Он неизменный организатор и участник памятных и юбилейных мероприятий, открытий мемориальных знаков и экспозиций, посвященных жизни и деятельности легендарного аса Амет-Хана Султана. Его лекции и встречи с молодежью и школьниками, теле- и радиорепортажи о судьбе героя всегда интересны и познавательны. Еще бы – он был лично знаком с Амет-Ханом, общался с его родными, однополчанами, сослуживцами. Большую половину своей жизни, а это ни много ни мало более сорока лет, посвятил изучению биографии славного летчика и всего, что связано с его подвигами в военное и послевоенное время и участием в национальном движении крымских татар за возвращение на родину. Читатель уже догадался — конечно, это Мустафа Мустафаев, более десяти лет, с 2002 по 2015 годы, заведовавший Музеем Амет-Хана Султана в г. Алупке, и до недавнего времени научный сотрудник Крымскотатарского музея культурно-исторического наследия. А вот о том, что его имя непосредственным образом связано еще и с картографией, музыкой, искусством и педагогикой, о том, как в младенчестве и юности был буквально на волосок от смерти, об участи детдомовца — узнаем в нашей беседе с юбиляром во дворе его уютного цветущего дворика.
Цветущий сад отняли, но, благо, в ссылку не сослали
Мустафа Мустафаев родом из некогда прекрасного, утопающего в садах в глубине крымских гор села Коуш Бахчисарайского района, ныне исчезнувшего с лица Земли и географических карт. Старое поселение, облюбованное еще древними народами, возможно, и дало название роду Мустафы-ага – Парки. Кто знает, быть может, отец его Сейдамет Парки, 1886 года рождения, потомок выходцев, как и великий визирь при Сулеймане Великолепном Ибраим-паша Паргалы, из не менее прекрасного города на побережье Ионического моря в Греции – Парги. Но об этом предания умалчивают…
Сейдамет Парки (в центре) с детьми Инает (Фазиле), Надиром, Мустафой и Сервером, г. Фергана, 1962 г.
Сейдамет Парки после службы в Крымском драгунском конном полку вернулся в родной Коуш, прихватив с собой товарища-сослуживца урума Косту, который женился и обосновался в этом селении. Вскоре и сам Сейдамет женился на девушке из Дерекоя — Зейнеб Мустафа кызы Караевой, которая была младше него на 19 лет. На приданое, пришедшее вместе с ней, Сейдамет смог разбить в урочищах гор буйно цветущий фруктовый сад – Гургулюм. Но в 1928 году, уже при Советской власти, семейству Сейдамета Парки, на тот момент с тремя детьми: Анифе (1922 г.р.), Сюндус (1924 г.р.) и Сервер (1928 г.р.), грозило раскулачивание и ссылка. Как же — владели огромным садом, дающим богатый урожай, который везли на телегах в Мелитополь и обменивали на пшеницу, которая, кстати, спасла многих односельчан от лютого голода, свирепствовавшего в 1920—1923 годы. Этого не могли забыть земляки, поднявшиеся на ноги, и Комбед (Комитет бедноты), вступившиеся за семью Парки. Спас аргумент, что они не использовали наемный труд и сами, трудом своей семьи, родни возделывали сады, собирали урожай. Власти смягчились, но сад, конечно, отняли, благо, в ссылку не сослали.
— Мустафа-ага, расскажите немного о детстве — яркие воспоминания, что врезалось в память, о жизни в Крыму.
— Я родился в 1940-м, по паспорту, правда, в 1941-м (по решению «тройки» детдома так записали в моих документах). Депортирован был четырехлетним ребенком. Сказать, что что-то запомнил сам, с уверенностью не могу. Многое помню со слов и по воспоминаниям отца, сестер, братьев, которых у меня было пятеро. Я был самым младшим, шестым ребенком в семье. По рассказам близких, в семье было принято при рождении дочери сажать яблоню и заводить в хозяйстве козу, при рождении сына – сажать грушу и заводить коня. Так вот, когда родился я, отец купил пятнистого жеребенка — «чубар», со звездой на лбу… С приходом гитлеровцев немало молодежи ушло в лес к партизанам. В 1942 году двух старших сестер вместе с молодежью села гитлеровцы угнали в Германию. В конце 1942-го — начале 1943-го годов оккупанты ужесточили свое отношение к жителям села, и в ответ ночью 13 сентября отряд местной «самообороны», уничтожив немецко-румынское командование, ушел в лес к партизанам. Коушане сначала как могли помогали партизанам, а потом решились семьями, вместе с детьми, тоже уйти в лес. И вот, поднимаясь в сторону горы Кермен, уставшие, остановились передохнуть. Я своим плачем разбудил мать, она проснулась, решила меня покормить, но оглянувшись назад, увидела внизу поднимающийся по тропе немецкий горный батальон. Коушане успели укрыться в лесу, и были благодарны моему плачу, спасшему тогда их жизни. Враг прошел мимо, не заметив нас, в горы, а селяне, немного переждав, вынуждены были, чтобы вновь не столкнуться с ним, вернуться в свои дома.
В конце 1943-го гитлеровцы за связь с партизанами жестоко расправились с селами Бешуй, Коуш, Стиля, Авджикой, Лаки, Улу-Сала, спалив их дотла, а оставшихся в живых депортировали в степные села. Коушане оказались, кто в Едилер, кто в Биюк-Онларе. Вскоре враг отступил, Крым был освобожден. Весной 1944 г. отец с моим старшим братом Сервером из Биюк-Онлара решили вернуться в Коуш, посадить фасоль и еще кое-что к нашему возвращению. Так депортация 18 мая 1944 г. нас застала в разных местах и забросила тоже врозь, отняв в страшном пути маму.
Ценой своей жизни мама спасла меня…
— Большую часть пути я пребывал, как говорят, между небом и землей. Дело в том, что мама впопыхах успела взять с собой эмалированную кружку с топленым маслом. В вагоне духота, постоянно хотелось есть и пить. Пусть мне попробует кто-то еще сказать о предоставлении в пути питания и медобслуживания! Изредка если что и перепадало, то это в большей части была сушеная вобла, и все. Масло в кружке от жары растопилось, а я, четырехлетний мальчонка, с голоду и жажды выпил его. У меня случилось расстройство, из-за которого долго не мог оправиться. Сестра рассказывала, что я был в беспамятстве, кожа до кости. На одном из полустанков мама, как и все остальные, побежала к началу эшелона, где, как правило, был гусак, из которого паровоз заправлялся водой. В это время патрульные обходили состав, выявляя умерших. Заглянув в наш вагон и приняв меня за труп, унесли. Вернувшись с водой, мама в ужасе бросилась за ними, успела вырвать меня у них из рук. А тут состав тронулся, каким-то чудом она смогла передать меня в вагон, а сама… Ценой своей жизни мама спасла меня. Сестры рассказывали, что мама была крепкой и рослой, на Хыдырлез и Дервизу, когда односельчане собирались на праздничные гуляния, могла на своих руках двух человек каруселью кружить…
Горькая доля ссыльного сиротства
— За четыре года своей жизни вы лишились двух сестер, отца, брата, матери и родного Крыма?
— Да, мы, трое детей — семилетний брат Надир, одиннадцатилетняя сестра Фазиле и я, оказались на станции Федченко (г. Кува) Ферганской области Узбекистана. Меня с Надиром определили в детский дом, а Фазиле забрала к себе узбекская семья, записав под новым, благозвучным для них именем Инает и поручив за детьми присматривать и по хозяйству помогать. Об отце с братом Сервером нам ничего не было известно. Мы не знали где они, живы ли вообще? Но вскоре отец из поселка Нарпай (Бухара), где они оказались в результате депортации, оставив Сервера на попечении своего старшего брата Сейджели-эмдже, через Голодную степь добрался в поисках нас до Ташкента, где нашел младшего своего брата Сейтаблу-эмдже, он подсказал, где нас нужно искать. Оттуда, преодолев перевал, он пришел на станцию Федченко. Мы уже три года росли в детдоме, еще через три года отец смог нас забрать, устроившись завхозом в Фергане в детский оздоровительный лагерь-сад. Он на арбе доставлял в детсад продукты, и мы снова обрели семью, питались мы тоже при этом лагере, забрали и Фазиле, правда, по документам она так и осталась Инает. Это шел уже 1950 год. Прошли шесть лет в детдоме и первые шесть лет в изгнании. К счастью, судьба проявила свою благосклонность, не лишив нас отца и брата, а затем позволив вновь обрести двух старших сестер. Но об этом чуть позже…
Конь подо мной оступился…
— Мустафа-ага, в школьные, студенческие годы, как и к чему проявлялись ваши способности?
— В 1947 году отец перевел нас из кувинского детдома в ферганский, при котором был духовой оркестр, и руководил им по совместительству директор музыкальной школы Ильяс Бахшиш. Благодаря ему я освоил кларнет. После восьмого класса я перешел в вечернюю школу рабочей молодежи и устроился в топографический отряд геодезии и картографии.
В годы работы в топографическом отряде геодезии и картографии
Со снаряжением, инструментами, машиной, палатками, поваром нас направляли на разные участки. Нашей задачей было выполнить нивелирование – это определение высоты точек относительно одной исходной. Зачастую за основу берется уровень моря, так изучают форму рельефа, составляют топографические карты и планы. За нами обычно идут гидрогеологи, они определяют водоемы, реки, источники, озера, потом геологи. У каждого специалиста своя задача. По результатам этих работ складывается общая картина местности, то есть карта. Я неплохо справлялся с этой работой. Наш инженер всему обучил меня и полностью доверял мне свои обязанности, с уверенностью подписывая все мои раскладки. Он всегда по-отечески заботливо относился ко мне и, можно сказать, спас мне жизнь. На объекты мы выезжали на лошадях, и мой руководитель-наставник крепко-накрепко предупреждал: «Хоть один раз ногу в стремени увижу – пеняй на себя!». И у меня уже выработалась привычка. Однажды я на собственной шкуре испытал ее жизненную важность. Нам предстояло на лошадях поднять стройматериал на вершину Катранбаши, а это более 3000 м высоты, чтобы установить там тригонометрический пункт. Накануне прошел дождь, было скользко, и вот конь подо мной оступился и сорвался вниз. Мое счастье, что ноги не были в стремени, иначе погибли бы вместе.
В годы работы пионервожатым в лагере «Орленок»
После окончания вечерней школы рабочей молодежи в 1958 году, тот самый наставник-инженер посоветовал поступать в Московский аэрогеодезический институт при Главном управлении геодезии и картографии МВД СССР, и даже поехал со мной. Опыт и навыки трехлетней работы в этом направлении уже имелись. Первый экзамен сдал на «отлично», а второй, по инструментам, – «неуд». Мой «опекун» возмущенно бежит в приемную комиссию: «Да вы что! Он инструментом владеет отлично, самостоятельно выполняет нивелировку». Ему в ответ: «А вы видели его паспорт (5-ую графу)? Этим все сказано». Собственно и к картографии, документам с тремя ромбиками секретности я не должен был быть допущен, видать, не доглядели соответствующие органы… Вернулся домой ни с чем. Сосед, который демобилизовался из армии, зная, что я играю на кларнете, стал убеждать поступать в Наманганское музучилище, где он сам (до призыва в армию) учился. Был уже ноябрь, набор абитуриентов окончен. Но меня после прослушивания приняли без лишних разговоров на отделение духовых инструментов. По окончании в 1962 году направили в КАССР, в симфонический оркестр, для участия в декаде Каракалпакского искусства в Москве, но идею эту на месте осуществить не удалось, решив представить ансамбль национальных инструментов. Тогда меня назначили там директором музыкальной школы, откуда, проработав более двух лет, был мобилизован на службу в армию, в Бакинский военный округ ПВО в г. Сумгаит. В части руководил хором, оркестром, дослужился до офицерского звания, был инструктором политотдела. С 1967 года преподавал, позже был директором детской музыкальной школы (ДМШ) №2 в Киргили. В 1972 году меня перевели директором ДМШ №3 в районе Ферганского текстильного комбината, где из 12 тысяч работников 8 тысяч – крымские татары.
О том, как с Мамутом Чурлу тайком таскали глину
— Что запомнилось вам за годы работы?
— Помню, как ночью с Мамутом Чурлу тайком таскали с места проведения геолого-разведывательных работ при бурении скважин каолиновую глину, использовавшуюся в гончарном производстве. Об этом случае даже писала газета «Ферганская правда» (смеется). А дело было так. В 1974 году вышло Постановление ЦК Компартии Узбекистана о целесообразности создания школ искусств, открыть которые было решено в четырех городах: Ташкенте, Самарканде, Нукусе и Фергане. Реализовать эту затею удалось лишь нам в Фергане. Даже секретарь Союза художников СССР Борис Неменский по телефону нас поддержал: «Я вас поздравляю, вы у меня официально после Национальной школы искусств им. М. Чюрлениса в Литве зарегистрированы как школа искусств!». Добиться отдельного здания нам не удалось, а вот на базе нашей музыкальной школы мы открыли изобразительное отделение, собирались открыть и хореографическое… Приобрели муфельные печи для обжига керамики, беличьи и колонковые кисти и многое другое… Мамут Чурлу, имеющий высшее музыкальное образование (окончил Новосибирскую консерваторию), но полюбивший свою новую специализацию, обучал детей всем тонкостям изобразительного искусства, гончарному ремеслу, изготавливали тарелки-пано, ляганы, сосуды, покрывали глазурью и представляли на выставках. Вот и глину для этого приходилось добывать вышеописанным путем, и газета пыталась той статьей помочь решить нашу проблему.
В 1975 году мы с Мамутом Чурлу и еще двумя художниками поехали в Ташкент с приглашением на нашу первую детскую выставку «Мир глазами детей». В узбекской столице чиновники и деятели искусств все удивлялись и ставили нас в пример: «Здесь, под боком, в столице и в Самарканде не смогли создать такую школу, а в Фергане не только смогли, но еще и приехали на выставку пригласить…».
— Выпускники вашей школы искусств оправдали ваши старания?..
— А как же! Есть кем гордиться – это художник Юрий Усеинов, его работы представлены в оформлении здания ООН, музыкант и поэт Юсуф Караев, певец Осман Асанов, скрипачи Шевкет Асанов и Джелял Саганджиев, Гуля Ибрагимова, Золотой Голос Крыма Сейтабла Меметов, да всех не упомнишь…
«Пока глаза видят, а руки могут писать, будем мы вас искать…»
— Мустафа-ага, вы обещали рассказать, как нашлись ваши сестры, угнанные гитлеровцами в Германию.
— Да, это удивительная история. Мы долгие годы их безуспешно искали, обращались с запросами в Комитет по возвращению на родину, но все безрезультатно. В 1957 году наша землячка Гульнара по оздоровительной путевке от производства едет в санаторий в Ялту, и как любой крымский татарин, оказавшийся в те годы в Крыму, не упускает возможности посетить родное село. Она едет в Коуш. А наш двухэтажный дом, сожженный гитлеровцами, немного восстановил дядя Коста, да-да, тот самый урум, с которым мой отец вернулся со службы в Конном полку. Он расспросил у Гульнар о нас, а когда узнал, что мы живы, завел в дальнюю комнатку, почти доверху заставленную посылками и письмами. Оказывается, мои сестры Сюндус и Анифе с 1942 года не теряли надежды нас отыскать и высылали на прежний адрес посылки и письма. Дядя Коста их складывал, зная, что когда-нибудь вернутся те, кому они адресованы. Гульнара с письмами, забыв об отдыхе и лечении, возвращается в Фергану. У меня всегда перед глазами строки из них: «Мы уже столько лет не можем дождаться ответа от вас, но пока глаза видят, а руки могут писать, будем домой писать, будем мы вас искать…».
К тому времени Сюндус жила с мужем в Канаде, Анифе – в Англии. Вернуться после войны их предостерегли, многим после фильтрационных лагерей грозил лагерный срок в СССР.
В 1968 году Сюндус приезжала в Фергану повидаться с отцом и нами. Случайно встретившись на Суперфосфатном заводе с певцом Февзи Биляловым (они были знакомы), договорились еще раз увидеться уже в Ялте. Сюндус, следуя дальше туристическим маршрутом, взяла с собой и меня. И вот мы встречаем на автостанции в Ялте Февзи Билялова, Ленияр Якубову, Мемета Арсланова, Урие Керменчикли, возвращавшихся из Баку с гастролей. Помню, Урие Керменчикли сказала: «Бакъыныз, мысырбогъдай саталар» (Смотрите, кукурузу продают), как вдруг проходящие мимо старушки, услышав крымскотатарскую речь, оглянулись, и одна спрашивает у меня: «Ты кто?». Я в ответ настороженно: «Человек…». Узнав, что мы крымские татары, она заплакала, обняла нас и с гордостью, словно родных, представляет нас своей подруге: «Посмотри, Маша, вот какие крымские татары». Оказывается, у них проводили в сельсовете собрание, на котором пугали крымскими татарами, пытающимися вернуться в Крым, и призывали не продавать им дома и всячески препятствовать их возвращению. А нашу новую знакомую, попытавшуюся вступиться за крымских татар, с которыми долгие годы жила рядом, и рассказавшую, как ей, сироте, они каждый раз старались помочь чем могли и никогда не оставляли в стороне от народных празднеств, они на том собрании высмеяли.
В тот день мы добились в КГБ разрешения отклониться от маршрута и посетить с сестрой село Коуш. Поездку разрешили с условием: на выделенной ими машине в сопровождении их сотрудника. Приняли нас радушно потомки дяди Косты и сельчане, кто помнил крымских татар. Туда же приехали и наши артисты. Неподражаемо звучал голос Февзи Билялова в моем родном Коуше, утопающем в зелени среди гор. «Шу Ялтадан» в его исполнении потрясла меня до глубины души.
Общенародная задача – вернуться в Крым
За надежным семейным тылом
— В Крым вернуться – это была не только мечта. Это была задача, решить которую предстояло всенародно. После возвращения из армии в 1967 году, я с агрономом Сафетом Асановым, певцом Османом Асановым, преподавателем вуза Ризой Асановым и другими соотечественниками был на беседе у одного из основателей НДКТ — легендарного партизана-разведчика Бекира-ага Османова, и немного позже уже вплотную влился в эту общенародную борьбу. В 1989 году вместе с Сабрие Сеутовой и другими соотечественниками выступали на площади в Симферополе, призывая власти решить проблемы возвращающегося народа. Дочь и сын еще учились в Фергане, я приезжал на лето, заливал фундамент нашего будущего дома. С 1992 года уже окончательно переехал, и девять лет, до выхода на пенсию в 2001 году, преподавал географию в симферопольских школах, ведь я окончил заочно Ферганский пединститут, получив специальность учителя географии, совмещал директорство в музыкальной школе и вел часы в средней образовательной. Уже имел высшую категорию. Мои ученики занимали призовые места в городских и республиканских олимпиадах.
В 2002 году, когда Музей Амет-Хана Султана в Алупке стал отделом Крымскотатарского музея искусств, меня приняли в него старшим научным сотрудником, а через три месяца назначили его заведующим. Так с 2002 по 2015 годы я заведовал Музеем Амет-Хана Султана.
***
В эти дни Мустафе Мустафаеву исполнилось 80. И он еще несколько дней назад работал научным сотрудником отдела истории депортации в Крымскотатарском музее культурно-исторического наследия. Вновь открытая постоянно действующая экспозиция музея, посвященная жизни и деятельности Амет-Хана Султана, в 2010 году заняла первое место среди экспозиций республиканских музеев (уступив Гран-при 35-ой батарее г. Севастополя). Откуда черпает силы и энергию этот неутомимый человек? Силу дарит родная земля, корни, питающие его род и, конечно же, семья. Его супруга Элла-ханум, с которой живут уже больше полувека и воспитали двоих детей: дочь – юрист, сын – кандидат психологических наук, четверо внуков – с таким тылом многое по плечу.
Хайырлы яшлар, Мустафа-ага! Крылья ваши – ваша семья, здоровья вам еще на века!
comments powered by HyperComments