Неумолимое время оставляет все меньше свидетелей крымской истории первой половины ХХ века. Тем ценнее и интереснее звучат слова оставшихся очевидцев. В редакцию «ГК» Наримана Мазинова привел злободневный вопрос о реабилитации. Подав документы на получение справки еще год назад, он до сих пор не может ее получить. Несмотря на свой 87-летний возраст, Нариман-ага сохранил ясный ум и память. И мы не могли не попросить его поделиться своими воспоминаниями.
Конец мирной жизни
Н.Мазинов родился в Ялте в 1928 году в семье председателя районного комитета взаимопомощи Османа Мазинова. Как рассказывает Нариман-ага, отец был родом из деревни Биюк-Озенбаш. Семья Османа была зажиточной и с 1910 года владела в селе собственной кофейней. Осман работал в отцовском хозяйстве и кофейне, но с окончательным утверждением в Крыму советской власти с кофейней пришлось расстаться. Это, впрочем, не помешало Осману сделать карьеру советского партийного и хозяйственного работника. Окончив в 1923 году областную совпартшколу в Симферополе, он был направлен на работу в Ялтинский район.
Судьба в дальнейшем забросила Османа Мазинова в Судак, где он дослужился до должности председателя районного кооперативного союза, затем в Симферополь. В столице Крыма О. Мазинов работал зампредседателя горсовета, а затем заворготделом горкома партии. В середине 1930-х годов Осман был направлен в Москву на курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП (б). Во всех этих переездах за ним всегда следовали жена Велиде и сын. Веляде была родом из Дерекоя, в девичестве носила фамилию Мангутова.
В 1935 году над Мазиновыми стали сгущаться тучи. Османа исключили из партии, обвинив в сокрытии социального происхождения. Припомнили и то, что старший брат Усеин в гражданскую воевал против красных. Служивший в крымскотатарских эскадронах Усеин, по словам Наримана-ага, действительно воевал на стороне белых. После поражения белой гвардии он остался в Мелитополе, где его укрыла семья русской женщины, и он дал ей слово, что женится на ее дочери. И так он остался жить в Мелитополе, рассказывает Нариман-ага.
Тем не менее Осман не попал под репрессии, а в 1940 году был восстановлен в партии. Накануне войны он работал председателем Симферопольской артели им. Чкалова.
В Симферополе семья Мазиновых жила сначала на улице Липовой, а затем переехала в дом на ул. Фрунзе, 8. В августе 1941 года, по воспоминаниям Наримана-ага, отца мобилизовали на фронт. Война тем временем приближалась к Симферополю. Накануне прихода гитлеровцев в доме появился отец в военной форме и с оружием. Он рассказал, что командование разрешило ему помочь семье выехать из Крыма на материк в эвакуацию. Но осуществить этот план не удалось.
«Собрались они с мамой идти в город. Навстречу бежит женщина с вокзала. «Куда вы идете в военной форме? На вокзале уже немцы», — говорит она. Он вернулся. Но не домой.У нас по Грибоедова, 120 (тогда улица Крылова) жил мамин брат. Это был конец города, самая окраина. Пошли туда. Только пришли, как на улицах появились немецкие мотоциклисты. Отец решил, что должен выходить в лес и искать своих. Эвакуация сорвалась. Какая эвакуация, когда немцы зашли. И мы — папа, мама и я пошли в лес», — вспоминает Нариман-ага.
На лесных тропах
Выход в лес состоялся 4-го или 5-го ноября. Отец переоделся в штатское, партбилет спрятал под подошвой, в каблуке башмаков. Исмаил Мангутов, брат Веляде, дал Осману одежду и теплые вещи. Оружие отца, оставшееся дома (полуавтомат с патронами), Нариман надежно спрятал на чердаке.
Выйдя из Симферополя, они лесом дошли до Озенбаша. В пути они увидели множество групп красноармейцев и моряков, попавших в окружение и пытавшихся выбраться в район Севастополя. «Когда немцы Ялту взяли 7-го числа, мы уже были в лесу, — рассказывает Нариман-ага, — Продуктовые базы, созданные в лесу для партизан, находились безо всякой охраны. Кто хотел, тот и опорожнял эти продуктовые склады. Я очевидец. Помню эти все казармы при лесничествах. В мирное время в них жили рабочие, трудившиеся в лесном хозяйстве. В те дни там на охоту ходили в леса заповедника и не занимались делом. Я видел генерала Аверкина в окружении женщин. Они по дорогам лесным шли. Там и мужчины были, но в основной массе были женщины — военные, в военной форме. Мы дошли до Озенбаша, и нигде не смог отец остановиться. Такая была в лесу неразбериха. Некуда было приткнуться».
Оставив отца в деревне, Веляде с Нариманом возвратились в город. Осман продолжал пытаться примкнуть к партизанам. Тогдашнее руководство партизанского движения Крыма отказывалось принимать попавших в окружение военных в уже сформированные партизанские отряды. В конечном итоге он стал бойцом партизанского отряда под командованием Абляза Аединова, состоявшего из красноармейцев, попавших в окружение. Веляде также была вовлечена в партизанское движение, она стала связной с позывным «Мария». Несколько раз она вместе с братом Исмаилом ходила в лес, где виделась с мужем, и получала задания от партизан. Но в декабре состояние здоровья страдавшего от открытой формы туберкулеза Исмаила сильно ухудшилось. Тогда Нариман вызвался сопровождать мать.
В конце декабря они вдвоем вновь пустились в дорогу. Зайдя в партизанский лес со стороны Бешуйских Копий, они вышли в расположение отряда Калашникова (скорее всего это был Акмечетский партизанский отряд, которым командовал К. Калашников). Веляде там знали. Одетый в кожанку партизан подробно расспросил мать и сына о том, что они видели в оккупированном городе, и все записал.
Это было время, когда на востоке Крыма, в Керчи и Феодосии, высадились советские войска. Положение для вермахта, чьи основные силы на полуострове были заняты штурмом Севастополя, стало критическим. Казалось, освобождение совсем близко. Нариман рассказал партизанам о том, как в самом центре Симферополя, на улице Пушкинской, из машин, очевидно, прибывших с востока, выскакивали немецкие офицеры — кто в рубашке, кто в одних кальсонах. Офицеры забегали в гостиницу «Ленинградскую», где их принимали. Посмотреть на необычное зрелище собралась толпа горожан. Рассказывал Нариман и о расстрелах нацистами евреев. Его друг Севка, живший в доме напротив, рассказывал, как его отчим-еврей собирался на расстрел.
Османа известили о приходе семьи, и он из своего отряда пришел повидаться с близкими. Перед тем как покинуть партизан, Веляде с Нариманом получили задание собирать необходимые партизанам сведения. Им говорили, что советская власть скоро вернется в Симферополь. Веляде также переписала свежие сводки Совинформборо и речь Сталина, произнесенную на знаменитом параде 7 ноября 1941 года в Москве, чтобы передать эти материалы для распространения надежным людям в городе. Бумаги она спрятала под подкладкой своего демисезонного пальто.
1 января они отправились в обратный путь. Партизаны рассказали им, как выйти из леса на дорогу, и советовали не останавливаться в селе Бия-Сала (Верхоречье), а идти сразу в другую деревню, чтобы не вызывать лишних подозрений.
Но на беду Нариман по пути промочил ноги. Несмотря на холодную зиму, горный ручей не замерз, а обувь у мальчика была прохудившаяся. Опасаясь за здоровье сына, Веляде решила все-таки остановится в Бия-Сала. В селе местные показали им дом единственной, проживавшей здесь, татарской семьи. Но только путники дошли до него, как туда заявились румынские солдаты.
Перед лицом смерти
Спрятанные в пальто листы с переписанными сводками и речью Сталина, будь они найдены при обыске, вполне могли выдать в матери и сыне сторонников партизан. Оккупанты не церемонились со своими противниками, и малейшие подозрения могли привести наших героев если не сразу на виселицу, то по меньшей мере в концлагерь. На их счастье, румыны охраняли их не очень бдительно. Веляде с Нариманом незаметно для солдат смогли потихоньку съесть компрометирующую бумагу. Другого способа незаметно ее уничтожить попросту не было.
В остальном было легче. На вопросы солдат отвечали, что ходили в Буюк-Озенбаш навестить родственников и поменять вещи на продукты. В доказательство показывали полученные от партизан сахар и махорку (некоторые партизаны просили по дороге назад навестить свои семьи, сообщить родным, что они живы, и передать сахар и махорку, адреса партизанских семей заучивались на память).
В конечном итоге румыны отвели Веляде с Нариманом к местной жительнице, муж которой был проводником у немцев. В два часа ночи в дом пришли староста села и его сын. Наримана выставили из дома. А Веляде обыскали, раздев до последней нитки, но ничего подтверждавшего их связь с партизанами не нашли.
Наутро румынские солдаты отвезли мать и сына в Бахчисарайское гестапо. Оттуда их направили в городскую тюрьму. В общей камере было человек тридцать — мужчин, женщин и детей, проходивших по разным делам.
Поразмыслив, Нариман догадался, что их с мамой могут вызвать на допросы по отдельности. Он предложил ей заранее договориться о том, что они будут говорить гестаповцам, чтобы их показания совпадали. Догадка Наримана оказалась верной: их допрашивали врозь. Они дали одинаковые показания о том, как возвращались в Симферополь из Буюк-Озенбаша, в каких местах по дороге мимо них будто бы прошли партизаны. Впрочем, предусмотреть все вопросы немцев было невозможно. Обоим гестаповцы задали каверзный вопрос о том, были ли на тех партизанах, которых они видели, погоны… Но по счастливой случайности оба ответили одинаково, что погон не было.
В конечном итоге их все-таки отпустили на свободу. По пути в Симферополь они нашли в одном из сел дом партизана, просившего передать весточку матери. «Пришли мы туда, постучались. Вышла женщина. Говорим, так и так, от вашего сына. «Никакого у меня сына нет, уходите отсюда», — слышим в ответ. Боялась, это понятно. Мы просились ночевать — не приняла. Он передавал ей немного сахара. У них был кусковой сахар, партизаны Калашникова тогда хорошо питались, они пекли на Новый год белый хлеб, в то время как отряд Аединова, как рассказывал отец, уже голодал».
Гибель близких
Вернувшись в Симферополь, Веляде с Нариманом застали в своем доме непрошеных постояльцев — немецких солдат. Свободного места в доме не было, и им пришлось идти ночевать к дяде Исмаилу. Там их ждала горестная новость — накануне немцы арестовали дядю. На следующий день Нариман вместе с бабушкой отправился к зданию гестапо на ул.Студенческой, чтобы выяснить его судьбу. Вышедший к ним немецкий офицер попросил их не беспокоиться, заявив, что с арестованным все в порядке. Ничего не дало и обращение в Симферопольский мусульманский комитет, где им ответили, что ничем не могут помочь. Больше Исмаила Мангутова родные так никогда и не увидели.
Уже в послевоенное время семья дяди получила на свой запрос ответ от властей, что И.Мангутов был расстрелян 8 января 1942 г. Из документа было не понятно, кто и за что расстрелял дядю. По настоянию Наримана-ага был направлен новый запрос, на который в 2006 году был получен ответ из компетентных органов о том, что дядю арестовали за связь с партизанами. «В архиве находится уголовное дело в отношении Полывановой (девичья фамилия Полищук) Марьи Исаковны, 1906 г. р. По материалам архивно-уголовного дела следует, что 8 января 1942 года Мангутов И. Б. был арестован немецкими карательными органами за связь с партизанами. Впоследствии был расстрелян немцами», — говорится в документе. Очевидно, дядя был кем-то выдан оккупантам.
После всего произошедшего мать и сын больше в лес не ходили. Но зато Веляде присоединилась к подпольной организации. До войны она работала машинисткой. Когда советские войска отступали из Симферополя, она забрала с работы печатную машинку и принесла в дом дяди на ул.Грибоедова. Нариман закопал ее. Машинка понадобилась подпольщикам спустя некоторое время. Положив ее в тряпичный мешок, он под видом дров перетащил ее в дом руководителя подпольной ячейки.
Тем временем надежды на скорое освобождение растаяли.Советские войска на Крымском фронте потерпели поражение, Севастополь пал. Оккупация затянулась на долгие два года. Вскоре в доме Мазиновых появился другой брат Веляде. Он был специалистом в сфере сельского хозяйства. Его эвакуировали на материк, а в начале 1942-го перебросили на освобожденный Керченский полуостров для участия в восстановлении колхозов. При отступлении он попал под бомбежку, не смог переправиться на Тамань и оказался в плену у немцев. Поскольку он не являлся военным, его отпустили, и он попросил Наримана проводить его в Дерекой.
Ялтинский регион во время оккупации жил плохо. Местным жителям приходилось ходить через горы в предгорные и степные регионы Крыма для обмена необходимых продуктов. В тот момент, когда они пришли в Дерекой, там собиралась группа, которая хотела идти в Озенбаш. Нариман вызвался идти с ними. У него не было вещей для обмена, но он хотел повидать родных и узнать новости об отце.
В Озенбаше он нашел сестру отца Фатму. Та попросила его ни в коем случае не выходить из дома и рассказала, что за деревней полицаи убили человека, о котором говорят, что это партизан Осман. Староста деревни запретил хоронить тело на мусульманском кладбище. Тетя стала спрашивать, во что был одет отец, и все совпало с описанием убитого. Она попросила Наримана ни в коем случае не ходить на место гибели отца, чтобы не навлекать подозрений ни на себя, ни на нее. Один из односельчан спустя какое-то время похоронил Османа на месте гибели.
Через два года, когда Крым был уже освобожден, в Симферополь из Мелитополя приехал дядя Усеин. 3 мая 1944 года он получил от помощника начальника Крымского штаба партизанского движения подполковника Северского справку о том, что штаб не возражает против перезахоронения Османа Мазинова. Но осуществить перезахоронение брата он не успел из-за депортации. Попав под выселение, Усеин каким-то образом смог выскочить из вагона, когда поезд шел через приазовские степи, и вернуться к семье в Мелитополь.
Реабилитация
В послевоенное время во всех документах, которые получал Нариман, указывалось, что отец пропал без вести. В 1977 году Нариман-ага приехал в Симферополь и обратился в секцию крымских партизан, предоставив доказательства гибели отца — справку за подписью Северского и нотариально заверенные подписи односельчан, подтверждавших это. В секции связались с Северским и попросили подтвердить подлинность документа. Северский пригласил Наримана и представительницу секции к себе домой и, посмотрев на справку, подтвердил ее подлинность, после чего она была сдана в архив, а Нариману выдали документ, подтверждавший смерть отца.
После этого в течение 15 лет сын пытался добиться от властей разрешения на перезахоронение останков отца, место гибели которого оказалось в охранной зоне водохранилища. Лишь в 1992 году ему разрешили осуществить символическое перезахоронение на мусульманском кладбище Буюк-Озенбаша.
Участие Веляде и Наримана в подпольном движении было отмечено в 1985 году, когда их вместе с другими живыми участниками войны наградили орденом Отечественной войны. В 1989 году в газете «Достлукъ» бывший комиссар Бахчисрайского партизанского отряда В. Черный опубликовал статью, посвященную Аблязу Аединову и его отряду. Среди прочего В.Черный писал о том, что в декабре 1941 года познакомился с партизаном Османом Мазиновым, он характеризовал его как храброго разведчика, хорошо ориентировавшегося в горных дорогах и стойко переносившего все трудности. В последний раз В. Черный увиделся с Мазиновым в марте 1942 года. Тот, получив в бою тяжелое ранение, лежал в одной из пещер. Осман сказал тогда комиссару, что, когда ему станет легче, он отправится в родное село, где ему помогут подлечиться. Спустя месяц от комиссара отряда А.Аединова И. Сухиненко принес в Бахчисараский отряд известие, что Мазинов был убит полицаями, когда пробирался в Озенбаш.
Сегодня, спустя 70 лет со времени окончания войны и 71 год со времени депортации, Нариман Мазинов не может получить справку о реабилитации, как и многие тысячи крымских татар, месяцами ожидая ответа из Узбекистана. Кому и что должны сегодня доказывать эти люди, пережившие все эти трагические события?
Осман и Веляде Мазиновы с сыном Нариманом (1930-е годы)
comments powered by HyperComments