Почетный донор СССР

Владимир ПОЛЯКОВ, доктор исторических наук

Она отдавала людям не только свою кровь, она отдавала им свое сердце!

   В реализации проекта «Крымские татары в детских домах Узбекистана» мы уже опубликовали целую подборку воспоминаний, которые поступили непосредственно в редакцию.

Настоящей статьей начинаем публикацию материалов, предоставленных руководителем проекта доктором исторических наук, доцентом КИПУ Владимиром Поляковым.

Признаюсь честно, что в село Брянское (Черкез-Эли) я ехал с некоторым чувством ностальгии.  Дело в том, что  названия сел Альминской долины: Ханышкой, Бурлюк, Альма-Тамак, Табаксовхоз, Черкиз-Эли я с детства постоянно слышал от отца, бабушки, которая  лет тридцать проработала в Ханышкое учителем.

Найти в Черкез-Эли Зеккие-ханум оказалось очень просто. Ее здесь знают все! Еще не встретив ее, я уже знал, что она — единственный тамошний абориген! Человек, который жил в Черкез-Эли еще до войны.

Несмотря на то, что целью моей поездки была ее жизнь в детском доме, но началась наша беседа с довоенной жизни.

В 1940 году семилетняя Зеккие пошла в начальную школу, которая была в соседнем селе Коч-Кара, училась на родном языке. Село считалось не очень большим. Всего 50 дворов. В основном — крымские татары. Раскулачивание она не застала, но разговоры о нем не утихали никогда. Впрочем, память о них долго сохранялась у жителей в названиях садов: сад Смаила, сад Османа-мурзы, сад Кая-мурзы…

Пришла война. С последними отступающими красноармейцами ушел отец. Предполагалось, что он только покажет им дорогу и вернется, но не вернулся. Жив ли, нет? Никто не знал.

В 1944-м Крым освободили. С частями Красной Армии вернулся двоюродный брат. Красивый, в военной фуражке. Рядом долго громыхало в Севастополе, наконец затихло и там. Казалось, началась прежняя жизнь.

Накануне, 18 мая, все население было  оповещено о том, что все должны находится по своим домам, кто попытается уйти из деревни, в него будут стрелять. Никто этому особого значения не придал.

В 5 утра офицер объявил, что у них 15 минут на сбор вещей и что их будут высылать из Крыма. Поскольку мама плохо знала русский язык, то подумала, что кто-то из детей сказал что-то лишнее и за это ее семью, подобно раскулаченным, высылают куда-нибудь в Сибирь. Она запричитала, но велела десятилетней Зеккие сбегать к сестре, чтобы та пришла. Девочка вышла во двор и увидела, что семья тети уже в машине. Она вернулась и рассказала матери.  К этому моменту выяснилось, что поскольку семья была очень большая — 8 человек, то надо ждать следующей машины, которая отвезет эту партию и вернется за следующей.

Один солдат настойчиво посоветовал взять с собой лучшие вещи. Наконец мама осознала происходящее и велела выкопать спрятанные сундуки с приданым для старших сестер. Они быстро это сделали. Каждый нес по два  каких-нибудь узла. Зеккие запомнила, что она несла  Коран.

Дорога в Среднюю Азию казалась бесконечной. В пути люди умирали. Их подолгу не давали выносить, потом выкидывали прямо возле дороги.

 

6 июня 1944 года эшелон с депортированными наконец приехал в Узбекистан. Старшая сестра, которая еще до войны была учительницей и хорошо знала русский язык, фактически стала старшей и сразу же добилась того, чтобы всех депортированных из Черкез-Эли распределили  по возможности компактно в трех колхозах: имени Кагановича, «Социализм», «Коминтерн». Первые дни были самыми ужасными. Каждый день кто-нибудь из односельчан умирал. Уже на второй день все крымские татары вышли на работы в колхоз. Увидев, как они работают, а работают очень хорошо, председатель колхоза обрадовался и распорядился выдать несколько больше продуктов.

Неожиданно пришла радостная весть о том, что двоюродный брат случайно на вокзале видел отца,  о котором ничего не знали с октября 1941 года. Оказывается, он тоже был в Узбекистане, его видели на Самаркандском вокзале.

Тогда старшая сестра решила поехать и найти отца. Отсутствовала она ровно месяц. Сначала от матери скрывали, что она поехала искать отца, но потом признались.

Отца она нашла, оказалось, что он сам искал семью и методично объезжал Узбекистан район за районом. Его приезд стал общим праздником — он купил корову и забил ее, наварили шурпу и весь день принимали односельчан. Поскольку отец не был депортирован, он мог перемещаться по стране свободно, а вот сестру за самовольное оставление комендантского участка арестовали, и 29 суток она просидела в комендатуре. К счастью, ее  все же освободили.

Отец привез разрешение на переезд семьи, но оказалось, что в него вписаны не все. Комендант не дал разрешение на отъезд остальных и тогда отец принял решение остаться с семьей.

 

Условия жизни  в кишлаке были ужасные. Узбекские дома не имели окон, отапливались изнутри «по-черному», пол земляной, много скорпионов.

Отец пошел в соседний «сад-совхоз» и сказал директору, что он приедет с семьей в 9 человек, среди них 6 — хорошие работники. Директор обрадовался и дал бричку для переезда. В конце года всем работающим выдавали продукты натурой, кто работал на урюке — урюком, кто на конюшне — мясом, другим — зерном… Поскольку все члены семьи работали в самых разных местах — это очень  помогало выжить. Зимой плели корзины.

Брат поступил в ФЗУ, а старшая сестра стала работать учительницей. Именно она узнала, что Хаджабадский детский дом № 16, который с началом  войны был создан на базе эвакуированного туда Днепропетровского детского дома, возвращается в Украину. Самое важное, оказывается, заключалось в том,  что был  издан приказ укомплектовать его  детьми из числа крымских татар.

К этому времени умерли родственники, их дети остались сиротами и фактически были обречены. Сестра взяла  в районо направление и отвезла в детский дом сразу 8 детей.

Поскольку в детском доме регулярно кормили, благодаря ее усилиям вскоре там оказались едва ли не все дети из Черкез-Эли:

1. Абдурефиевы: Мунире (1933), Рустем, Ахтем.
2. Аблязизовы: Февзи (1930), Вебие (1933).
3. Аблямитовы: Саджибе (1933), Наджие (1937).
4. Аблаевы: Мемет (1930), Мунире, Мерьем, Мерзие.
5. Абляев Нури.
6. Муртазаевы: Мерзие (1928), Мерьем (1930), Мукире (1934), Мумине (1936).
7. Османовы: Энвер (1930), Сервер (1932), Джевер (1936), Джеваес (1939).
8. Суфьяновы: Нури (1933), Алие, Заре.
9. Тейфуковы: Ферузе (1933), Абла, Ладивер.
10. Усеиновы: Эшреф, Эдем, Ахтем.
11. Фазыловы: Бедрие (1933), Надире (1939).
12. Эмирсалиева Нияра.
13. Якубовы: Мерьем, Шейде.
14. … Мейва, Алиме.

Кроме того, были дети из деревни Аджи-Булат. Османовы Эрнест (1930), Кинза (1933) и Сейран (1937). … Сейяр и Абдуреим.

Когда Зеккие-ханум диктовала мне этот список, я с изумлением записывал, поражаясь ее памяти. По-видимому, прочитав мои мысли, она улыбнулась и рассказала, что в детском доме из года в год именно она составляла списки учеников.

Поскольку все ее подруги оказались в детском доме, Зеккие стала уговаривать родителей отправить туда и ее, но те воспротивились, они настаивали на том, чтобы она пошла в соседнюю школу, к тому же узбекскую. Тогда одиннадцатилетняя Зеккие сама пошла в районо и получила направление в детский дом. На ее счастье, в районо работала какая-то крымская татарка, которая ей и помогла. Проблема была в том, что девочка совершенно не знала русского языка, вернее, знала только два слова: «Да» и «Нет», которыми наудачу и пользовалась.

Идти вновь в первый класс она отказалась, так как в Крыму, при немцах, успела окончить два класса. Учились, правда, на латинице. Ее зачислили во второй, но там не было ни одной крымскотатарской девочки,  и она загрустила. По математике все было прекрасно. Молча, она легко все решала и у доски, и в тетради. Блестяще выполняла работы по чистописанию, неплохо читала, особенно стихи:

Занялася заря расписная,   Выхожу за околицу я.

С добрым утром,  сторонка родная —  Дорогая Отчизна моя.

При этом … ничего из прочитанного она  не понимала.

Со временем освоила узбекский язык, а уже потом и русский.

К концу учебного года стала отличницей и по окончании 2-го класса получила премию — кусок американского мыла, который с гордостью отдала родителям.

Состоялся первый  выпуск. Всех мальчишек, кому исполнилось 16 лет, направили в ремесленное училище №10 Андижана, а девочек — на швейную фабрику имени Володарского.

Кормили неплохо. Было свое подсобное хозяйство, своя бахча, огород, сад, коровник. Работали там как дети, так и специальные рабочие.

Жить было интересно. Наряду с крымскими татарами были русские, украинцы, которых направили из детприемника. Это были дети, которые уже познали влияние улицы, во всех ее негативных проявлениях, включая и криминальный мир. Тем не менее они быстро адаптировались к новой жизни. Вова Туболкин стал блестяще учиться. Потом его нашли родители, и он уехал к себе на родину в Курск.

Мальчишки часто доставляли педагогам проблемы, но и с ними  тоже не особо церемонились. А Юсуфа,   сына бывшего председателя колхоза в Черкез-Эли, за какую-то очередную провинность даже поставили в наказание голым перед строем.

Директором детского дома был Саидов (узбек), завучем Гафятурин (казанский татарин). О всех них в памяти сохранилось только самое лучшее. В 1947 году добавились дети-узбеки: Нурехан, Хасият, Эргаш-Буюк, Эргаш-Кучук, Рузы, Абдурахман. Все они были сироты, и их перевели к ним из интерната.

Мальчики и девочки жили раздельно в своих спальнях. Всего было 4 отряда. Количество колебалось в пределах 120-200 детей.

Две девочки Курмеевы Зина и Зоя были старожилами, так как были в детском доме еще при днепропетровских воспитанниках. Потом Зина сама стала работать здесь же воспитателем. На узбекский манер дети называли ее Зинахон-ая, другую воспитательницу — Шурахон-ая.

Летом стали выезжать в пионерский лагерь. На открытии и закрытии был большой костер, на него приезжало начальство.

Мальчишки, конечно, создавали определенные проблемы. Воровали в садах фрукты. Когда подросли, стали обращать внимание на старших девочек. При этом знаки внимания, как правило, сводились  к дерганию за косу и другим проказам.

Стремление девочек дистанцироваться вызывало чисто животные инстинкты. За отказ дружить могли и ударить.

Поскольку метрик ни у кого из детей не было, то паспорта выдавали на основании заключения комиссии. Вписанные в них дни рождения записывались произвольно и, как правило, не соответствовали реальному возрасту.

Очень скоро Зеккие стала старостой и старшей всей девичьей половины детского дома. С гордостью и легкой иронией вспоминает, как с двумя ассистентами она входила в кабинет какого-нибудь районного начальника и, подняв руку в салюте,  звонко произносила: «Детский дом №16 приглашает Вас на праздничный концерт».

По окончании семилетки всех девушек стали «сватать» в Маргилан на шелкомотальную фабрику. Загорелась стать мотальщицей и Зеккие, но сестра не разрешила.

Предстоял трудный выбор будущей профессии. Приехал художник, который оформлял панно в детском доме. Зеккие ему помогала и потому твердо решила учиться на художника, но куда ехать, не знала.

Увлеклась вышиванием: «комсомольский значок», «хлопок»… эти работы даже были признаны лучшими на конкурсе всех детских домов Узбекистана.

Прием в комсомол прошел совершенно безболезненно. Недоумение комсомольского начальства вызвало то, что все биографии были написаны как под копирку: «родилась в Крыму, жила в селе Черкез-Эли, сейчас живу в детском доме…».

Как-то она зашла в больницу и увидела, что медсестра сидит и вышивает. Это так потрясло девочку. Какая хорошая работа, подумала она, можно, оказывается, даже вышивать на ней. Буду медсестрой!

Этот выбор дома неожиданно одобрили и она поехала в Андижан в медтехникум. Неожиданно  для себя узнала, что диктант по русскому языку написала на «2». Возвращая девочке документы, обратили внимание на то, что она из детского дома и… приняли в училище. Теперь ей предстояло проходить унизительную процедуру посещения коменданта. Она откровенно комплексовала, и старалась пройти незаметно, стыдясь своего унизительного положения.

Окончив медучилище, Зеккие на всю жизнь связала свою судьбу с медициной. Со временем окончила мединститут, заведовала отделением на Станции переливания крови. Стала «Почетным донором СССР», активно работала в общественной организации «Красный полумесяц», награждена значком «Отличник здравоохранения СССР».

Как я понял из ее рассказа, зачастую донорство было вынужденным. Когда не хватало для очередного больного крови, а у нее была нужная группа, она без колебания отдавала свою.

Общаясь с Зеккие-ханум, я ею откровенно любовался. Несмотря на возраст, она была такая же энергичная, требовательная, даже успела отчитать меня, что долго с ней не связывался. Оказалось, что она по-прежнему переписывается с завучем своего детского дома, которая уже живет в Ташкенте. Буквально на днях в составе крымской делегации Зеккие-ханум вернулась из хаджа в Мекку. Если вдруг станет вопрос о посылке делегации на Марс, я не удивлюсь, что в нее включат Зеккие-ханум. Она и там достойно будет представлять Землю и ее маленький уголок — наш Крым.

    

Воспитанники детского дома

 

 

 

comments powered by HyperComments