать. Раннее поколение участников движения в большинстве своем были очень честные, доброжелательные патриоты своей родины. Много боролись. Но, к сожалению, конечно, время идет, Всевышний забирает потихоньку представителей старшего поколения. На смену пришли более молодые, амбициозные. Некоторые из них старались возвыситься, показать, что они руководят национальным движением, что они первые лица. И пошло, и поехало. Нравится или не нравится мне мнение другого активиста, но если он что-то полезное делает для народа, то он участник национального движения. Я так считаю. Получилось, что одна группа присвоила себе название НДКТ, а другая сторона объявила себя ОКНД. И после 1987 года, последующих разладов, национальное движение пошло вниз. Но сам 1987 год был плодотворным. Это был поворотный момент.
— Исходя из своего опыта, что бы вы могли посоветовать молодому поколению крымскотатарских общественных и политических деятелей?
— В первую очередь, прежде чем заниматься политикой, надо ознакомиться с историей национального движения. Только с правдивой историей. Никто не может утверждать, что он один вернул народ на родину. Каждый участник движения внес свой вклад в общее дело.
Молодым надо читать разные источники, анализировать их. Никогда нельзя надеяться только на одну информацию, надо читать разные точки зрения, даже если некоторые из них вам не нравятся. Чтобы заниматься политикой, надо знать историю народа, кто как служил ему, изучать их опыт. Нельзя быть пассивными. Необходимо, прежде всего, уважать себя. Если ты сам себя не уважаешь, ты не сможешь уважать народ, его язык, историю.
— Какие проблемы сейчас, по вашему мнению, являются самыми важными для народа?
— Их несколько. В первую очередь необходимо сохранять здоровье нации, оградить молодежь от наркотиков, криминала. То, что подрастающее поколение занимается спортом, увлекается литературой, искусством — это хорошо. Но для реализации общенациональных задач национальному движению крымских татар необходима центральная инициативная группа — своеобразный мозговой центр.
comments powered by HyperComments
