Дорогу домой протоптали они
Судьбы детей войны исковерканы, изранены. Сколько невзгод и лишений им пришлось вынести на своих детских плечах! Сколько трудностей и страданий выпало на долю маленькой хрупкой Себии, рожденной в ноябре 1941 года в с. Отуз (Щебетовка) Судакского района в семье Мустафы и Фирдаус Касара! С лихвой хватит на десятерых. Казалось бы, война, депортация, годы на чужбине, гибель родных должны были огнем и кровью иссушить, ожесточить сердца наших отцов и матерей. Но они, несмотря на тяжкий груз выпавших на их долю испытаний, сохранили самые высокие и светлые чувства, радость и вкус жизни, доброжелательность и непреодолимое чувство Родины. Себия Усеинова одна из тех, кто родился в военное лихолетье в родном Крыму, выжил в депортации и смог с семьей вернуться на родину. Наше теплое общение с воспоминаниями о былом, которое перемежалось темными и светлыми красками, Себия-апте украшала мелодичным пением крымскотатарских народных песен. При этом лицо ее светлело, проникаясь каждой строчкой песни, она словно вкладывала всю душу в пение, получая от этого особое удовольствие. Наверное, только обладая такой широкой и певучей душой можно вынести любые невзгоды.
Персиковые свидания
Мустафа Касара был третьим ребенком в многодетной семье, у него было шесть братьев и две сестры. Жили они в живописном селении Кутлак. Фирдаус тоже была третьим ребенком в семье Амета-эфенди из Старого Крыма, у нее было шесть сестер и два брата. Амет-картбаба совершил хадж, когда Мерьем-картана была беременна третьим ребенком. Возвращаясь из Мекки, Амет-картбаба побывал в Турции, где увидел красивый пароход с не менее красивым названием «Фирдаус». Новорожденную дочь, долго не раздумывая, нарекли этим райским именем.
Как корабль назовешь, так он и поплывет. Вот и слава о красе Фирдаус слыла далеко за пределами Старого Крыма. Каждое утро, просыпаясь, Амет-эфенди и Мерьем-ханум не могли понять, откуда у них под окном появлялась целая гора персиковых косточек. Пока не заприметили, что к их дочери повадился паренек из Кутлака Мустафа Касара. За беседой молодые и не замечали, как съедали корзину сладких и сочных персиков из собственного сада. Так персиковые свидания увенчались сватовством и свадьбой. В 1931 году у Мустафы и Фирдаус родилась Мунивер, через несколько лет — Диляра и в начале войны – Себия. Мустафа ушел на фронт, а Фирдаус осталась дома, в с. Отуз, с тремя детьми.
Эта молодая, с черными кудрявыми локонами, невысокого росточка женщина успевала все. И пчел разводила, и шила, и вино делала. Чем бы она не занималась, всегда напевала песни. Вот и маленькая Себия переняла от мамы эту музыкальность. «Помню, мама раскатывает тесто — и поет, лепит пельмени – поет. У нее был красивый голос, она знала много старинных песен, и ее всегда на праздниках и в гостях просили спеть, — вспоминает Себия-апте.
На чужбину — с Кораном и белым конем
В то утро 18 мая 1944 года Мунивер, Диляра и Себия были дома одни. Мама накануне ушла к родителям в Старый Крым за мукой. Резкий стук в дверь ранним утром переполошил девчат. Вошедшие трое солдат приказали срочно собрать вещи и выйти во двор. Тринадцатилетняя Мунивер вмиг распорола красивую подушку с вышитым на ней мелким крестом белым конем, подаренную маме ее русской подругой, вытряхнув из нее вату и мамины драгоценности, сложила в чехол одежду и два Корана. Три девчушки страшный путь в неизвестность преодолевали почти самостоятельно. Рядом ни отца, ни матери, ни родных, только соседи-односельчане. Набитый до отказа женщинами, стариками и детьми эшелон после трехнедельного утомительного пути остановился в с. Каттакурган Самаркандской области Узбекистана. Детишкам выделили небольшой барак без окон и дверей, позже — небольшой паек, которого иногда лишались. У Диляры его попросту отнимали по дороге, и она в слезах возвращалась домой, где ее ждали голодные сестрички, непонимающие почему сестра их не кормит. А обеспокоенная судьбой своих детей Фирдаус, босая, в фуфайке поверх легкого платья, оказалась в составе эшелона, прибывшего на Урал. Почти год она пребывала в неведении: что с ее детьми, где они, живы ли? Отчаявшейся женщине кто-то посоветовал написать письмо «всесоюзному старосте» Михаилу Калинину с просьбой помочь отыскать детей. Вскоре пришел ответ, что ее дети находятся в Каттакургане. Младший брат Фирдаус – Абдюль-Фетта отправился за ними, но девочек из Каттакургана перевели в туркменский город Чарджоу.
Сестры Касара — Диляра, Себия (в центре) и Мунивер в родном Отузе до депортации
— Абдюль-Фетта-дайы начал нас разыскивать, — рассказывает Себия-апте. – Прибыл в комендатуру Чарджоу, а там ему говорят, что детей здесь нет. Лишь на третий раз, положив в карман камень и громко стукнув им по столу, он добился того, чтобы ему, наконец, сказали правду. Когда нас вывели, он не мог удержать слез. Перед ним стояли маленькие оборвыши, голодные, истощенные. Я тогда болела рахитом. Абдюль-Фетта-дайы отвез нас к своей сестре — тете Мерджале, и мы некоторое время жили с ней и ее сыном Дилявером. Потом приехала в Чарджоу мама, а после войны нас отыскал отец. Я его совсем не помнила. Когда он обнял меня и, посадив на колени, сказал: «Мен сенинъ бабанъ» (я твой отец), я вырвалась и убежала. Помню, прибежала в какое-то зеленое-зеленое поле, весна, все цветет. Вдруг в траве нашла маленькое яйцо, и от переполнявших меня противоречивых чувств, прибежала к отцу и кричу: «Баба, мен йымырта таптым!» (Папа, смотри что я нашла). Я поняла, что именно тогда во мне проснулись настоящие дочерние чувства к отцу. А тот чехол с вышитым белым конем стал семейной реликвией, через много лет он вернулся с семьей моей сестры обратно в Крым.
Вернувшийся с орденом «За отвагу» фронтовик Мустафа Касара, разделив участь спецпереселенцев, принялся обустраивать семейный быт.
Себия – ранняя пташка
Семья Касара с тремя детьми перебралась в Фергану. Мустафе предложили работу в узбекском театре декоратором – мастерил сцену, подмостки, выполнял всякую плотническую работу. Им выделили комнатку на втором этаже театра, из дверей которой хорошо просматривалась сцена, а из окна — фонтан на улице. В Фергане Себия пошла в школу, была озорной, бойкой девчонкой. Вечерами могла с любопытством наблюдать за невероятным действом, происходящим на сцене. Так происходило первое знакомство с театральным искусством.
После окончания школы Абдюль-Фетта-дайы повез Себию в Коканд, поступать в коммунальный техникум. Исполнительная и способная девочка легко справлялась с чертежами и проектами, и мама посоветовала продолжить учебу. Себия успешно отучилась в Самаркандском государственном архитектурно-строительном институте на отделении промышленного гражданского строительства.
— Меня избрали в женсовет общежития, поскольку была аккуратной и рано вставала, не могла долго спать. Не зря меня назвали Себия, что в переводе с арабского означает «ранняя». В 4.20 утра я уже на ногах. Девчонок на занятия не добудишься, отыщу где-нибудь мышь, за хвост ее и по комнатам с криком: «Подъем!» Сколько тут было визгу, но зато полный порядок и никаких опозданий, — смеясь, рассказывает Себия-апте.— Меня назначили заведующей Красным уголком учебного корпуса, я там подшивала газеты, а по ночам, почти до самого утра, занималась чертежами, напевая любимые песни. Утром на занятиях преподаватель, демонстрируя студентам мою ночную работу, одобрительно заключал: «Вот этот чертеж — настоящее зеркало жизни!»
«Папирос»
Эту песню Себия в красной велюровой юбочке и белой блузке пела по просьбе своего двоюродного брата Асана на его свадьбе в Фергане. Братишке невесты Нуредину Усеинову понравилась и песня, и ее юная очаровательная исполнительница. Их познакомили, они встречались, пока Себию не направили в Ташкент на курсы повышения квалификации. Общение не прервалось, а перешло в переписку.
— У нас во дворе в Фергане, уже после того, как я вернулась с курсов, вечерами собиралась вся окрестная молодежь, пели, общались, — рассказывает Себия-апте. – Приходил со своим аккордеоном и Нуредин. Он самоучка, но хорошо играл и пел. В 1967 году мы поженились, и я стала Усеиновой. Через год родилась Мерьем.
Семейная лепта в национальный вопрос
День возвращения домой, в Крым, каждый участник крымскотатарского национального движения приближал, как мог. Нуредин Усеинов с 1960-х годов принимал участие в собраниях и встречах, распространял обращения и информации по регионам. Когда возникла острая необходимость в размножении документов, он, отыскав где-то старую печатную машинку и отремонтировав ее, печатал под копирку всю необходимую информацию. Вскоре к этому процессу подключилась и молодая жена Себия. Она диктовала ночами, а Нуредин печатал. Усеиновы тесно общались с Бекиром Османовым и его супругой Марией Владимировной, Мухсином Османовым, Юрием Османовым, Зекерьей Османовым, Сейдаметом Меметовым, Ризой Асановым и многими другими. Он неоднократно в числе посланцев народа выезжал в Москву. В 1977 году с ним поехала и Себия. Они и еще с десяток соотечественников снимали жилье в подмосковном Царицыно, Себия готовила обеды. Когда старшие дети подросли, семья Усеиновых включилась в движение почти полным составом: в 1987 году старшая дочь Мерьем и сын Таврид, еще будучи совсем юными, приняли участие в московских акциях в Москве.
— Я очень хорошо помню наши встречи и собрания с инициаторами крымскотатарского национального движения. Частенько к нам в гости приходили Бекир-ага Османов с женой Марией Владимировной, они всегда детям приносили гостинцы – сладости, перевязанные желтым бантиком. Мы ездили на маевки в живописные места Шахимардана, нас объединяла, питала общая идея и любовь к родной земле, — с грустью вспоминает Себия Усеинова. – Нуредин вместе с Сейдаметом Меметовым возил Мухсима-ага на собрания, часто навещал его уже в Крыму, в Карасубазаре. Мы были у него как-то вместе, он уже был совсем плох, лежал на досках, видимо, врачи рекомендовали. Он очень любил кашыкъ аш (суп из мелких пельменей), и мы ему готовили.
В 1974 году Нуредину Усеинову удалось купить небольшой домик на краю села Батальное Ленинского района. Удалось, потому что существовало негласное распоряжение: крымским татарам не позволять селиться в Крыму – не прописывать, не продавать дома, не принимать на работу… Одним словом, чинить всяческие препятствия на их пути на родину.
— В довесок к дому нам продали корову с теленком. Нуредину пришлось и скотником работать и сапожником, а мне, не знавшей с какой стороны к корове подойти, – заняться дойкой и уходом за ней и теленком, — рассказывает Себия-апте. – Помню, как не раз корова лягала меня, ноги у меня были в синяках от ушибов. Сама дою, плачу и навоз убираю. Сколько раз в слезах возвращалась из магазина, потому что отказывались нам, как крымским татарам, продавать хлеб, мясо, продукты… И хлеб сама пекла, и по ночам за 3 – 5 рублей платья на заказ селянам шила. Узнав о том, что я умею шить, директор школы предложила вести кружок кройки и шитья, и я согласилась. Как-то соседи заметили, что корова наша носится по полю, задрав хвост. Мы не поймем, отчего. Сосед подсказал: видать, у коровы на позвонке в ране завелся червь, оттого что мухи садятся и откладывают в них яйца, надо его удалить. Нуредин привел корову, привязал, подставил мне скамеечку, подсадил, и я, поддев булавкой, вытянула из раны на хребте нашей коровы белого гофрированного червя, обработала рану зеленкой. Так мы постигали секреты сельской жизни и содержания домашней живности. Нуредин в свободное время собирал сельскую детвору и обучал игре на аккордеоне, его старый немецкий аккордеон мы храним как память о нем.
Нуредин с 15 лет работал, когда мы только познакомились, он учился на первом курсе Маргиланского института легкой промышленности, это был человек, не знавший лени и не боявшийся никаких трудностей. Мы, имея высшее образование, брались за любую работу и справлялись с любой задачей. Нуредин-ага параллельно писал письма и заявления в различные инстанции, требуя разрешения на прописку. К нему из соседних сел вскоре потянулись крымские татары, постепенно прибывающие из мест депортации и также столкнувшиеся с произволом местных властей. Он помогал им составить письма и заявления, добивался приема у местных чиновников. Кому-то из соотечественников, благодаря этим обращениям, удалось прописаться, устроиться на работу, но главному зачинщику и инициатору всех этих акций по-прежнему отказывали.
Почти десять лет семья Усеиновых была лишена элементарного права законно укрепиться в законно приобретенном доме. Из-за отсутствия прописки детей с трудом приняли в среднюю школу, зато потом исключили из музыкальной. В этих морально и материально невыносимых условиях семья настоящих патриотов решается еще на одного ребенка. В 1978 году у Усеиновых уже на родине, в Крыму, родился третий ребенок.
— В роддом в п. Ленино без прописки не принимали, сосед Андрей, заведовавший гаражом в с.Батальное (мы с его семьей дружим уже почти 40 лет), повез нас в феодосийский роддом, так что Айше родилась в Феодосии. В 1982 году, устав от всех этих лишений, мы с тремя детьми переехали к друзьям в Геническ, где Нуредину предложили работу по специальности — главным механиком кирпичного завода, и мы семь лет прожили в Геническе. В 1990 году муж перевелся на кирпичный завод Симферополя, здесь начали строительство своего дома.
В 1998 году 60-летнего Нуредина Усеинова коварная болезнь, онкология, вырвала из рядов ныне живущих. Он не успел даже выйти на пенсию, оформив которую, так мечтал отдохнуть.
Болезнь вырвала его из нашей жизни, но не из памяти. Он живет в троих своих детях, в восьмерых внуках. Он живет в памяти родных и друзей.
Жизнь этой семьи может служить примером стойкости, трудолюбия и непобедимой любви к родной земле. 76-летняя Себия-апте, несмотря на совсем недавнюю травму – перелом руки и операции, легко справляется одной левой с тестом и пирогами, угощает соседей, и нам перепало. Вот такая она неугомонная Себия — пташка певчая.
comments powered by HyperComments