Супруги Эльвира Усейнова и Алим Темели
Лидия ДЖЕРБИНОВА, специально для «ГК»
И времени много с тех пор протекло,
Как ханское царство распалось!
И, кажется, все бы забыться могло,
Все… если бы все забывалось!..
Константин Случевский
Еще несколько десятилетий назад во всем СССР и в Узбекистане мальчишки играли в различные патриотические игры. Особенно любимыми были игры в «войнушки», часами вели бои на поле, применяя собственноручно сделанные из дерева «автоматы». Кто-то играл в партизан и фашистов, не совсем понимая значения слов. И никто не соглашался быть в роли врага, даже в игре, приходилось бросать жребий. Бои разворачивались не на шутку. Играя, они фантазировали, как могло бы произойти на самом деле. А источником для них служили фильмы и рассказы взрослых о войне.
Алим Темели тоже был не прочь воспроизвести бои по своей фантазии. Ведь его отец, Дилявер Темели, которому в начале войны было всего 10 лет, ни по чьим-то рассказам знал, кто такие партизаны.
Тогда он пас скот в окрестностях родного Корбекуля, и его сестренка Салига носила ему узелок с обедом, где был табак, за которым приходил связной из леса. Несомненно, в этом участвовали родители восьми детей. В их мыслях, душе и сердце была одна мечта: дождаться победы над лютым врагом человечества – фашизмом, и по возможности помогать. Они не забывали годы террора в Крыму, помнили, что в застенках НКВД были расстреляны представители интеллигенции, цвет нации. Среди них были и их родственники. К примеру, в 1937 году из 90 членов ЦИК Крыма было выведено около половины, большинство из которых вскоре подлежали репрессиям, а расстреливали их чаще всего после выездных сессий Военной коллегии Верховного суда СССР. Одна из них состоялась 17 апреля 1938 года. По ее решению был расстрелян И.Тархан, причем в тот же день, что и другие представители культуры. Ильяс Тархан был близким родственником деда Алима – Абдурамана-бея. В те годы приходилось остерегаться каждого. Боялись, что и их могут обвинить в связи с осужденными и привлечь к ответственности по надуманным причинам. Родственники же!!! Кое-кто из братьев деда Абдурамана даже сменили фамилии.
Семья Одабаш: Джафер, Абдурешид, Бекир, Абибулла и Зейнеб, 1920 г.
Сегодня Алим вспоминает: «Когда мы с отцом и двумя братьями в 1990 году подъехали к родному селу, машину оставили у дороги. Поднялись на гору, о чем отец очень мечтал в депортации, живя в прекрасном, сияющем необычной красотой востока городе Самарканде, но природа родного Крыма затмевала все, и мы, еще не подъезжая к родному дому, стоявшему за джами, отправились по лесным тропкам вглубь леса. Вдруг отец остановился и сказал: «Вот здесь должен быть родник. Найди палку». Нашли. Копнули. И вдруг, пробившись сквозь слой веток и гнилых листьев, забил слабенький родничок. Сначала вода была мутная, а потом струйка чистой водички, словно в благодарность родному человеку, потекла, пробивая себе небольшое русло. И казалось, что это текут слезы радости земли за начавшееся возвращение народа, которого она ждет уже не одно десятилетие. Пошли дальше. Сердце обливалось кровью при виде неухоженного и одичавшего леса. Отец сказал: «В старину каждый, кто шел в лес, при виде «диких» фруктовых деревьев прививал их, оживлял ручейки. Каждый ухаживал за лесом, понимая, что это жизнь. Жизнь человека, леса и животного мира».
Мерьем Муслимова, Мустафа Муслюм Улухчи, Эмине Шерфе Одабаш, Фатма Муслимова, Узбекистан
Отец Алима — Дилявер-ага — показал место, где пас овец и передавал узелок партизанам. Так, поприветствовав родные окрестности, отправились к родному отчему дому, где все напоминало о прошедших годах военного детства. Здесь когда-то, много лет назад, жила их большая семья и дяди с семьями. Подошли. На отца нахлынули воспоминания, и он поведал им о ночи депортации:
«В ту злополучную ночь 18 мая 1944 года мы, дети, были одни дома. Отца (Абдурамана), как и всех молодых мужчин, в апреле призвали в трудармию и, как мы узнали позже, отправили работать на лесоповалах Куйбышевской области. Мама заболела и лежала в больнице. Среди ночи пришли военные с автоматами и офицером. Приказали собираться. Старший брат Рустем, которому не было еще 18, стал собирать, что мог. Мы, кто постарше помогали ему. Привезли нас в переполненных грузовиках на станцию Сюрень. Здесь народу видимо-невидимо. Кто плачет, кто просит пить, кто кого-то ищет и зовет. Среди них была и наша маленькая сестренка Салига, которая случайно отошла от нас, ходила и громко плакала. Мама, которую привезли из больницы, услышала и узнала голос дочери, вышла на него. Так мы нашли друг друга и отправились в совершенно не приспособленном для перевозки людей эшелоне в далекий Узбекистан. Потеряв по дороге двух детей, прибыли в Дальверзин. Здесь были жуткие условия. Мама думала, как можно выбраться отсюда. Позже узнав, что набирается рабочая сила на строительство Фархадской ГЭС, мама решила воспользоваться моментом и добилась разрешения на переезд».
Фатма Шерфе Балич (Одабаш) и Ава хала (сестра братьев Одабаш) с детьми, Узбекистан
Это строительство было начато в 1943 году под руководством нового управления «Фархадстрой» и велось в тяжелых условиях. В основном использовался ручной труд, метод народной стройки, труд немецких и японских военнопленных. Часть огромной массы спецпереселенцев, прибывших в 1944 году, также была направлена на строительство ГЭС. В конце месяца из-за нехватки рабочих рук из совхозов и колхозов Ташкентской области дополнительно было переброшено еще 2 тысячи семей крымских татар. Жизненные условия были удручающими. Но, несмотря на имеющиеся трудности, спецпереселенцы показывали пример в различных соцсоревнованиях. Трудовую доблесть проявляли вчерашние фронтовики крымские татары, перевыполнявшие нормы. Был показатель более 200%. Это водители К.Алиев, З.Абибуллаев, С. Дервиш, И. Эбубекиров, А. Муминов, А. Комурджиев, С.Ибраимов, а также слесари Д. Чонтук и М. Арабаджи. Им неоднократно присуждалось звание «Лучший по профессии». В промышленную эксплуатацию ГЭС была принята в 1951 году.
Алим Темели продолжает: «На этом строительстве нашей Фатме-картана приходилось выполнять мужскую работу: возить груз тележками, работать кетменем и лопатой. Дедушке удалось узнать, где семья, и, получив разрешение от своего начальства, он приехал и увез ее в Куйбышев. Через несколько лет переехали в Самарканд. Мой отец, Дилявер Темели, получил в ФЗО специальность токаря еще в Куйбышеве и всю жизнь проработал на самаркандской автобазе. А его отец — Абдураман-картбаба — со временем стал местным муллой в районе Панджаб и умер в 1982 году далеко от родных мест. Так, мирно беседуя, мы продолжили свой путь к дому его детства, но нас не пустили. А моя мама, Мунивер Муслимова, живет с семьей моего брата в Курцах. Родилась она в Алуште в 1936 году. И жили они за Юкъары Джами, у крепости.
Дом, в котором родилась моя мама, снесли в 1988 году. Ее корни происходят из известных в народе родов. Они тоже подверглись репрессиям. Бабушка мамы — Эмине Джафер кызы Одабаш, а ее мама — Фатма Шерфе Балич. Члены этих фамилий стремились к просвещению. Бекир и Абибулла Одабаш принимали активное участие в политической и культурной жизни. Абибулла избирался делегатом I Курултая, печатался сам и редактировал журналы, будучи доцентом, преподавал в Крымском пединституте. Его старший брат Бекир стал членом ЦК «Милли Фирка». В 1928 году оба были арестованы. Абибулла был приговорен к расстрелу, замененному на 10 лет исправительно-трудового лагеря в Соловках и на Беломорканале. Время гибели остается неизвестным. Он реабилитирован 17 апреля 1991 года по закону Украины. Судьба Бекира, который тоже был приговорен к смерти, нам неизвестна. Тогда в Бутырках расстреляли 20 человек. Скорее всего, его тоже расстреляли».
Фамилия Балич тоже на слуху у народа. Усеин Балич — видный педагог, большевик, работал в руководящих органах Крыма, был наркомом просвещения. В 1929 году отдан под суд и осужден на 3 года как причастный к делу Вели Ибраимова. По кассации оставили 1,5 года. В марте 1930 года снова арестовали «за сокрытие своего контрреволюционного прошлого», приговорили к 10 годам лагерей. Отправили на Соловки. Был освобожден в 1939 году. Позже, после войны, проживал вместе со всем народом в Узбекистане.
Алим рассказывает: «Во время депортации маме было всего восемь лет, и сегодня ей все видится в черном тумане, но хорошо помнит, что до Дальверзина в Узбекистан ехали очень долго. Помнит, как люди в пути умирали от голода и жажды. Кормили вяленой или соленой рыбой. Происходило обезвоживание организма, и люди умирали, а тела выбрасывали и затем с жутким железным скрипом закрывали двери вагона. Эшелон двигался в своем направлении. В Дальверзине жили в землянках. От жутких условий люди умирали. У них тоже умерли двое детей. Мамин папа — Улукчи Мустафа Муслим картбаба — нашел их после трудармии. С его возвращением жизнь немного улучшилась. Через какое-то время переехали в Янгиюль. Мама, закончив восемь классов, поступила в экономический техникум. Работала экономистом в медучреждениях, аптеке, после замужества — в детдоме, горздравотделе. Из шестерых детей в живых нас осталось три сына.
В 1988 году мы с мамой решили поехать в Крым на разведку. Побывали в ее родной Алуште. И принялись за осуществление многолетней мечты — найти и купить дом для переезда в Крым. Местные люди подсказали, и мы в Курцах купили полдома.
Теперь начались известные многим соотечественникам мытарства по инстанциям относительно прописки. Нас с братом пригласили на районную административную комиссию, членами которой были двое мужчин и женщина. Узнав цель нашего посещения, председатель заявил: «Вы должны покинуть Крым». Я резко парировал: «По какому праву? У тебя есть паспорт? Покажи. Смотри — они одинаковые. По Конституции СССР мы равны в правах. Буду жаловаться». Хлопнув дверью, мы ушли. Нас вызывали снова и снова, но мы не ходили. Наведывались сотрудники правоохранительных органов. В случае насильственного выселения, у нас наготове стояли газовые баллоны для самосожжения. В феврале 1990 года нас с братом Абибуллой в очередной раз пригласили. В то время со стороны властей уже чувствовалось послабление в отношении нашего народа. Пришли. В этот раз за столом сидел и милиционер. Попросили предоставить документы. Я подал паспорт, партийный и военный билеты. В результате разрешили прописаться в Перовском сельсовете. Это позволило оформить дом, но с работой проблема осталась. Как-то в газете «Крымская правда» появилось объявление о том, что на Симферопольский хлебный комбинат требуются технологи, пекари, тестомесы с предоставлением общежития и прописки. Я взял трудовую книжку, где был отмечен мой трудовой стаж на Ташкентском хлебном комбинате сменным технологом, механиком по оборудованию, бригадиром, начальником смены, не забыл диплом об окончании Янгиюльского пищевого техникума, партбилет, и отправился в отдел кадров комбината, где даже слушать не стали, мотивируя отсутствием рабочих мест. «Так значит, газета врет?», — с этими словами отправился к директору. Тот, ответив, что ему нужно посоветоваться, попросил прийти через несколько дней. В следующий приход через несколько дней он сказал, что ему нужны люди с высшим образованием. Я предоставил диплом, подтверждающий мою учебу в Московском Государственном университете технологии и управления. И услышал ответ:
— Ты что, метишь на мое место?
— Да, я учусь в аспирантуре.
— Никто из ваших здесь работать не будет.
Я ушел. Но вскоре наступили другие времена. Стали почти повсеместно принимать на работу наших соотечественников. На этом комбинате тоже. И нам пришлось встретиться как-то с этим директором на крымскотатарской свадьбе. Я подошел к нему и сказал: «Никогда не говори «никогда». Все равно мы будем жить и работать в Крыму». Ну, а я уже работал на малом предприятии «Энергия», куда меня приняли с условием восстановить уже более полгода стоявшую, как говорят, «полностью разбитую машину». На удивление директора я быстро справился. Потом пришлось работать и на тракторе и даже на кране. А дом я построил на участке в Каменке. Все трудности обустройства позади. Дочери уже вышли замуж и живут своими семьями, а сыну планируем скоро сыграть свадьбу. Так что жизнь продолжается на родной земле. Мы с женой Эльвирой Усейновой счастливы, что живем на земле своих предков. И наши мечты осуществились».