Крымские татары в детских домах Узбекистана
Владимир ПОЛЯКОВ, доктор исторических наук
В настоящей статье мы публикуем фрагменты воспоминаний, которые, может быть, покажутся излишне натуралистичными, жесткими. Увы, как говорят французы, C’est la vie – Такова жизнь. По просьбе автора мы не указываем ни его фамилии, ни имени.
После смерти мамы и бабушки мы со старшим братом оказались в детском доме №19 в городе Чусте Узбекистана.
Наша школа состояла из двух половинок: одна русская, другая узбекская. Мы учились в русской половине. Моими одноклассниками были такие же обездоленные сироты – детдомовцы и дети, которые жили с родителями – «домошняки». В случае раздоров детдомовцы стояли горой за своих, поэтому «домашняки» опасались задираться с нами.
В эти времена в школе работали очень опытные педагоги, в основном из числа эвакуированных во время войны и демобилизованных военнослужащих. Они умели находить подход к детям и привить любовь к учебе. Вот их имена: муж и жена Сороколетовы – ленинградцы. Они до того увлекательно вели уроки, что мы, дети, сидели с разинутыми ртами и впитывали материал урока. Особенно отличалась жена, которая с таким увлечением преподавала русский язык и литературу (уже в старших классах), что помогло мне поступить в институт. Впоследствии они уехали в Ленинград. Им на смену приехала Филиппова, красивая девушка, окончившая институт. Жила она на частной квартире и тоже была увлечена литературой. Все ученики постоянно крутились возле нее.
Химию и немецкий язык преподавала Бэлла Григорьевна из эвакуированных евреев. После войны немецкий язык в школе не был в числе уважаемых дисциплин. Тем не менее при поступлении в институт в 1956 году по немецкому языку я получил четверку и это я считаю достижением Беллы Григорьевны. С двумя ее детьми, Майей и Рудиком, мы учились в одном классе. Они считались лучшими учениками класса и мы, несколько человек, соревновались с ними по успеваемости.
Математику, физику и военную подготовку преподавал Иван Петрович Мишутин, он же одновременно работал воспитателем в детском доме. Мы к нему тянулись, любое его слово было для нас законом. Он был фронтовиком и в первые годы ходил в военной форме. Целыми днями возился с нами. Мог отремонтировать любой мотоцикл и все владельцы мотоциклов с ним дружили, а мы, пацаны, были у него подручными. Мы, три друга — Толик Пащенко, Энвер Ганиев и я, до самого вечера ходили за ним по пятам и выполняли любое его поручение. Он научил нас не только теоретическим знаниям, но и практическим навыкам электромонтажных работ. Часто брал нас с собой, и мы помогали ему монтировать электропроводку в частных домах. Это очень помогло мне потом.
В детском доме я прожил все детство и отрочество, с 1946 по 1955 годы. Это было старинное одноэтажное здание с большим двором, примыкающим к городскому парку. В здании было 5 или 6 комнат. Три большие комнаты: в двух располагались спальни для девочек и мальчиков, в третьей — столовая. Ближе к воротам была спальня мальчиков, а в глубине двора для девочек. Комнаты на 50 – 60 человек. Летом кровати выносились во двор и мы спали под большим карагачом, примкнув кровати друг к другу. Ночью казалось, что с дерева спускаются джинны, и мы спали, укрывшись с головой одеялом.
В детдоме моя кровать располагалась рядом с кроватями двух братьев: Исаака и Нюни. Это были еврейские мальчики, оставшиеся без родителей. Остальной контингент детей составляли большей частью крымские татары и дети, поступающие к нам из детских приемников и колоний. Они верховодили и устанавливали свои порядки, конечно, втайне от воспитателей. Самым большим прегрешением считалось, если кто-либо жаловался или сообщал руководству о чьих-то проступках.
В нашей комнате всеми верховодил Коля Кандыбаев. Никогда не забуду, как он вступился за меня, когда нянечка тетя Нюра мыла полы, а я зачем-то пробежал по мокрому полу к своей тумбочке. Она начала кричать, что все татары грязнули и неряхи. Эта ругань длилась минут пять, и я от обиды заплакал. Коля, оказавшись свидетелем случившегося, подошел к ней, взял грязную, мокрую половую тряпку и со всего размаху ударил ею тетю Нюру по голове.
Обычно по воскресеньям человек 10 мальчиков убегали из детдома на базар. Договаривались, что там будут воровать арбузы или дыни. Становились все рядом друг с другом, Коля подходил к арбузной куче, начинал торговаться и между делом пропускал между ног 1-2 арбуза. Стоящие рядом пацаны хватали их, передавали дальше и все разбегались. Продавец не мог никого поймать, а мы шли в укромное местечко и ели арбузы. Кроме арбузного воровства практиковались карманные кражи. Ловким движением отточенного пятака Коля вырезал карман. Мы же были на подхвате, ну и отвлекали внимание жертвы.
Один обворованный понял, что это дело рук детдомовцев, и пришел жаловаться к директору. Всех, кто в этот день был в городе, начали по одному вызывать к нему в кабинет. Кто-то все-таки выдал Колю Кандыбаева. В милицию директор сообщать не стал, а Кандыбаева на несколько дней посадил в карцер.
Отбыв наказание, Коля вызвал всех мальчишек в парк, который находился за глинобитным забором. Вызвал доносчика в круг и крикнул: «Бейте его!». Все мы набросились, и через пять минут тот уже лежал на земле, а мы разбежались.
Зачастую дети убегали из детдома, в поисках приключений, их ловила милиция и возвращала обратно, многие успевали уехать далеко и после поимки попадали в детприемники, а если совершали серьезные преступления, то в детские колонии, а после отбытия наказания опять направлялись в детские дома. Наш детдом располагался в глубинке, поэтому к нам они попадали редко. Одним из таких и был Коля Кандыбаев. Хотя у него и были тюремные замашки, но он был чрезвычайно справедлив, пользовался всеобщим уважением и был нашим кумиром.
Воспитателем в нашей младшей группе была Мария Федоровна Шиц, очень строгая и педантичная немка. Она любила нас, готовила с нами уроки, учила правилам хорошего тона и поведения. В мальчишеской среде особым знаком отличия считалось иметь наколки на теле, но благодаря Марии Федоровне никто из нас себе этого не позволил.
В детдоме работали всевозможные кружки, которыми руководили хорошие педагоги. Особенно хорошо шло дело в судомодельном кружке. Когда работал этот кружок, мы, дети, как мухи, облепляли Ивана Петровича и Юзика. Нашему восторгу не было предела, когда с нашей помощью была изготовлена действующая модель парохода. Он состоял из жестяного корпуса и котла с латунной мембраной. Котел наполнялся водой, под ним разжигалась таблетка сухого спирта и опускалась в воду. Пароход начинал пыхтеть и двигаться, пока не сгорала таблетка. Другим направлением было авиамоделирование.
В детдоме были также кружки: танцевальный, хорового пения, акробатический. Первые два были обязательны для всех детей. Следует сказать, что старшие ребята постоянно насмехались над прилежными и активными учениками.
Если кто-то из ребят провинится, его наказывали, устраивая темную. Когда провинившийся спал, ему на голову накидывали одеяло, старшие держали, а все остальные били, это наказание называлось «устроить темную», а затем все разбегались по своим кроватям и делали вид, что спят. Другим наказанием был велосипед. Провинившемуся во время сна вкладывали между пальцами ноги газету, поджигали и разбегались по своим кроватям. Когда огонь начинал жечь пальцы, провинившийся просыпался и начинал «крутить педали», все остальные хохотали. Все эти «шутки» воспитывали в ребятах чувство коллективизма, неприятия наушничества и других отрицательных черт характера. Может, с точки зрения педагогики, такие методы были неприемлемы, но с жизненной точки зрения, они давали хороший урок.
В детдоме была столовая и отдельно стоящее кухонное здание. Старшие пацаны и девочки по очереди дежурили на кухонных работах и в столовой. Особенно ценной была работа в хлеборезке, так как давала возможность сэкономить немного хлеба, вынести и угостить своего друга.
Столовая не могла вместить всех детей, поэтому обедали посменно. По мере освобождения столов из очереди под карагачом вызывались по четыре-пять человек, и они бежали в столовую. На входе в столовую дежурили старшие ребята, которые следили за порядком и обыскивали выходящих, чтобы они не выносили хлеб в спальные комнаты. В те годы почему-то нас часто кормили консервами «Треска в масле» и поили рыбьим жиром.
В 1948-м мой друг Нюня отравился консервами, его срочно отвезли в больницу, но спасти не смогли. Перед похоронами нас, его брата, меня и еще несколько ребят, повели в больницу с ним попрощаться. Завели в морг, где на столе лежал Нюня, у него живот был разрезан и зашит крупными стежками. Мы, как увидели, сразу заплакали, это произвело на нас очень глубокое впечатление.
До 1950-х годов хлеб выдавали по талонам, и люди заранее выстраивались в очередь. Детскому дому хлеб отпускали без очереди. Его возили на специальной двухколесной арбе, на которую ставили специальный ящик, а в него загружали хлеб.
Наш конюх дядя Ваня добровольно собирал нас и учил сапожному ремеслу. В те времена обувь была в особом дефиците, поэтому на любые прорехи ставились латки и пришивались сапожным двойным швом. В дальнейшем мне это очень пригодилось.
На лето весь детский дом выезжал в пионерский лагерь. Располагался он в горном селе Гава, на берегу бурной горной речки Гавасай. Здесь мы находились все лето, и каждый день был расписан по мероприятиям, которые проводили пионервожатые. Эти мероприятия были связаны с экскурсиями вдоль речки, походами в горы, особенно на пулеметное гнездо, которое представляли две каменные призмы, расположенные V-образно. По легенде, рассказываемой пионервожатыми, здесь красноармейцы отбивались от нападавших отрядов басмачей. В эту легенду по прошествии лет верится с трудом, так как село располагалось вдалеке от других населенных пунктов и не представляло особой стратегической ценности. Тем не менее в нашем детском воображении разыгрывался бой, и мы с удовольствием ходили к месту предполагаемой битвы.
Другим занятием было путешествие вдоль речки и сбор фруктов с горных деревьев, которые здесь росли в изобилии. Не менее увлекательным было купание в речке, когда горный студеный поток увлекал тебя, лежащего на спине, за собой, перекатывая по скользким камням, обросшим тиной. Никаких ушибов при этом не было или мы их не замечали. В речке водилось много рыбы, ее мы ловили на самодельные удочки. На крючок наживляли или червей, или белый тутовник. Весь улов потом запекался на костре и съедался с большим удовольствием. Эти занятия не приветствовались воспитателями, но мы убегали в самостоятельные походы. Вечерами два раза в неделю приезжала кинопередвижка, и мы засветло занимали места, ближе к экрану и ждали начала сеанса. Киномехаником был наш детдомовский выпускник из старшей группы, который окончил курсы киномехаников и работал в районном кинотеатре. После кино он включал музыку, и мы танцевали, кто во что горазд.
Нас, младшую группу, опекали девочки из старшей группы. Особенно отличалась Соня (Сание), высокая сухопарая девчонка, которая давала отпор всем драчунам. Ее боялись все ребята, даже больше, чем воспитателей и пионервожатых.
Несмотря на то, что в лагере было очень интересно, все-таки мальчишеский зуд иногда брал верх, и хотелось других впечатлений. И вот однажды, под предводительством все того же Коли Кандыбаева, мы, 5 ребят, убежали из лагеря, и пошли пешком в детдом. Нужно было преодолеть 25 километров пути, которые мы прошли за целый день, но на подходе к городу, когда начало темнеть, мы свалились от усталости и заснули прямо на голой земле. Конечно, нас впоследствии нашли и поместили на несколько дней на карантин.
Жизнь в детском коллективе всегда связана с какими-то приключениями. Начиная с 3 класса, после занятий в школе нас водили на сбор хлопка. Находились ребята, которые пробовали разные растения на вкус. Однажды начали расхваливать семена дурмана, и я взял и съел целую горсть семян дурмана. Получил сильное отравление, во рту все пересохло, я боялся сказать воспитателю, пришел в палату и лег в свою постель. У меня начались галлюцинации, казалось, что кто-то лезет на голландскую печку, стоящую в нашей комнате. Потом пришли воспитательница, медсестра, они начали промывать мне желудок. Я был спасен. А некоторые ребята попадали с отравлениями в больницу.
Когда мой старший брат Шамиль, когда ему исполнилось 14 лет, вместе со своими сверстниками был отчислен из детского дома, то их снабдили постельными принадлежностями, обмундированием, сняли для них частную квартиру и устроили на работу.
В 1955 году расформировали наш детский дом. Чтобы меня не отправили в другой город, тетя Бейе забрала меня, и я стал жить у нее дома.
comments powered by HyperComments