Усние Менакаева со старым семейным альбомом
Лидия ДЖЕРБИНОВА
Доныне счет их не оплачен
и не покончено со злом —
и чайки плакали их плачем
над уничтоженным жильем.
Борис Чичибабин
Наша радушная встреча с Усние-тата (Мустафаевой) Менакаевой, 1930 года рождения, состоялась в ее гостеприимном, со вкусом построенном доме, где все, что касается дерева, изготовлено руками ее сына Иззета. Это красиво выложенные в виде лучей деревянные полы, обновленная и заново перетянутая мебель, деревянная кровать, выполненная в античном стиле, красивый интерьер и аккуратная лестница, скрытая в углу. Дополнением к интерьеру жилой комнаты служит прекрасный камин. Чувствуется, что все создавалось своими руками и диктовалось сердцем. Радость строительства собственного дома в родном Крыму вдохновляла на творчество. Дом строили сын Иззет с мужем Мамутом.
Семья Менакаевых. 1973 г.
Возвращение в Крым было выстрадано десятилетиями в местах вынужденного выживания в депортации, которое далось, ой, как нелегко. Уже в пятидесятые годы активизировалась борьба за возвращение народа на Родину. К началу 1967 года национальное движение достигло своего размаха и высокой степени организованности. В год 50-летия Октябрьской революции, 21 июля 1967 года состоялась встреча делегации активистов движения с представителями политического руководства СССР, и, наконец, был принят Указ высшего органа власти о крымских татарах. Многие крымские татары, воодушевленные этим указом, отправились в Крым, в надежде жить на Родине, но тут, получив от ворот поворот, многие обустраивались в Мелитополе и его окрестностях. Среди таких смельчаков и семья Мамута Менакаева. Как можно было не поверить представителю из Москвы, который выступая на заводе перед рабочими завода «Красный двигатель» в Самарканде, зачитал обнадеживающий указ?! Эта новость облетела всех. Но поездка супругов Менакаевых в Крым тоже не увенчалась успехом. Купили в долг небольшой дом и обосновались в Мелитополе. Первую помощь им оказал и приютил участник Великой Отечественной войны полковник Мамбет Ибраимов, который за свою храбрость и отвагу в боях за Отечество был награжден орденами Красного знамени (дважды), Александра Невского, Отечественной войны и медалями, и уже несколько лет жил в Мелитополе, переехав из Узбекистана поближе к Крыму.
Тем временем, жена Мамута-ага — Усние-тата, вернувшись в Самарканд, отправила контейнер и привезла детей. С пропиской было хоть и нелегко, но вскоре прописались, и нашлась работа. К тому времени в семейном бюджете оставался только один рубль. Мамут-ага устроился сварщиком, Усние-тата — закройщицей в ателье, где они проработали до пенсии, но без Крыма жизнь казалась неполноценной и тусклой. В 1987 году отец и сын (Иззет — участник различных спортивных состязаний от завода имени Воровского «Мелитопольпродмаш», что спасло его от увольнения за поездку в Москву) отправились из Мелитополя в Москву, в составе 20 делегатов от народа, с целью добиться приема в высших органах власти. В те годы народ был готов жизнь отдать ради возвращения Родины. И когда обсуждались возможные радикальные меры, вплоть до самосожжения, то Мамут-ага заявил, что он один из тех, кто готов принести себя в жертву ради торжества справедливости. Через 20 дней пребывания в Москве, всех делегатов выдворили. Мелитопольских на «воронке» доставили в аэропорт и отправили самолетом из Москвы в Запорожье, где их уже ждал автобус «Икарус». Побывавших в Москве с заданием народа, уволили. Но борьба продолжалась, желание жить на Родине росло. И вот в Крыму, после продолжительных пикетов, в 1989 году начали принимать заявления на получение участка под застройку жилого дома. Но Иззету отказали, из-за того что он не семейный, а депортированные родители во внимание не принимались. Но выход был найден. И теперь дом стоит в Ак-Мечети Симферополя и славится гостеприимством и вкусным кофе, за чашкой которого Усние-тата начала беседу со стихотворения Б. Чичибабина: «Я видел Крым без покрывала, он был, как высохший родник. Хоть солнце горы согревало, но горем веяло от них…». В ее исполнении оно звучало с новой силой. И невольно перед взором мысленно возникали события, которые стремительно, бесславно и бесповоротно, ломая судьбы, пронеслись над народом, через его сердце и непризнанную славу.
Сеитабла Мустафаев (на лестнице справа) на спортплощадке с пожарной командой Евпатории. 1940 г.
С началом войны, ее отца, Сеитаблу Мустафаева, работавшего замначальника пожарной команды Евпатории, призвали на фронт. Оказалось, что неподготовленная к войне страна не могла обеспечить оружием мобилизованных защитников Отечества: на несколько человек была выдана одна винтовка. Отец попал в плен, из которого в Симферополе ему удалось вырваться.
Одиннадцатилетняя Усние принимала участие в рытье окопов. Вспоминает листовки, разбрасываемые гитлеровцами с самолетов. Все бежали за ними, а с самолета раздавалась по ним пулеметная очередь. Текст этих листовок она помнит до сих пор: «Дамочки, дамочки, не копайте ямочки! Наши танки пройдут по вашим ямочкам».
Борьба за Евпаторию ожидалась ожесточенной. В начале декабря 1941 года был высажен наш краткосрочный десант. Операция прошла успешно. Были захвачены из фашистских управлений нужные документы, из плена освобождены более 100 человек. Действием руководили командир отряда капитан В. Топчиев и батальонный комиссар У.Латышев. Позже, 5 января 1942 года, с целью отвлечения вражеских сил от Севастополя и Керченского полуострова, был высажен тактический морской десант советских войск. Три дня десант держал Евпаторию. Прошли страшные бои. Из 740 десантников осталось 40. Они разбрелись по городу. Оказавших им помощь жителей фашисты расстреливали. Так было расстреляно более шести тысяч человек. А всего за годы войны было расстреляно более трети довоенного населения Евпатории. «К нам часто приходила за молоком женщина с нашивкой шестиконечной звезды на груди, у всех евреев были такие метки, — вспоминает Усние-тата. Помню, как Бориса Топала с сыновьями Семой и Яшей смогли записать татарами, и он, в знак благодарности, после нашей депортации провел молебен, прося у Всевышнего помощи для нас. Позже мы к ним приезжали в гости.
С питанием нас выручала корова, которая в 1944 году отелилась двумя телятами, что, как говорили в народе, не предвещало ничего хорошего. Это и подтвердила ночь 18 мая 1944 года, — продолжает свой рассказ Усние-тата. — В ту ночь квартировавший у нас офицер НКВД дядя Сережа домой не пришел. Выселять пришел солдат, посланный им, который после оглашения приказа, обратившись ко мне, сказал: «Девочка, ты старшая, помогай», — и распоров матрац, начал укладывать нужные вещи.
К тому времени отец Сеитабла, как и многие трудоспособные молодые люди, находился в трудовой армии. А мамин брат – Асан-дайы Усеинов, командир стрелкового батальона, как мы узнали позже, с 1941 года сражался на фронте под Ленинградом и в Эстонии. Был награжден орденом Красной Звезды. Его долго искали, запрашивая всевозможные соответствующие инстанции, но пришло известие, что он пропал без вести. Папина сестра Селиме-ала, сразу после окончания Ялтинского медучилища, отправилась на фронт. И, по завершении войны, с наградами вернулась в Крым, но ее в родной дом даже не пустили. Она попросила разрешения взять хотя бы кое-что из одежды, ей и этого не позволили, и она уехала в Кемерово, где вышла замуж и прожила до конца своих дней…
Из взрослых в ту злополучную ночь, — продолжает Усние-тата, — дома находились только мама и дедушка Мустафа. Он, не веря в происходящее, произнося что-то невнятное, ходил вокруг колодца в нижнем белье, приговаривая, что нам тоже уготована судьба евреев — расстрел. Моя мама Саре Султан растерялась, от испуга потеряла сознание. Когда она очнулась, сказала мне, чтобы я взяла припрятанные ценности. Я знала, где они. Отправилась за ними, а второй вольнонаемный, владеющий крымскотатарским языком, пошел за мной. Я, юркнув за угол, обманула его, взяла узелочек и спрятала на себе. Он отправился искать меня к соседям, а вернувшись, со злостью набросился с вопросами, куда я делась, но было уже поздно. С собой взяли ведро топленого масла, которым делились в вагоне с такими же несчастными соотечественниками, — так нас выручила наша кормилица корова, которая долго еще мычала вслед, а собака, как будто все понимая, печально сопровождала нас до поезда.
Собрали нас всех у мечети. Тогда почти каждая улица в Евпатории имела свои мечети. Мы жили на ул. Демышева, 73. Когда все собрались, вспомнила о семейном альбоме и, отпросившись, сбегала за ним. Он и сейчас с нами. Это память, память семьи. Он напоминает мне о самых родных людях.
Пятнадцатидневный голодный путь в вагоне с одним окном, где вместо туалета — занавеска, удручал. Люди не выдерживали. Помню, Сакаджы Мустафа-картбаба не мог вынести голодных глаз внуков и попытался покон чить с собой, но его успели спасти. Время от времени раздвигались двери вагона и слышалось: «Мертвых нет? Мертвые есть?». Люди скрывали, так как не хотели, чтобы тела их близких были выложены вдоль железнодорожного полотна, а не преданы земле по нашему обычаю. Особенно трудно было кормящим матерям, у которых от голода не было молока, видеть, как умирает ни в чем не повинный младенец.
Наконец мы прибыли на станцию Серово в Узбекистане. Открылись двери. Видим: стоят женщины в паранджах, мужчины в белых штанах с кетменями, и первый вопрос: «А где ваши мужчины?» Ответ: «На фронте», — и их буквально ветром сдуло от вагона, они ушли, как по команде. Затем нас, вшивых, повели в баню и потом расселили в коровнике, пол которого был выстлан травой, и мы утром не досчитались нескольких людей, умерших от укусов скорпионов. А однажды, когда я пришла навестить подругу, то выяснилось, что уже из ее семьи никого нет в живых. Ну, а жизнь в Узбекистане с первых дней была нацелена на выживание и зарабатывание хлебных карточек. Без мужчин было очень трудно. Папа был в трудовой армии в Московской области, работал на шахтах. Мы начали работать в выделенной нам для работы маленькой будке. Капие-тизем, мама и я шили бурки. Переехали в город Риштан. Я начала работать в бухгалтерии Райпотребсоюза ученицей. Было предложение поехать учиться в Коканд, мама не разрешила. Какая учеба, когда на ногах деревянные шлепки!? Добротой проникся начальник, очень хороший человек, Салахитдин-ака Раджапов. Я благодарна ему. Освоила должность секретаря-машинистки, раздавала хлебные карточки, что сыграло немаловажную роль в нашем выживании.
Однажды «народная почта» донесла, что отец после трудармии находится в больнице где-то в Сырдарье. Зоре-битам, не пустила маму за ним, чтобы ее не наказали за нарушение комендантского режима, решилась сама поехать за зятем. При посадке на поезд, теряя один за другим калоши, босиком приехала за ним и привезла его в семью. Сколько было радости! После выздоровления он устроился работать на машинотракторную станцию завскладом.
В 1949 году была объявлена вербовка на строительство Хишрау ГЭС, и мы отправились туда. Там сосредоточилось много наших соотечественников — около 500 семей. Отец (рабочий), мама, я и братишка Риза работали по 12 часов подносчиками цемента, носили его на открытых носилках и высыпали. Надышавшись цемента, отравились, упали в обморок. В больнице еле-еле нас выходили. Я еще долго с трудом разговаривала – было повреждено горло. Через год переехали в Самарканд. Здесь стали жить в одной из комнат глинобитного домика с подпоркой посредине, чтобы крыша не обвалилась. Работающая в столовой кожзавода Капие-тизем устроила меня в ОРС секретарем-машинисткой. Потом я закончила 7 классов вечерней школы и проучилась в Ташкенте на курсах закройщиков, работала в ателье закройщицей до переезда в Мелитополь».
Замуж Усние-тата вышла в 1957 году за Мамута Менакаева. Родился он в 1924 году в Карасубазаре. Отец его, мясник Мустафа, был наказан за чтение молитвы. Забрали все, что можно было, вплоть до бешика (люлька), вытащив оттуда спящего ребенка. Мать Сале-Шерфе (родом из Ускута) осталась с детьми на улице, а его самого арестовали и избили, отчего он вскоре и умер. Семью приютил один из родственников. Старший, женатый, сын Билял — работник культуры, возил коллектив самодеятельных артистов в Москву. В те годы люди боялись общаться и даже здороваться друг с другом. Были случаи отказа от родственников, мужей и жен. Билял тоже боялся общаться с родителями, но ежедневно, через забор, тайно передавал им хлеб.
Когда же Мамут подрос, стал работать в артели «Аркъадаш», грянула война. И он, молодой парень, решил поджечь эту артель, чтобы она не досталась фашистам. В результате его арестовали, и он оказался в «Картофельном городке» Симферополя под присмотром фашистской жандармерии, откуда его Эмине-ала смогла вызволить. В 1944 году он был мобилизован в Трудовую армию в Гурьев. А познакомились Усние-тата и Мамут-ага в Мирзачуле совершенно случайно, когда она навещала там родственников. В тот год был снят комендантский режим со спецпереселенцев, и люди стали навещать родственников.
Жили Менакаевы в Самарканде, вырастили двоих детей: Эльвиру и Иззета. Эльвира окончила в Мелитополе культпросветтехникум. В 1981 году вышла замуж за Тимура Меметова, родителям которого, приехавшим из Нальчика, удалось обосноваться в Симферополе в 1967 году, после вышеназванного указа. И она здесь работала в детском саду №16. Сейчас на пенсии. Иззет окончил Мелитопольский автодорожный техникум. В настоящее время он прекрасный столяр — деревомодельщик. Родители из Мелитополя к нему переехали в начале девяностых. Мамут-ага ушел в мир иной в 2003 году.
Сейчас у Усние-тата пять внуков и восемь правнуков, которые радуют ее своими успехами. К примеру, на прошедшей в Анталье (Турция) 22-23 июня Всемирной олимпиаде по ментальной арифметике дети ее внучки Асие Абдураимовой стали чемпионами. Мерьем (11 лет) была удостоена звания суперчемпиона и получила денежное вознаграждение в размере 180 дол. Сабри (9 лет) стал чемпионом в своей категории. А ранее на Международной олимпиаде в Казахстане Мерьем и Арслан тоже получили звание суперчемпионов. Пожелаем же им успехов в дальнейшем.Они все гордятся, что живут в Крыму, на Родине предков и никакая чужая земля им не нужна.
Асие Абдураимова со своими детьми — чемпионами олимпиады по ментальной арифметике в Анталье
comments powered by HyperComments