Зарема и Диляра с мамой Зоре. 1955 г.
Лидия ДЖЕРБИНОВА,специально для «ГК»
Тот, кто не помнит своего прошлого, осужден на то, чтобы пережить его вновь.
Джордж Сантаяна
Не хлебом единым жив человек — так гласит народная мудрость. Память прожитых лет – это самое главное богатство человечества. Зачастую ее (память) мы теряем только потому, что кто-то боялся чего-то, не рассказывал и молчал, кто-то не интересовался, кто-то не мог изложить, а у кого-то сердце подкачивало при воспоминании о прошлом, и все откладывали на потом. А это «потом» так и оставалось невостребованным. Но это «потом» своей семьи решила предать гласности Тамила Хатибова (Хайруллаева). Она живет в Керчи, и обратилась ко мне с просьбой опубликовать воспоминания ее тизе Диляры Бешевли, которая покинула этот мир в 2020 году. Оставшийся исписанный ее рукой блокнот мысленно отправляет в пережитое семьей прошлое, но и она (Диляра Бешевли) сетует на то, что многое уже забыла и что раньше не поведала о постигших невзгодах.
Тамила Хатибова
Сначала я поинтересовалась в целом о судьбе семьи, и Тамила-ханум рассказала: «Моя мама Зарема, 1937 г.р., и тетя Диляра, 1933 г.р., родились в Крыму, в селе Бешуй, что неподалеку от Симферополя. Их мама (моя бабушка) Зоре Бешевли, после учебы в педучилище в предвоенные годы занималась педагогической деятельностью в Симферополе. Ее муж Нури Джеппаров в 1941 году был призван на фронт, а после войны работал в Гурьевской исправительно-трудовой колонии. Зоре-бита о нем ничего не знала и долго разыскивала, писала во все инстанции, и выяснила, что у него другая семья. Женой его стала женщина, ухаживавшая за ним после ранения. Зоре-бита нашла его место пребывания в 1953 году. Написала письмо начальнику колонии. Но муж никак не отреагировал на беседы начальника: ни писем, ни алиментов. Причина такого поведения осталась в тайне. Встретиться им так и не удалось, и замуж битам больше не вышла. Только после его смерти в 1984 году моя мама Зарема поехала в Гурьев, похоронила его и поставила памятник».
Зоре-ханум с дочерьми Дилярой и Заремой смогли пройти все трудности депортации и определиться в создавшихся условиях. Девочки повзрослели и нашли свою дорогу в жизни.
Азиз Хатип имам с супругой Айше
Зарема работала бухгалтером. В 1956 году вышла замуж за Альберта Хатибова. У них родились две дочери: Тамила и Гульнара (математик, живет с семьей в Грузии). Меня заинтересовало его имя, необычное для крымских татар. Тамила-ханум объяснила: «Мой Абляз-картбаба происходил из духовенства: его отец Азиз Хатиб картбаба являлся имамом сельской мечети в Дуванкое. И семью Азиза Хатиба эфенди, состоящую из шести человек, раскулачив в 1929 году, выслали в Азербайджан. В Крым из Кировобада (Гендже) вернулись только в конце тридцатых годов. Молодой Абляз влюбился в Катюшу. На что его отец имам сначала не согласился. Но со временем брак все-таки состоялся. Молодые поженились, провели обряд никях. Так уроженка Курской губернии Екатерина Григорьевна Фадеева, дочь Фроси и Григория, стала Хатидже, отец ее был садовником в селе. На фронт Абляза-бея не призвали, так как должен был пригодиться как связист. В ночь депортации Хатидже с двумя сыновьями — Альбертом и Артуром — находилась в Сюрени у родителей. В 1946 году приехала с детьми в Бекабад к мужу. Абляз-бей после определенных трудностей депортации работал уже начальником одного из отделов на металлозаводе Бекабада».
Его сын Альберт — отец Тамилы-ханум — работал электриком там же. Был активным участником национального движения крымских татар. Непреодолимое желание вернуться в Крым не давало покоя. Родина неустанно звала и притягивала невидимыми нитями израненное сердце народа. Но крымским татарам устроиться и прописаться на Родине было почти невозможно, и они решили вместе с ближайшими родственниками переехать в Сухуми, поближе к Крыму. Здесь Альберт работал электриком на плавучем кране.
Надо сказать, что в Сухуми тоже искусственно создавались проволочки с пропиской для крымских татар. В этом вопросе помогал соотечественникам Изет Хайруллаев – бывший майор интендантской службы 4 партизанской бригады Южного соединения Крымского штаба, награжденный медалью «За боевые заслуги». Он работал заместителем председателя горисполкома Сухуми. Его брат (свекор Тамилы-ханум) Сеттар Хайруллаев был участником Великой Отечественной войны и служил в Красной Армии с 1939 года. Воевал на Малой Земле. В 1943 году попал в плен. С освобождением Австрии, где находился в плену, был направлен на Японский фронт. Вернулся с наградами только в 1946 году, но не в родной дом в Крыму, а в Узбекистан, куда была выслана его жена Фатиме со всем народом. В прошлом ее семья была раскулачена и выслана из Ай-Сереза в Сейтлер, а оттуда в мае 1944 года — в Узбекистан. Дальнейшая жизнь в Сухуми протекала в дружбе и тесном общении с соотечественниками.
Студентка медучилища Диляра Бешевли, 1958 г.
Его сын (муж Тамилы) Энвер Хайруллаев в 1966 году окончил Ташкентский политехнический институт, получил специальность инженера по теплогазоснабжению и вентиляции. Трудовую деятельность начал инженером в Чардарьинском ПМК Самарканда, продолжил в сухумском проектном институте Гипрогорстроя проектировщиком и 16 лет работал на Центральной спортивной Олимпийской базе начальником теплового хозяйства. Желание жить в Крыму было превыше всего. В 1989 году они смогли открыть дорогу на Керчь. Здесь он пять лет проработал директором стадиона пищевкусовой фабрики. Тамила же, имея диплом Дагестанского политехнического техникума по специальности технолог-пищевик, работала лаборантом в отделении гигиены питания пищевой лаборатории санэпидстанции Сухуми. У них двое детей: Алим и Динара. Алим получил образование в Керченском морском институте по специальности судоводитель, работает в Персидском заливе, обслуживает нефтевышки. Он капитан порта, в его подчинении более 40 судов. Жена Мелия — юрист, работает в природоохранной прокуратуре. Воспитывают двух детей. А Динара вместе с мужем Эрнестом Бекировым, помощником прокурора Ленинского района, воспитывают троих детей.
Но особо интересны несколько художественно измененные записи очевидицы всех событий в семье. Это блокнот с воспоминаниями старшей дочери Зоре Бешевли – Диляры-ханум. Они возвращают нас к событиям тех далеких и тяжелых военных лет и обустройству в депортации.
«Я часто просила свою маму Зоре, – пишет Диляра-ханум, — написать памятные воспоминания для нас, но ей не хватало духу это сделать. Так и умерла, глубоко затаив в уголках памяти прошлое, о котором и страшно было вспоминать, а я не хочу унести с собой память прошлого, все должно стать достоянием потомков. Надеюсь, когда-нибудь будет напечатана книга воспоминаний очевидцев ужаснейшего сталинского злодеяния — депортации нашего народа и других народов страны советов. Понимая все это, я все-таки затянула с воспоминаниями, и начала писать тогда, когда они тоже затаились глубоко-глубоко в памяти и в моей душе. Трудновато стало их оттуда выискивать и все же…
Моя память все чаще возвращается в детство первых послевоенных дней освобождения от немецко-фашистских захватчиков. Апрель 1944 года. Часто стали слышаться веселые голоса. Это сладкое слово – освобождение — настраивало на лучшее будущее. Нас, детей школьного возраста, стали определять в школу. Я оказалась в русском классе, где проявилось мое плохое знание русского языка, так как до войны я училась во втором классе крымскотатарской школы. Я надеялась наверстать пробелы до летних каникул. Мама стала заведовать детским ясли-садом в совхозе «Красный» на окраине Симферополя, где работала до войны. Нужно было восстанавливать здание, найти сотрудников. Младшую, Зарему, определила в детсад напротив дома.
А весенняя природа зеленела и пела, весело пробуждаясь от зимы, чувствовала наступивший мир и хотела остаться в памяти жителей первой послевоенной весной. Так было красиво!!! Все в цвету. Веселое щебетание птичек надолго осталось в памяти. Ничто не предвещало о надвигающейся беде. В тот злополучный день, возвращаясь из школы, я удивилась множеству грузовых машин. Мое удивление получило объяснение через несколько часов. Укладываясь спать, мама прочитала молитву, благодарила Аллаха за наступивший мир, просила у него полного окончания войны и возвращения с фронта нашего отца Нури. Хотя письма из Николаева, за который он сражался, давно уже не приходили. Но мы надеялись на его возвращение и ждали. Глубокая ночь. Стук в дверь с приказным тоном: «Откройте!». В дом с автоматами вошли солдаты и офицер. Офицер зачитал Указ Государственного Комитета Обороны о выселении всех крымских татар поголовно и приказал одеваться. Видя детей и растерянную маму, офицер объяснил, что путь будет далеким и нужно собрать детей и взять продукты. Я взяла из кухонного шкафа ложки, вилки и почему-то ручку от мясорубки. Видя, что мама от растерянности не справится со сбором, офицер постучал к соседке и попросил ее помочь нам. Варвара Петровна помогла собрать в мешок одеяло, кое-что из одежды, какие-то продукты. В последний момент прикрепила к мешку чайник, который нам очень пригодился в пути. Захлопнули в последний раз дверь родного дома. Посмотрели, чтобы запомнить. Попрощались с доброй соседкой во дворе и отправились в направлении приказа. Варвара Петровна была армянка. Ее тоже со временем вместе с крымскими армянами выслали. Мы потерялись навсегда. На улице — словно последний день Помпеи. Плач, вздохи, ругань, крики, стоны больных стариков и инвалидов. Солдаты прикладами торопили людей к грузовым машинам. Кто-то спотыкался, падал и поднимался, кому-то помогали. В кузове каждой машины по два солдата с автоматами, в кабине офицер. В Симферопольском привокзальном сквере столпотворение, а переполненные людьми грузовики все подъезжали и подъезжали. Люди кричали, звали друг друга, сновали туда-сюда в поисках родственников. Смешались в кучу вещи, люди. Плач детей, стоны взрослых, гул машин, звук подъезжающего товарного эшелона слились в какой-то единый тревожный стон. В вагоне было очень тесно. Жуткая, застоявшаяся вонь. Грязь. Спертый воздух. Жара. Жажда. Отсутствие туалета. В пути на остановках едва успевали сбегать по нужде. Как и в других вагонах, у нас тоже болели, умирали, рожали. Трупы умерших людей оставляли у платформы, и эшелон продолжал свой страшный путь.
Наконец эшелон с депортированными остановился в Узбекистане на станции Хильково (Бекабад), и была дана команда высаживаться. Нас удивила природа того места — без единого дерева, а над землей торчали верхушки длинных землянок – бараков, построенных пленными японцами, жившими там до нас. Вся архитектура их состояла из длиннющего коридора с одним входом на 3-4 ступеньки вниз, в конце коридора маленькое окошко, а по бокам земляные топчаны, на которых нужно было спать. В каждой по пять-шесть семей. Землянки были разделены на участки. Наш был восьмой. Сколько их было всего — не знаю. Днем было очень жарко, а с вечерней прохладой, жильцы этих «шедевральных» архитектурных сооружений выносили постельные принадлежности и спали под открытым небом. Работой обеспечены не были. Давали какой-то паек, которым не наедались даже дети. Начался голод. Дизентерия, малярия и вши не заставили себя долго ждать. По утрам, останавливаясь у каждой калитки, скрипучая арба забирала мертвых и скрипя дальше продолжала свой путь, а за ней, еле передвигая ноги, тянулись родственники и соседи, чтобы предать земле усопших. Малярия коснулась и нас с сестренкой. Мы тряслись, прижавшись друг к другу, накрытые всем, чем придется, а мама, тоже заболевшая, пыталась вылечить нас: поила каким-то зельем, лекарств не было. Да и до нас никому дела не было.
Через месяц мы пришли в себя. Мама в поисках родственников и отца писала во все инстанции, но тщетно. Искала работу. Так она нашла свою подругу Фетие. Вроде, она была из эвакуированных до войны. Она нам очень помогла. Появившаяся по ее инициативе комиссия, обойдя все землянки, зафиксировала наше ужасное положение и вынесла решение организовать на участках детские сады для поддержания детей. На нашем восьмом участке, по рекомендации Фетие-тата, заведующей детским садом назначили нашу маму. Была выделена большая землянка, где располагался сам садик, продуктовый склад, кухня, и был закуток, где стали жить мы. Поваром была Гульшан-апа из Алушты, которая в ту злополучную майскую ночь оказалась в гостях у друзей в Симферополе и была депортирована с одним ключом в кармане. Искала сына и маму, которые на момент высылки находились в Алуште, но так и не нашла. Таким же одиноким умер внезапно и Бекир-ага, который тоже в пути следования из Крыма в Узбекистан потерял семью. Он на бричке, запряженной осликом, возил нам воду, продукты, уголь, дрова. Добытая где-то мамой марля послужила нам занавесками на наши маленькие детсадовские окошечки. Из марли сделали и простыни, ею же отгородили спальное отделение от игровой комнаты. Дети принесли маленькие миндерчики (матрасы), состряпанные из чего попало, чтобы им было на чем сидеть во время занятий, так как даже простых скамеек не было. Позже мама нашла и вату для матрасов для дневного сна. Наши воспитательницы – Нурие-апте Факидова (у нее был сын Ибраим) и Сафиназ-апте (фамилию не помню) — придумывали для нас различные игры и учили с нами стихи и песни, оставшиеся в памяти из довоенного времени. Эти детские сады спасли многие детские жизни. К примеру, если ребенок заболевал, то ему отправлялась несколько увеличенная порция еды, и он мог поделиться с младшими детьми. Через год мучений, радостная весть о Победе над фашистской Германией облетела все землянки. Радость окрыляла и вселяла надежду на возвращение домой — в Крым. Ведь вернутся мужья, братья, отцы – победители с фронта, и правда восторжествует!!! В садике были организованы праздничный обед и концерт. А мы мечтали встретить наших славных воинов там – на Родине!!!
После Победы над фашистской Германией в нашей жизни оставалось все по-прежнему. Мама продолжала искать родственников. И после очередных запросов нашла своего родного брата Ибраима. До войны он работал в Бахчисарайской школе учителем языка и литературы в старших классах. На фронт призван не был. С началом фашистской оккупации, уехал в степную часть Крыма. С освобождением Крыма, вернулся в Бахчисарай в надежде восстановиться на работе. Но с пресловутой депортацией все рухнуло, и он оказался в Новой Ляле Свердловской области. Он тоже нас искал. Поиски шли через комендатуру. Наконец мы встретились с Ибраимом-даи. Радость и слезы венчали встречу. А через несколько дней нас ждало очередное выселение.