Сестры Зарема и Диляра, 1955 г.
Лидия ДЖЕРБИНОВА, специально для «ГК»
(Окончание. Начало в №8)
Никто не вечен в мире, все уйдет.
Но вечно имя доброе живет.
Саади
Июнь 1945 года. Глубокая ночь. Снова разбудили солдаты с автоматами. Снова команда собираться. Подумали, что нас возвращают на Родину, но в душе была какая-то тревога. Ключ от детского сада, как и от дома в Крыму, был в кармане у мамы. На вокзале Хильково снова столпотворение людей. В наши души вселился страх, в вагоне чувствовалась напряженность от присутствия автоматчиков. Куда же везут? Если на Родину, то зачем автоматчики? Мы бы никуда от радости не убежали! Но куда? На станциях поезд набирал скорость по первому короткому гудку. И люди снова боялись отстать от поезда, как и год назад. Вскоре оказались на окраине Сталинабада. Снова на перроне тупика много людей. Все в ожидании неизвестности. А дальше вагонетки по узкоколейке доставили нас в Курган-Тюбе. Здесь после долгого ожидания, переходя от группы людей к другой, приезжие раисы (председатели) подбирали для своих колхозов работников. Они присматривались к каждому человеку, словно на невольничьем рынке.
В колхозе «Коминтерн» нашу группу расселили в наскоро слепленных мазанках без окон и дверей, с протекающей крышей, в каждой из которых по 10 человек. Вечером бригадир сообщил, что взрослые и дети старше десяти лет утром должны выйти на работу на хлопковое поле. Всем будут давать паек. Нам, детям, предстояло прополоть заросшее сорняком поле, а за нами шли взрослые с кетменями и окапывали кустики. Дядю назначили учетчиком. Работали под палящим солнцем от утренней зари до позднего вечера, а утром все сначала, к вечеру неимоверные боли в спине от усталости. Паек был мизерным. Как избежать всего этого? Как улучшить свое положение? Мама с дядей ночами, надеясь, что мы спим, обсуждали эту проблему, и все больше склонялись к мнению, что нужно бежать, но трудности с комендатурой требовали точнейшего плана, и сошлись на том, что мама с двумя детьми не может вызвать подозрения. У мамы еще оставались деньги от детсадовской зарплаты. Решили бежать в Ленинабад, все-таки город, и там можно будет устроиться на работу. А дядя, чтобы не привлекать внимания коменданта, должен был остаться.
Нужна была полная информация о месте переезда, способе переезда и о родственниках. Самую достоверную информацию можно было найти на Кургантюбинском базаре, туда сходились люди с ближайших кишлаков. Базар служил и своеобразной почтой для передачи весточки родственникам. Известно, что без разрешения коменданта никуда не выедешь. На базаре мама узнала, что в город можно выехать на грузовиках для перевозки людей. Шофера этих автомобилей могли за определенную плату брать пассажиров и без документов. До сих пор удивляюсь маминой смелости: без документов, с двумя детьми отправиться в чужой город!!! При обнаружении факта нарушения комендантского порядка маме грозил долголетний тюремный срок, а нас ждал детский дом.
В очередной базарный день, в пятницу, сказав соседям, что идем на базар кое-что продать, купить и, может быть, заночуем у родственников, с маленьким чемоданчиком отправились в новую жизнь. Недалеко от базара стояли приспособленные для перевозки людей грузовички, на которых вдоль бортов были сооружены скамейки. Мама пошла в разведку. Через некоторое время около нас остановился автомобиль, переполненный пассажирами. С маминой помощью и шепча молитвы, мы взобрались наверх, протиснувшись, разместились среди женщин. Подъехали к мосту через реку Сырдарью. Там с двух берегов военные проверяли у пассажиров документы. Каждую машину осматривали по двое военных. Выстроилась огромная очередь. Смеркалось. Начал накрапывать дождь. Люди зашумели, требуя ускорить проверку. Никто не хотел ночевать в открытой машине под дождем. Проверку солдаты стали проводить по одному. Когда же наш проверяющий уткнулся взглядом в очередной паспорт, женщина в военном обмундировании встала. Распахнула полы шинели и стала поправлять на голове шапку-ушанку. Мама, быстренько сжавшись в комочек, спряталась под полами шинели. Женщины же, с которыми мы ехали, придвинулись друг к другу, закрывая освобожденное место и взяв Зарему на колени, я же заняла мамино место. А на вопрос проверяющего солдата: «Чьи дети?», — женщины крикнули: «Наши», — и потребовали быстрее пропустить машину, так как уже было поздно и опускалась ночь… Когда же машина тронулась, наши спасительницы с сочувственной улыбкой смотрели на нас. А мы были им благодарны до глубины души – ведь мы избежали самого страшного. Приехали. Уже ночь. Куда идти, где переночевать? И та женщина, которая держала в машине Зарему на коленях, неожиданно предложила переночевать у нее, сказав: «Куда на ночь-то глядя? А утром я вас провожу». Утром она нам пожелала божьей помощи и проводила на вокзал.
Мама договорилась с одним из проводников о безбилетном проезде, и мы уже в переполненном вагоне. Здесь каждый был занят своими проблемами, и до нас никому не было дела. Контролеры появлялись внезапно. Наученная Зарема тут же начинала жаловаться на боль в животе, и мама, оставив меня, стремительно направлялась в туалет, а я отворачивалась к окну. Как только опасность миновала, мама с Заремой возвращались.
Мы прибыли в Денау для пересадки на Урсатьевск. Вокзал со своим шумом уже казался родным домом. Но снова появилась проблема переночевать. К нам подошла незнакомая женщина, заговорила по-татарски, сказала, что у нее тоже нет документов и ей тоже нужен тот же поезд. Втерлась к нам в доверие, и мы вместе решили переночевать в чайхане. Там тоже было много народу, и посреди комнаты стояла печь, на которой кипели чайники. От этого было очень душно. Мама с женщиной сидели, мирно беседуя, а мы с сестренкой уснули. Вдруг мама нас резко разбудила. Спросонья ничего не понимая, мы увидели, как люди стремительно расходятся. В толпе мелькнула милицейская фуражка. «Проверка документов», — сказала мама и быстро вывела нас во двор через противоположную дверь. Нас догнала наша новая знакомая, которая оказалась чрезмерно разговорчивой и внушающей доверие. Убедив маму, что уговорить проводника удобнее одному человеку, взяла у мамы деньги и отправилась вдоль поезда. Останавливаясь у каждого вагона, продвигалась дальше, а мы за ней. Но где-то в конце поезда она исчезла с нашими деньгами. А поезд промчался мимо нас. Побледневшая мама зашептала: «Балам, яндыкь та! Не япаджамыз энди?». (Доченька, мы пропали. Что теперь будем делать?) Купили лепешку и банку катыка, ели, глотая слезы. Переночевали у одной русской женщины и утром снова в путь.
На вокзале, с приходом поезда, перебегая от вагона к вагону, мама договорилась с проводницей, которая устроила нас в своем купе и прятала от проверяющих, закрывая нас на ключ. Прибыли в Урсатьевск. Здесь пересадка на Ленинабад, до которого оставалось всего несколько часов поездом. А у нас нет денег. Мама решила продать единственное платье. Достала его из чемодана. Стояла, стояла, но оно никого не прельстило. Что делать? Снова наступала ночь. Где ночевать? За ночлег нужно заплатить, а денег совсем нет, хоть милостыню проси. Охваченная этим волнением, мама внезапно увидела разговаривающих на родном крымскотатарском языке двух мужчин – это обнадеживало. Мама буквально бросилась к ним, рассказала о нашем критическом положении и без малейшего стеснения попросила о помощи. Их денег нам хватило и переночевать в Урсатьевске и доехать до Ленинабада.
В Ленинабаде к нам подбежала незнакомая женщина, взяла наши вещи и резко повела за собой, стремясь скорее увести нас с перрона на противоположную сторону железнодорожных путей — в Сталинский поселок. И все причитала: «Аллагъым, къайдан чикътынъыз шу?» (О, Аллах, откуда вы появились?»). Оказалось, что это была мамина давняя крымская знакомая. «Здесь наших много. Среди своих затеряетесь», — сказала она и привела нас к маминому Аблякиму-даи, чему он неимоверно обрадовался. Мы расположились в его довольно-таки просторной комнате, где с ним жили два сына-подростка — Лютфи и Рефик. Жена же его, дочь и младший сын, как и весь крымскотатарский народ, были депортированы. Оказались на Урале. Абляким-даи сделал им вызов и ждал их приезда. Маме же он посоветовал обратиться к коменданту — казанскому татарину Яхину, так как он был более порядочным. После бесконечных вызовов в комендатуру и допросов, нас, учитывая, что сами явились, взяли на учет, по которому мы, как и все депортированные, должны были ежемесячно подписываться. Жизнь начала входить в свою колею.
Мама устроилась на работу. Мы пошли в школу. К Аблякиму-даи приехала семья. По сравнению с Курган-Тюбе, этот поселок казался раем. Здесь было много выходцев из Симферополя — почти весь коллектив крымскотатарского довоенного театра, много родственников. Мама нашла своих друзей – Зоре-апте и Сабрие-апте, я своих — Диляру и Марлена. Сняли для себя жилье. Мама вызвала своего брата Ибраима. Ему комендант разрешил приехать. Он рассказал, как долго его допрашивали, обвиняя в пособничестве нашему побегу, и успокоились только тогда, когда получили от мамы вызов через комендатуру. Рассказал о трудностях жизни в колхозе «Коминтерн». О плохом снабжении, о подмене одних продуктов другими, об обмане народа раисами. Так мы обустраивались в первые годы депортации на чужбине».
***
Диляра-апте ушла из жизни 20 мая 2020 года. Она оставила о себе память в воспоминаниях. Память потомкам о своем пережитом, о пережитом народом. Алла рахмет эйлесин.
Да, она прожила нелегкую жизнь, но стремление найти свое место в жизни способствовало тому, что она закончила Ташкентское медучилище. Работала в роддомах Ленинабада, Бекабада, последние пять лет перед возвращением на Родину — в скорой помощи Сухуми. И везде пользовалась уважением. Замуж она вышла в Сухуми в 1966 году за Амди Усеинова (1925 г.р.) Оба нашли свой вечный покой на Родине. Их единственный сын Хайри Усеинов работает оператором в телерадиокомпании «Миллет». Невестка Сусанна Эреджепова-Усеинова — скрипачка в Крымскотатарском театре.
Память о Диляре-ханум сохранят вместе с ними трое внуков. Они сохранят и память об отце и дедушке Амди Усеинове, который участвовал в годы фашистской оккупации Крыма в спасении от взрыва знаменитого Воронцовского Дворца в Алупке. Этот дворец строился с 1828 по 1848 годы как летняя резиденция генерал-губернатора Новороссийского края графа М. Воронцова по проекту английского архитектора Эдварда Блора. Как известно, с XIX века Крым приобрел славу места отдыха среди российской знати. Здесь стали появляться дачи и резиденции царей и вельмож разных мастей. После революции 1917 года дорогу отдыха сюда проложили наркомы, министры. Они восхищались архитектурными шедеврами Крыма. Особое их внимание привлекала резиденция графа Воронцова, что располагалась в живописном месте с видом на Черное море в Алупке.
Во время Великой Отечественной войны дворец был дважды спасен от уничтожения. В первый раз — от решения советских властей взорвать дворец перед сдачей Крыма, чтобы врагу ничего не досталось. То, что нельзя эвакуировать, нужно было уничтожить. Несколько зданий успели взорвать. По Алупке ходили слухи о возможном взрыве дворца, но в горисполкоме старшему научному сотруднику дворца Степану Григорьевичу Щеколдину сказали, что он, с поступлением по телефону распоряжения, должен облить подвалы керосином и поджечь. Понимая, что так будет уничтожена мировая ценность, он отрезал телефон и несколько суток жил в закрытом музее. При первой возможности съездил в Ялту и вернул во дворец готовые для эвакуации ценности.
Во второй раз дворец спасли в 1944 году от отступающих фашистов. Осуществлению этих коварных планов помешали три человека: сотрудник дворца Степан Григорьевич Щеколдин; ему помогали двое подростков — Николай Минаков и Амди Усеинов. Рискуя жизнью, эти люди более двух лет не сообщали фашистам о наличии ценностей, скрыли список помещений, уберегли два тайника, куда сами перенесли все самое ценное. Наступил апрель 1944 года. Фашисты отступали, и сотрудники, опасаясь, что враги взорвут дворец, закрыли все окна ставнями и в щелочку наблюдали за происходящим вокруг.
Однажды ночью из подъехавшей машины фашисты выгрузили снаряды и уехали. Наши герои выбежали и спрятали снаряды в глубоком рву парка. Подъехавшие позже враги, не найдя боеприпасов, уехали. Когда же советские военные после освобождения увидели эти снаряды, сказали, что от дворца остались бы одни руины.
Амди был с родными депортирован из Крыма в мае 1944 года. Николай запил и вскоре умер. Самоотверженный подвиг по спасению уникального шедевра для потомков оставался в протоколах под зеленым сукном еще несколько десятилетий. Амди и Щеколдин встретились через много лет в Сухуми, куда Амди переехал из Узбекистана.
Отца Амди — Кязима Усеинова, еще до войны работавшего директором школы, интересующегося и собирающего народные сказки и легенды, арестовали по доносу коллеги, объявили «врагом народа» и расстреляли.
После того, как народ стал возвращаться в Крым, Амди Усеинов смог подняться по знаменитой дворцовой лестнице. Он всю свою жизнь мечтал стать историком и работать в любимом и выстраданном дворце своего отрочества. Но, увы… Он всю жизнь проработал шофером.
О подвиге людей, спасших дворец, помнят львы у дворца. А написал обо всем сам С. Щеколдин в книге «О чем молчат львы», вышедшей в свет в 2015 году.
comments powered by HyperComments