Ш. Кадыров с внучкой, дочерью Венерой и супругой отмечают золотой юбилей супружеской жизни, г. Андижан, 2007 г.
Страницы жизни Шевкета КАДЫРОВА
(Начало в №20)
Шевкет КАДЫРОВ, г.Андижан, Узбекистан
На восток,в неизвестность…
Наш эшелон, шедший на восток, остановился, наконец, на железнодорожной станции Кургантепа Кургантепинского района Андижанской области. Это было 6 или 8 июня 1944 года. На станции были люди, слава Аллаху, не в военной форме. Это были руководители совхозов и колхозов и их работники, пришедшие сюда согласно распоряжению свыше, чтобы разобрать нас в качестве рабочей силы в свои хозяйства. Прибывший контингент спецпоселенцев на телегах повезли кого в Кургантепинский, кого в Джалакудукский районы. Так мы оказались в отделении №9 совхоза «Савай». Нас разместили по несколько семей в одну комнату барака. Местные жители, в основном женщины, дети и старики, жили очень бедно. Мужчины воевали на фронте. На следующий день нас направили на обработку хлопка. (Крымские татары были уже знакомы с этой работой, так как в 1928—1941 годах в Крыму в степных районах выращивали хлопчатник и получали неплохой урожай). Мы, дети, тоже помогали взрослым в обработке хлопка. Лето 1944-го выдалось очень жарким. К счастью, когда узнали, что мама умеет шить, ее перевели поваром, чтобы она, раздав обед, могла дома шить для нужд совхоза. Брата Рефата перевели ночным сторожем, чтобы днем мог шить и чинить обувь. Мы все, братишка Сервер и даже трехлетняя сестренка Аджисултан, чем могли, помогали во всем. За все работы маме платили кукурузой, мукой, маслом… Мы даже могли делиться продуктами с родственниками. Мы с братом также занимались ремонтом велосипедов за полкуска хлеба. Тогда мы поняли, что надо в жизни всегда иметь специальность, тогда сможешь выжить и прокормиться.
В 1945 году мы провели первую зиму на чужбине – снежную и холодную. В домах печей не было, приходилось обогреваться гузапоей — стеблями хлопчатника, которые каждый день после школы мы ходили косить на поле и тащили на себе 3 километра. К весне нам выделили небольшие огороды, чтобы мы выращивали для себя овощи. Стали сажать кукурузу, картошку, лук. Для тех, кто смог выжить, жизнь диктовала свои условия…
Май 1945-го запомнился зеленым и цветущим. Взрослые с раннего утра на поле, а дети после школы шли к ним, обедали вместе и тоже помогали взрослым. В полдень на магистральных дорогах, ведущих к Кургантепе и Джалакудуку, появились автомашины с фургонами, и из громкоговорителей сообщалось, что война закончилась, Советская Армия освободила всю Европу и заняла Берлин, гитлеровская армия полностью капитулировала. Все радовались, плакали и смеялись, обнимали друг друга. Больше всех радовались крымские татары, ожидая скорейшего возвращения в Крым, на родину… Стали возвращаться сыновья, отцы, мужья, братья, кто с фронта, кто из трудармии. Мы тоже ждали нашего отца, в надежде — вот-вот и мы все объединимся. Ждали до 1954 года, пока я его сам не нашел. Но об этом чуть позже.
Есть же на свете добрые люди
Мы всей семьей занялись хозяйством, со временем завели кур, коз, корову, сеяли рис, выращивали овощи.
В пятом классе я смог на накопленные деньги купить фотоаппарат и самостоятельно научился фотографировать и печатать фотографии. Начал работать учетчиком в хлопковой и садово-бахчевой бригаде. Все это я успевал рано утром до школы и после уроков. Легко рассказывать, а на деле — попросту вечером валился с ног и засыпал в чем был, а утром все начиналось заново, и так до окончания седьмого класса. Надо сказать, бригадиры и все работники уважали меня за мое старание и трудолюбие, помогали и учили меня составлять и оформлять наряды, а затем сдавать в бухгалтерию. Учетчиком я проработал с 5 по 7 классы, и никаких замечаний со стороны руководства и бухгалтерии не имел. В 1950 году я с отличием окончил семилетку школы им. Ворошилова в отделении №9 совхоза «Савай». Несколько человек из нашего класса договорились поступать в Андижанское педагогическое училище. Мы встретились с его директором, он усадил нас всех в своем кабинете, побеседовал. «Вас я могу хоть сегодня зачислить в училище, так как у вас Похвальная грамота об окончании седьмого класса. Но только подумайте, жизнь идет к лучшему, в будущем со средним образованием что вы сможете?.. Мой вам совет: заканчивайте 10 классов и поступайте в вуз», — сказал он мне. Так я и сделал, в 1950 году продолжил учебу в средней школе №1 им И.Сталина в городе Суфи-кишлак (ныне г.Ахунбабаев).
Теперь нам каждый день с товарищами приходилось идти в школу за 8 км от нашего совхоза. В восьмом классе за первой партой я сидел с Равилем Исламовым. Когда начались дожди, директор школы ребят из совхоза устроил в общежитие. Если вообще можно назвать это жильем… Все же крыша над головой, но было очень холодно. В один из ноябрьских дней ко мне в общежитие зашел Туланбай-ака Исламов – отец Равиля. (Я однажды, по настоянию Равиля, был у них в гостях, тогда и познакомился с Туланбаем-ака). Увидев мое жилье, он сказал: «Ну-ка, собирай свои письменные принадлежности и иди со мной». Он усадил меня на старенький газик, привез к себе домой и сказал жене: «Вот тебе сынок, покажи, где ему жить!» Она завела меня в комнату, где стояли две кровати. Оказывается, одна кровать была Равиля, а другая подготовлена для меня. Так я три года жил в одной комнате со своим другом. Есть же на свете добрые люди.
Маленькая борьба за свои права
Наступил 1953 год. Я заканчивал 10 класс. В те годы для поступления в ташкентские вузы крымским татарам требовалось получить специальное разрешение МВД республики. Тогда я решил посоветоваться с моим первым учителем Фурмамбетом-оджа. Он сказал мне: «Ты способный парень и смог бы поступить куда хочешь, но ты крымский татарин и тебе не позволят. А вот в Самаркандский сельхозинститут тебя примут, ты получишь хорошую специальность. Из нашей деревни еще не было инженеров».
Я твердо решил больше ничьих советов не слушать и все-таки пытаться добиться своего. Весной 1953 года заранее подал заявление в райотдел МВД, чтобы после получения аттестата мне выдали разрешение на выезд в Ташкент для поступления в вуз.
Во время сдачи выпускных экзаменов к нам в школу приехали гости: директор Ташкентского текстильного института Закиржан Абдуллаев и молодой преподаватель кафедры «технология металлов» Эркин Абдуразаков для приглашения абитуриентов в свой вуз. Тогда директор школы и учителя рассказали о моей ситуации с разрешением на выезд (я был кандидатом на золотую медаль), он побеседовал со мной, записал мои данные, адрес, обещал добиться для меня разрешения МВД. В конце июля все мои ровесники уехали в разные города сдавать экзамены. Остались я и мой товарищ Зейтулла Мамедов в ожидании разрешения на выезд. Дни шли, а ответа все не было. Наконец я решился позвонить в МВД УзССР. В этом мне помогли знакомые связисты и работники МВД района, которые морально поддерживали меня. Так 29 июня 1953 года в 17.00 ч. меня по телефону соединили с министром МВД. Он меня выслушал и сказал, чтобы я, если не получу до 31 июля разрешения, все равно выезжал, вопрос будет решен положительно. Тогда я спросил и о Зейтулле, он сказал, чтобы выезжали вдвоем, сдавали экзамены, если возникнут какие-то проблемы, то звонить по номеру телефона, который он мне продиктовал. Какая для нас была радость, я даже заплакал от счастья. Мы с Зейтуллой пошли домой к Фурмамбету-оджа, он был дядей Зейтуллы. Учитель, услышав новость, тоже заплакал от радости за нас, говорил, что мы будем первыми инженерами – выходцами из нашего крымского села. На следующий день я пошел домой в совхоз, собрать вещи и попрощаться с родными. Мама плакала и причитала, а соседи успокаивали ее: «Мелек-опа, радоваться надо, мы рядом будем, пройдут годы, и Шевкет вернется уже инженером».
Итак, мы оказались в Ташкенте, устроились в общежитие политехнического института по улице Пролетарской, рядом с железнодорожной станцией. Мы с Зейтуллой документы отправляли на геологоразведочный факультет по специальности «разведка и добыча редких металлов» и получили уведомления, что допущены к вступительным экзаменам. Этот день стал историческим для нас и наших родителей, друзей и односельчан. Два парня из крымского села Буюк Калач поступают на учебу в ташкентский вуз.
Я сдал семь экзаменов досрочно за десять дней и набрал 34 балла из 35. Меня переполняли радость и гордость: я, деревенский парень, — будущий студент политеха, геолог-разведчик. На мандатной комиссии меня радушно приняли, директор поздравил, сказал, что я набрал самый высокий балл по институту, но строго добавил: выбирай любой другой факультет, куда ты подал документы, крымских татар не принимают.
Зейтулле, набравшему 30 баллов, тоже советовали выбрать другой факультет. Но он отказался, забрал документы и поступил на физико-математический факультет Андижанского пединститута. Позже он работал учителем в школе совхоза «Савай» и до последнего дня своей жизни был ее директором. Его знали как сильного математика, после тяжелой болезни он скончался и похоронен на чужбине. Его дети выросли и вернулись в Крым.
После мандатной комиссии мы с Зейтуллой вышли и размышляли о дальнейших действиях перед зданием института. Купили арбуз и вместе с ребятами, которые тоже стояли во дворе, его съели. Вдруг подъехала «Победа», и из нее вышел директор Ташкентского текстильного института Закир Абдуллаев, который запомнил меня в свой приезд к нам в школу. Он, поздоровавшись с нами, сказал мне: «Мужчина должен быть хозяином своего слова, и я выполнил свое обещание, ты зачислен студентом механического факультета по специальности «инженер-механик».
Шел август 1953-го. После поступления в институт я приехал домой в «Савай». Радости родных не было предела. Конечно, без меня им было тяжело. Об отце все еще не было вестей. Жив ли он? По совету мамы мы с братом Сервером продали быка за 800 рублей и купили фотоаппарат «Зоркий». Я тогда уже неплохо снимал, и фотоаппарат мне очень пригодился в институте. Фотоаппарат был только у меня и моего однокурсника Ильяса из Баку, хороший был товарищ. Мы в период учебы, на сборе хлопка, в дни отдыха фотографировали студентов и субботними вечерами печатали фотокарточки. Днем мой друг-однокурсник раздавал их и собирал деньги за них. Так мы прожили годы учебы.
В ноябре мы готовились к выезду на сбор хлопка. Я поехал на базар за покупками. Когда вернулся, в комнате сидел Сейдамет Муратов со своими документами и приказом на отчисление его и меня из института. Ничего не понимая, мы пошли в отдел кадров для выяснения причины. Работник отдела выругался и отдал мое личное дело. Я отказался и швырнул ему в лицо, тоже крепко выругавшись. В это время директор института Закир Абдуллаевич был в командировке в Москве. Тогда мы зашли к замдиректора по учебной части, но он отказался с нами разговаривать, заявив лишь, чтобы мы освободили его кабинет и комнату в общежитии. Но вновь помог случай, я решился позвонить прямо из кабинета (на родном крымскотатарском языке успев предупредить Сейдамета, чтобы он не дал замдиректору прервать звонок) нашему куратору, которая чудным образом все тут же уладила, попросив передать трубку руководителю.
В ноябре 1953 года нас повезли в пассажирских вагонах на сбор хлопка до станции Бекабад. Оттуда развезли по колхозам и совхозам района. Нас, первокурсников-парней, разместили в большом зале клуба. В клубе было темно, а вместо постели – рисовая солома. Хлопок еще был первого сбора, и мы неплохо собирали и получали неплохие деньги. Через пару дней нас с Сейдаметом пригласили в штаб хлопка, где вместе с преподавателями сидел директор института Закир Абдуллаевич. Он подробно расспросил нас об инциденте с отчислением. Мы рассказали все как было. Когда в декабре мы вернулись с хлопка, узнали, что начальник отдела кадров и замдиректора были уволены. Так наша маленькая борьба за свои права закончилась победой, но главная борьба еще была впереди…
Письмо Ворошилову
Вернувшись с хлопка, я все же решил вновь поступать на тот факультет, на который хотел первоначально – геологоразведочный, в надежде, что сумею добиться этого. Написал заявление на имя председателя президиума Верховного Совета СССР К.Ворошилова, где изложил ситуацию и просил, чтобы меня восстановили в политехническом институте. Вскоре меня вызвали к директору Политехнического товарищу Ниязову. Симпатичная секретарь указала мне место в приемной, чтобы я подождал. В это время в кабинет заходили и выходили преподаватели вуза. Я поинтересовался, почему меня не принимают. Секретарь ответила, что в кабинете гости из столицы, и добавила, что какой-то дурак крымский татарин написал жалобу в Москву. Я ответил ей, что этот дурак – я, она растерялась, извинилась, но в этот момент меня пригласили в кабинет. С директором мы уже были знакомы, он представил меня гостям. Это были сотрудники Министерства высшего образования СССР. Переспросив еще раз о моей ситуации, они сказали, что приказом министра я восстановлен в институте на геологоразведочный факультет. Вроде бы я добился справедливости, но особой радости не испытал. Когда я пришел с приказом к директору текстильного Закиру Абдуллаевичу забирать свои документы, то он искренне обрадовался за меня и поздравил, но предостерег, что на этой специальности, как бы я отлично не учился, мне как крымскому татарину не дадут расти и предложил остаться в текстильном. Он вызывал у меня уважение, и я прислушался к его совету. Вот так закончился 1953 год, год страданий и побед…
Как я нашел отца
В студенческие годы я делал запросы в разные инстанции, чтобы отыскать отца, но всегда приходил ответ: «не числится». В свободное от учебы время я изучал расписание поездов и самолетов из городов России, выезжал на железнодорожные вокзалы и в аэропорт, в надежде среди пассажиров встретить отца или кого-то, кто мог бы что-то знать о нем. Я напрасно вглядывался в лица людей с вещмешками или скромно одетых в рабочую или военную одежду, все безрезультатно. Но однажды заметил мужчину в каракулевой шапке и с вещмешком. Подошел, рассказал, что ищу отца. Он внимательно взглянул на меня, сказал, что ездил к своей семье в Бекабад, а сам работал на Харьковском тракторном заводе, и отметил, что я очень похож на его товарища по работе слесаря Кадыра Куртмуллаева, с которым он работал в трудармии на Харьковском тракторном заводе, где было очень много крымских татар. Я обнял его и заплакал от счастья за добрую весть о моем отце, которого долгие годы искал. Я привел этого человека в общежитие. После угощения, чем бог послал, он рассказал мне об отце и дал его адрес в Харькове. Я всю жизнь не мог простить себе, что от волнения не взял адрес и не узнал фамилию этого человека, наверное, от неожиданно свалившегося на меня такого чуда. Я написал письмо отцу и вложил фотографию и вскоре получил ответное. В письме я просил его, чтобы не волновать мать и младших детей, сохранить весть о том, что он нашелся пока в тайне. После сдачи экзаменов в институте, я обещал приехать к нему в Харьков. Вот я окончил первый курс, написал маме, что на каникулы домой не приеду, так как еду якобы на работы со студенческим отрядом. Деньги на дорогу выслал отец. Я купил билет на поезд Ташкент – Москва и поехал к нему. В купе познакомился с прекрасной девушкой – студенткой 2 курса ташкентского вуза. Она ехала к родственникам. В Москве она сдала свой небольшой чемоданчик в багажное отделение, а у меня, кроме студенческого билета и денег в кармане, ничего не было. И мы с ней до полуночи, пока не закрыли станции метро, катались под землей, потом любовались вечерней Москвой. Под утро по очереди немного поспали на вокзале. Потом я посадил ее на поезд, она поехала дальше, не помню куда. Вот так я познакомился со столицей! Вечером сел на поезд Москва — Харьков, отправив отцу телеграмму, и утром следующего дня он со своими друзьями встречал меня на вокзале. Сколько было радости и слез! Плакали, глядя на нас, и взрослые мужики.
С внуком в Крыму
Так я около месяца гостил у отца в Харькове, в общем дворе, где жило много семей, у которых были дети, мои ровесники, они работали на заводе и учились в вузах. Мы ходили по вечерам в кино, на выходные ездили на сенокос. В начале августа, попрощавшись с харьковчанами, мы с отцом выехали в Москву. Несколько дней побыли в столице, часто заходили на ВДНХ. Обедали в чайхане узбекского павильона. Отец вспоминал Самарканд, где бывал в 1932—1933 годах в командировке. Разве мог я когда-нибудь предположить, что буду с отцом гулять по Москве! Вот так я нашел отца. Потом мы приехали в Ташкент, погостили у меня в общежитии, сели на поезд Ташкент-Джалалабад, потом на попутке до совхоза «Савай». Дома была удивительная встреча, после которой все долго не могли успокоиться. Потом мама меня все пытала, как я мог столько времени держать все в секрете, а всю оставшуюся жизнь до самой смерти вспоминала смешное слово «суюрпруз» (сюрприз), которым я оправдывал свой поступок. Наконец-то мы все были вместе…
Отец мой, Кадыр Куртмуллаев, 1900 года рождения, умер в местах спецпоселений в Андижане 15 марта 1972 года. Мать, Мелек Кадырова, была старше его на 11 лет и на 21 год пережила отца. Тоже покоится на городском кладбище в Андижане. Когда мы в юности спрашивали отца, почему он женился на девушке намного старше его, он и в шутку и всерьез отвечал: «Она была очень красива, умна и намного богаче, чем я». Она и вправду была мудра, трудолюбива и даже в старости сохранила внутренний стержень и красоту. Они растили нас и, слава Аллаху, мы, их дети, не уронили честь семьи. Мать и отец до последних дней своей жизни радовались за своих детей.
comments powered by HyperComments