Юбилей
Восточная мудрость гласит: «Когда дует ветер перемен, ставь не стены, а паруса». Наверное, этого принципа придерживается всю свою сознательную жизнь ветеран крымскотатарского национального движения, врач-анестезиолог по профессии, а по духу и настрою патриот и оптимист — Дильшад Ильясов. Глядя на активную деятельность уважаемого аксакала, по сей день неутомимо занимающегося общественной работой, подготовкой обращений в различные инстанции по поводу злободневных проблем соотечественников, изданием книг и сборников, посвященных участникам крымскотатарского национального движения, не верится, что он разменял уже девятый десяток.
Сегодня Дильшад Ильясов — член правления общественной организации «Старейшины крымскотатарского народа «Намус», и не собирается, ссылаясь на возраст, самоотстранится от решения важнейших задач, более того, намерен и дальше поднимать и ставить эти задачи на повестку дня. С потомком известных карасубазарских шейхов, религиозных деятелей и учителей Дильшадом Сеит-Ибраим оглу Шейхзаде – так, согласно некогда принятым канонам, звучало бы его имя — нам выпала честь пообщаться в дни его юбилея и поделиться этой беседой с нашими читателями.
Учитель и автор перевода «Мертвых душ»
— Дильшад-ага, четыре года назад вы презентовали книгу воспоминаний вашего отца Сеит-Ибраима Ильясова (1894—1985) «Кечмиштен сесленюв» (хатырлавлар, икяелер, шиирлер) («Голос из прошлого») (воспоминания, рассказы, стихотворения), тираж ее был незначительным, поэтому расскажите немного о своих именитых предках.
— Мой отец — Сеит-Ибраим Эмир-Ильяс Шейхзаде — родился в г. Карасубазаре в 1894 году в семье известных священнослужителей — шейхов, имам-хатипов Карасубазарской мечети Хан-Джами, построенной, наверняка, еще во времена Менгли-Гирая II, ее в 1932 году, в эпоху разгула борьбы с религией, закрыли.
Учился отец в одном классе с Бекиром Чобан-заде в созданной Решидом Медиевом школе-рушдие, где преподавался русский язык. Он успешно окончил тавдаирское медресе (в селе Тав-Даир), духовный университет в Баку, Симферопольский пединститут. Преподавал в школе крымскотатарский язык, в 1920—1930-е годы работал в газете «Енъи дюнья», в Крымском государственном издательстве, состоял в комиссии Наркомпроса по рецензированию учебников, руководил группой авторов учебников. Был ответственным секретарем оргкомитета по подготовке мероприятий к 15-летию Крымской АССР. Талант к творчеству и литературе проявился и у моего дяди (эмдже) — поэта Абдураима Алтанлы.
Дильшад Ильясов (в центре) с родителями и братьями
Отец еще занимался переводами художественной и учебной литературы на крымскотатарский язык, кстати, перевел гоголевские «Мертвые души» и школьные учебники физики и ряд других. В 1978 году отец написал свои воспоминания о Р. Медиеве, но тогда они не были напечатаны. Впервые на крымскотатарском языке они были опубликованы в журнале «Йылдыз» (№2 от 2002 г.) известным крымскотатарским писателем, ныне покойным Ризой Фазылом, потому что рукописи были у него. Он и составил и подготовил книгу «Кечмиштен сесленюв» (хатырлавлар, икяелер, шиирлер) к печати, которая голосом из прошлого моих предков в стихах, рассказах и воспоминаниях повествует о прошлом моего народа и родного Крыма.
Не «детские» картинки
— Ну а ваше детство в Крыму каким запомнилось?
— Детские воспоминания, как правило, самые яркие, и у меня они связаны с Симферополем, поскольку я родился уже здесь. Отца пригласили из Карасубазара работать в редакции газеты «Енъи дюнья». Жили мы на улице Госпитальной (ныне Курчатова), во дворе №3, где проживало много семей. Это было время борьбы с религией, мечети и церкви разрушены. Петропавловский собор использовался под складские помещения, с высоты пожарной каланчи, что была напротив, мы, детвора, любовались окрестностями Симферополя, тогда он был небольшим городишком, а на развалинах мечети мы играли в казаки-разбойники. Вместо нынешнего здания Совмина был рынок, а на месте ЦУМа (Сельпо) – Дом крестьянина. На центральной площади, где театр, – большой фонтан со львами, из пасти которых струилась вода, вокруг него скамейки для отдыхающих. Помню, ходил трамвай №3 на железнодорожный вокзал.
— А годы войны и оккупации гитлеровцами?
— В годы войны запомнилась длиннющая очередь за хлебом от магазина по улице Караимской до улицы Ленина. Хлеб продавали по карточкам и каждые 1—2 часа проводили перекличку, и те, кто ненадолго отлучился из живой очереди, безжалостно вычеркивались из списка.
Газета перестала выходить, и наша семья вынужденно перебралась в с.Тобенкой, в районе Зуи, где жила семья старшего папиного брата Сеит-Мемета, арестованного в 1938 году по 58 статье как потомок священнослужителя и осужденного на 10 лет лагерей без права переписки. Так он и пропал бесследно. До войны я успел окончить два класса, а в селе Тобенкой отец сам в свободное время занимался с нами уроками и выполнял функции сельского муллы. Хорошо помню, как мы на подводе-одноконке из села в Симферополь везли продукты на обмен. На обратном пути в сторону Карасубазара нас остановил немецкий патруль, знаками объяснили, что путь закрыт, возвращайтесь обратно. Отец, хорошо зная местность, решил все же проехать другим путем. Когда проехали район нынешней Строгановки и выехали на дорогу, заметили ров, выкопанный для остановки немецких танков. Рядом огни машин. Мы не видели, что там происходило, но отчетливо слышали автоматные очереди. Позже поняли, что гитлеровцы расстреляли евреев, и их тела были сброшены в противотанковый ров. И из нашего двора в Симферополе исчезли 2—3 еврейские семьи, с детьми из этих семей мы хорошо дружили. Это удручающе подействовало на меня.
— Депортация застала вас в Тобенкое?
— Нет, после освобождения Крыма мы вернулись в Симферополь. 17 мая я с братьями Ильми и Ризой должны были ехать в Шуму погостить. Несколько часов напрасно проголосовали на дороге, ни одна попутка нас не взяла. Вернулись домой в надежде выехать на следующий день. А наутро 18 мая к нам во двор пришли солдаты. Не объявляя и не зачитывая приказ, отца заставили сидеть, поинтересовались, есть ли в доме оружие, ценные вещи. Маме велели в течение 15 минут собрать вещи и выйти всем во двор. В тот день у нас были жена маминого брата Ибраима Аметова и ее сестра, приехавшие накануне из села Шума. Дядя Ибраим с 1941 года ушел на фронт врачом, его при передислокации части отпустили на пару дней на побывку домой в Шуму, оттуда, повидав семью с двумя детьми, он возвращался в часть, а жена с сестренкой поехали с ним и, проводив его, остановились у нас.
Мои родители, мы — три брата, тетя со своей сестрой оказались в эшелоне из 52 вагонов. Это мы уже насчитали в пути, наш вагон был 26-м. В этом составе были крымские татары, работавшие в крымском правительстве, сотрудники редакций. Среди них был и фронтовик, поэт, прозаик Сеитумер Эмин. Наша мама Фатиме в то время была беременна, и ей было очень тяжко в пути. Мы все, как могли, помогали ей. Ильми и Риза были очень шустрыми, в отличие от меня, отыскали где-то лист железа, на котором маме удавалось испечь лепешки из прихваченной наспех муки.
Хлеб выдавали по 300 грамм на ребенка и по 500 грамм на взрослого, и то не каждый день, но он был почему-то черный, как деготь, и сырой, хоть воду выжимай из него. Нас спасло отцовское кожаное пальто, которое он смог продать на какой-то станции и купить соль и мыло, которые были необходимы в ужасных антисанитарных условиях. Состав мог вдруг без объявления тронуться в путь, а мог сутками простаивать в тупике.
— Как встретила чужбина?
— Нещадной жарой, голодом и жаждой, а еще припасенными камнями. Нас доставили на станцию Хилково (Бекабад). Я, 13-летний мальчишка, хорошо запомнил отчаяние и обиду. Вечером, когда мы прибыли, нам приказали освободить вагоны. Люди, едва передвигаясь, вышли и тут же валились с ног от голода, болезни и усталости. Вокруг стояли настороженно местные жители, рядом кучки камней, чтобы закидать ими чужеземцев-предателей. Об этом их заранее оповестило руководство. Но, увидев изможденных женщин, стариков и детей, они разошлись. Никто из них не протянул ни кружки воды стонущим: «Сув, сув» (Воды, воды), — детям, ни кусочка лепешки…
Всех прибывших стали распределять по совхозам и колхозам. Мы оказались в Дальверзине-2, это были подсобные хозяйства ФархадГЭС. Позже я пошел в 3 класс школы-десятилетки, находившейся в 2—3 километрах от нас в центральном отделении. Отца приняли делопроизводителем в отделение №6, где начальником у него был полуграмотный местный житель. Заметив высокую образованность моего отца и узнав о его преподавательской деятельности до войны, его приняли инспектором в РайОНО в поселок Сретенку. И нас с братом тоже перевели в сретенскую школу, где я успел окончить 5 класс, потому что отца через два года уволили. Мы вернулись в прежнюю школу. В 1948 году прекрасный преподаватель русского языка и литературы, кореец по национальности, перешел из нашей школы работать в школу в п.Металлзавода, и мой брат решил тоже окончить 10-летку там. Я отправился вслед за ним, только в 8 класс. Ильми учился на «отлично», был очень старательным и способным учеником, шел на золотую медаль. Но, увы, пятая графа – нельзя. Срезали аттестат четверкой по истории. Хотя он любил и знал историю лучше всех в школе! Но даже серебряная медаль ему не помогла, ни в самаркандский, ни в ташкентские вузы его не приняли. Год ему пришлось преподавать в узбекской школе. А мне два года после окончания школы пришлось подрабатывать на строительстве: и кирпич формовать и бетон заливать. Одним словом – выживали…
— Стать врачом – это был ваш выбор?
— Еще в школе я больше проявлял интерес к технике, не был отличником, как Ильми, но учился хорошо. Хотел поступать в Ташкентский политех на энергофак. Но родители настояли: мама была фельдшером, дядя – врач, старший брат уже учился в Мединституте. Пришлось и мне поступать в ТашМИ. Когда поступил, отец сказал: ты должен так учиться, чтобы мог людям помогать. Я ни разу не пожалел о сделанном по настоянию родителей выборе. С годами учебы уже осознанно определился с выбором своей профессии.
Вдохновившись борьбой за возвращение на родину
— Национальной идеей вы вдохновились в студенческие годы?
— В 1953—1956 годы крымскотатарские студенты встречались и знакомились в комендатуре, где в определенные дни приходили отмечаться все состоящие на спецучете. На нас всех долгие годы было клеймо неблагонадежных спецпереселенцев. Мы общались, узнавали друг друга ближе, потом выезжали на маевки отдыхать, организовывали праздники. Сказать, что это было сплочение национальной идеей – высоко. Нет, скорее это сначала было моральной поддержкой по житейским вопросам и проблемам. В 1957—1959 годы активизировалось национальное движение, начались кампании по сбору подписей. После окончания мединститута, я устроился врачом в Бекабадскую медсанчасть. В 1961 году уже в Бекабаде, можно сказать, я активно включился в национальное движение за возвращение на родину. Проводились общеобластные собрания инициативников, составлялись обращения и письма, собирались подписи соотечественников под ними. Вот тогда вдохновился национальной идеей. Мы уже были знакомы со многими правозащитниками. В 1969 году у меня на квартире в Ташкенте был арестован Петро Григоренко. Меня исключили из аспирантуры за то, что ездил в Москву с представителями крымскотатарского народа. Работал в институте Скорой помощи на кафедре анестезии реаниматологом, вечерами дежурил.
— На тот момент вы уже были семейным человеком. Как семья отнеслась к небезопасному участию в нацдвижении?
— Понимающе. В 1958 году я через товарища познакомился со своей будущей супругой Заремой. Она училась в госуниверситете в Алма-Ате. Артисты народного ансамбля «Хайтарма», и среди них мой двоюродный брат аккордеонист Халит Мемедэминов, поехали с концертом выступать в Алма-Ату. Оттуда привезли фотографию, на которой были запечатлены Халит, танцор Али Османов с двумя девушками. Одна из них мне очень понравилась, я попросил ее адрес, написал письмо. Три месяца ждал ответа. Наконец получил долгожданный конверт с незнакомым почерком, который за два года переписки стал родным. В 1961 году мы с Заремой поженились в Бекабаде, и представьте, моим тестем стал бывший нарком юстиции Крымской АССР Ягья Касымов. Через год у нас родилась дочь Мурвет. В 1964 году Зарема поступила в аспирантуру, и мы все три года ее учебы жили в Ташкенте на съемной квартире. В 1967 году Зарема защитила диссертацию по ихтиологии, была доцентом, преподавала в Ташкентском университете, и в том же году мы, наконец, получили квартиру. Спустя два года родилась дочь Земфира.
В 1976 году мы переехали в Новороссийск, где до 2004 года я проработал анестезиологом в горбольнице. В 2002 году купил домик в Крыму, на ремонт которого ушло два года.
— Что вам дает общественная работа? С годами, как правило, человек теряет интерес к общественной нагрузке, пребывает в некоторой апатии.
— Когда вернулся на родину, я восстановил связь с соотечественниками, с которыми был хорошо знаком в Ташкенте по национальному движению. Среди них многие принимали участие в организации и работе Совета старейшин «Намус», в их числе был и ветеран национального движения Иззет Хаиров. Я понял, что эта организация как раз то, что мне нужно, чтобы ощущать себя настоящим крымским татарином, причастным к решению национальных задач.
Совет ветерана следующему поколению
— Каково, на ваш взгляд, будущее нашего народа?
— Я по жизни оптимист, и это дает возможность дожить до этих лет. Поэтому я верю, что наш народ, как Феникс, возрождается, и в пламени огня не сжечь наших надежд. Нашему поколению дает силы бороться несправедливость высылки, лишение родины. Но мы думаем прежними знаниями, мерим мир прежними мерками. Но время идет, ничто не стоит на месте. Первоочередной задачей народа в те сложные годы было добиться возвращения на родину. Сегодня мы, к счастью, уже на родине, но нет единой общенациональной идеи. По сути дела, реабилитация нашего народа не заключается только в получении соответствующей справки, подтверждающей сам факт депортации. Следует целенаправленно добиваться всех вытекающих из закона пунктов: восстановление исторической топонимии Крыма, развитие и использование крымскотатарского языка как одного из государственных. Крымские татары, работающие в госструктурах, должны активнее поднимать все эти вопросы перед властями, и в качестве первого шага к восстановлению справедливости — добиться установки дорожных указателей, на которых наряду с нынешними указывались бы и исторические названия населенных пунктов Крыма. Нужно создавать рабочие комиссии, вести переговоры с властью, проводить онлайн-конференции, диспуты, встречи – все, что могло бы помочь сдвинуть с мертвой точки решение многих проблем и, безусловно, шло во благо народа. Но сейчас мы либо самоотстранились, а тех, кто пытается идти во власть в госструктуры называем «саткъын». Конечно, депутаты, чиновники, госслужащие, заняв теплое местечко, должны помнить и понимать, что представляют свой народ и интересы Крыма.
Али Кадыров, Риза Фазыл и Дильшад Ильясов
Дильшад Ильясов — инициатор подготовки сборников о поэте Сеитумере Эмине, которые выпустили вместе с Асаном Хуршутовым на средства, собранные среди соотечественников. Он также проявил активное участие в сборе средств, установке и открытии памятника на родине поэта – в Албате (ныне пгт. Куйбышево). И еще. Он скрупулезно изучает свою родословную, собрав имена предков с 1600-х годов, отмечая при этом, что во многом с информацией ему помог кандидат филологических наук, преподаватель КИПУ Нариман Абдульвапов, кое-что собрал из семейных сведений и архивов. Планирует выпустить книгу. Историю рода продолжают дети Дильшада-ага и Заремы-апте: Мурвет — экономист по образованию, окончила Ташкентский нархоз, Земфира – биофак Казанского университета, преподает в школе. Старший внук преподает физику в Новочеркасском университете. Всего у Дильшада-ага три внука и одна правнучка. Семейное древо дает новые ростки и побеги.
Вот и выходит, что род Ильясовых, когда дует ветер перемен, выстраивает не стены непонимания и вражды, а ставит паруса, направляя свой корабль к нужной цели.
С юбилеем, Дильшад-ага, здоровья и попутного ветра всегда!
comments powered by HyperComments