АДИЛЬ-ОГЛУ
16 февраля в НИИ крымскотатарской филологии, истории и культуры этносов Крыма при КИПУ им. Ф. Якубова состоялся круглый стол «Прошлое, настоящее и будущее крымскотатарской литературы», посвященный 130-летию со дня рождения Амета Озенбашлы. Программа была насыщена выступлениями, состоялась дискуссия, обмен мнениями.
Директор НИИ профессор Исмаил Керимов, в свое время осуществивший транслитерацию с арабицы на кириллицу монографии А. Озенбашлы «Къырым фаджиасы» («Трагедия Крыма»), поведал, что эту работу он выполнил по просьбе его дочери Мерьем Озенбашлы. Исмаил-оджа заострил внимание слушателей на факте получения образования в Турции сестрой А. Озенбашлы, куда отправил ее учиться отец — Сеит-Абдулла, что было невероятным для того времени.
Посвятив последние годы изучению газеты «Терджиман», которая издавалась уже после смерти И. Гаспринского его соратниками, профессор Керимов вводит в научный оборот новые сведения, в том числе о подрастающей на политическом поприще молодежи, которая возглавит крымскотатарское национальное движение в 1917 году.
Касаясь монографии «Къырым фаджиасы», И. Керимов отметил, что полноценное исследование эмиграций крымских татар стало возможным после того, как автор получил доступ к работе с архивными документами. Поэтому, помимо большого фактологического материала, приводятся и широкие статистические сведения, которые вызывают интерес и в наши дни.
Кандидат филологических наук Нариман Абдульвапов рассмотрел образцы крымскотатарского фольклора и поэзии в книге «Къырым фаджиасы». Большой интерес представляют народные песни и поэмы, сложенные на злобу дня.
Писатель Аблязиз Велиев остановился на интересных фактах в работах А. Озенбашлы.
Анализу произведения «Дюнюмизин джанлы левхалары» свои выступления посвятили писательница Айше Кокиева, кандидат филологических наук Айше Джемилева и переводчик НИИ Кубедин Салядинов.
Главный редактор газеты «Голос Крыма new» Эльдар Сеитбекиров остановился на вопросе архивных исследований, в частности протоколов уголовных дел различных деятелей, подвергшихся аресту. Протоколы допросов являются важными, а порой и единственными источниками информации, из которых можно почерпнуть биографические сведения и проследить общественно-политическую деятельность известных лиц в Крымской АССР.
Так, благодаря исследованиям стало известно, что в числе вопросов, интересующих следствие по делу А.Озенбашлы, арестованного в 1928 году, были:
— О его группировке в Татпедтехникуме (Тотайкойский педагогический техникум. — ред.), концентрация врангелевских офицеров в качестве учителей;
— Инцидент с исключением антисоветской группы учеников.
Эти вопросы неоднократно задавались на протяжении всего следствия, и на них были получены следующие ответы.
«Основное ядро учебной части курсов Татподотдела Наркома образования сконструктировано из состава тех же учителей, которые были командированы на курсы в общем порядке и которые жили там же на курсах. В числе их был учитель русского языка Асан Чергеев и преподаватель математики, если не ошибаюсь, Э. Мускиев. О том, что Чергеев Асан был офицером, я знал, ибо он был крымским татарином. Но то, что Мускиев был офицером, я не знал, ибо когда впервые я увидел его в Татподотделе, он был в штатском костюме, и мне его отрекомендовали как хорошего учителя, и к тому же одинокого, что имело значение при жилищной тесноте на курсах. Когда же я спросил о возможности пребывания на курсах Чергеева Асана, в Татподотделе ответили, что об этом мне нечего беспокоиться, поскольку командировку дает подотдел, то ответственность с меня как с завкурсами отпадает.
Сейчас хорошо не помню, Чергеев или Мускиев был арестован КрымГПУ раньше? Во всяком случае, когда по поводу случившегося ареста я донес начальству, то Чобан-Заде Бекир, тогда уже бывший членом президиума КрымЦИКа, переговорил с тов. Гавеном, и вскоре оба были выпущены на свободу.
…Состав курсов носил текучий характер. Наконец, в силу того обстоятельства, что курсы эти были так широко раскинуты и обстановка вполне благоприятствовала возможности полового общения между девочками и мальчиками, что в то время еще нельзя было считать допустимым из-за того, чтобы в глазах населения курсы не приобрели славу дома свидания, нужно было каким-то образом наладить дело, чтобы затем не краснеть за могущие быть последствия. В случае чего-нибудь, безусловно, ответственность должен был нести я, как заведующий. Для того чтобы быть спокойным за положение дел на курсах или техникуме за время своего отсутствия, что случалось очень часто, я нашел целесообразным прибегнуть к следующему методу. Из числа курсантов, внушающих доверие к себе и проявляющих активность, как в учебной, так и хозяйственной сторонах курсов, и занимающих ту или иную выборную должность, как караульный начальник, ответственный дежурный по пансиону, я приглашал временами к себе для собеседования на выдвигаемые повседневной жизнью курсов вопросы и темы, и через них старался поддерживать на курсах среди массы курсантов необходимый для процветания порядок…
Некоторые комсомольцы, слышавшие звон о «свободной любви», но не знающие, где он, — стали сначала бормотать под нос, а позднее более откровенно высказывать свое недовольство по поводу «отсталых взглядов» администрации на половой вопрос. Я как местный работник, более или менее хорошо знакомый с местными условиями и традициями, выступал в защиту необходимости проведения на курсах скромного образа жизни, что не нравилось молодежи. Часть учеников, защищавших мою позицию как в этом вопросе, так и в других сторонах жизни курсов, почему-то стала называться моей «группой».
Инцидент с исключением антисоветской группы учеников имел место, насколько мне помнится, в последние месяцы моего пребывания в техникуме.
Из-за чего возник этот инцидент, теперь точно не помню. Помню только то, что часть исключенных опять была принята обратно.
Считаю долгом заявить, что выкладываемые сейчас ОГПУ эпизоды не препятствовали в свое время моему повышению на советской службе».
***
Вопрос: Какая группа учеников татпедтехникума, при каких обстоятельствах и за что была исключена из техникума, и какое участие вы приняли в обратном приеме их в техникум?
«Этот инцидент разыгрался к концу моего заведования техникумом, когда мой помощник Мустафа Бекиров, желанием дискредитировать меня и самому сесть на мое место, стал разжигать страсти между комсомольцами и старыми учениками, вроде Османа … (фамилия неразборчива), Эюба Эмир Сале и др., с которыми я работал чуть ли не с основания техникума, и которые поэтому считались моими приближенными, и добился их исключения Наркомпросом Мухитдиновым. Для того чтобы придать классовый характер этому исключению, к этой же группе исключенных было присоединено несколько учеников — сыновей кулаков. Поскольку означенная группа учеников пострадала из-за близости со мной, я ходатайствовал, как в Наркомпросе через Чобан-Заде, так и в Татбюро ОК через Дерен-Айырлы, чтобы дали возможность окончить школу».
***
«Что касается работы комсомольского кружка на самих курсах, то, хотя я не мог быть посвященным во все детали его работы, но у меня получалось впечатление, что там не было умелого руководства. Райком комсомола не мог уделять достаточного внимания, и мне, например, очень часто приходилось слышать, как курсанты насмехались над теми «инструкторами», которые приходили просвещать по партийным вопросам курсантов, членов комсомольского кружка.
…Об этой ненормальности я докладывал Хамзину и Мухитдинову. Когда однажды Мухитдинов, приехав ко мне на проверку учебно-воспитательного дела на курсах, стал меня упрекать в том, что на курсах незначительный процент комсомольцев, что я не даю будто ходу роста комсомола, я, помню, Мухитдинову сделал следующее предложение: «Я человек беспартийный, за партийным делом не могу следить, но, тем не менее, вполне соглашусь с вами, что на курсах, имеющих областной характер и долженствующих выпускать будущих воспитателей, безусловно партийное воспитание должно быть поставлено солидно, а поэтому я бы предложил Вам, тов. Мухитдинов, откажитесь от Наркомпроса и переходите на непосредственную педагогическую работу по части, хотя бы, партпросвещения, ибо, как видите, тут нужен сильный лектор». В ответ на это тов. Мухитдинов, помню, только лукаво улыбнулся.
…Что же касается моего влияния, то это могло иметь место вследствие свойственного учащимся подражания старшим и перенимания у них тех или иных навыков.
…Я, например, устраивал вечера с национальными песнями «Чин», рекомендовал учащимся собирать народную терминологию по ботанике, анатомии, физике и другим дисциплинам. Вот в этих пределах, а именно, повторяю, в пределах подчеркнутых мною основ национальной политики Соввласти и компартии из прочитанной литературы, я позволял себе внедрение в сознание учащихся мои понимания национального вопроса Советской власти.
…Должен сказать, что если я в своей воспитательно-педагогической работе и высказывал некоторый уклон в сторону предупредительного и осторожного отношения к национальным традициям, бытовым особенностям и местным условиям, и если я позволял себе сочетать с советской педагогикой идею развития национального языка и культуры, то это я делал отнюдь не в целях противопоставления национального момента коммунистическим принципам, а в силу создавшегося у меня представления о существовании гармонии между этими моментами. Уверяю вас, что если бы я мог тогда предвидеть, что мое искреннее, чистосердечное понимание национальной политики Советской власти в том именно виде, в каком я смог его изложить как в предыдущих, так и в настоящих моих показаниях, сможет когда-нибудь получить такое обобщение, какое дается ему ныне, спустя 6—7 лет, я бы, безусловно, отстранился бы своевременно от столь ответственного дела, или же повел бы дело по той канве, по какой следовало бы вести с самого начала. Но, согласитесь сами, не моя вина, если я ни разу ни одного указания не имел: покопайтесь в книге приказов Крымнаркомпроса, просмотрите мои отчеты в делах Крымпрофобраза, везде я имел одобрение, нигде, никогда мне на вид официально или неофициально не была поставлена неправильность линии в воспитательной работе на курсах. Мне, признаться, одному теперь очень больно и весьма неприятно отвечать за общие грехи, если таковые будут признаны в этом вопросе только потому, что я, с одной стороны, идя навстречу настояниям товарищей, как партийных, так и беспартийных, а, с другой стороны, будучи одухотворен предоставленной Советской властью широкой возможностью культурного обслуживания отсталых татарских масс, согласился тогда заведовать и создавать означенный педтехникум, совершенно отбросив в сторону свою личную карьеру по врачебной линии, по которой мне неоднократно сулили ученые степени при незакрытом тогда еще Крымском университете.
***
Когда вы были назначены в педтехникум и какую работу вели среди учеников и какую идею проводили среди них?
«Был назначен после конференции. Среди учеников говорили о том, что Советская власть дает нам, ранее угнетенной национальности, возможность самоопределения, и поэтому, где бы вы и в какой бы среде человек не находился, не нужно забывать своего происхождения и нужно работать для просвещения и поднятия культурно-экономического уровня татарских трудящихся масс; своим происхождением и средой, откуда вышел, гнушаться не следует, как делали некоторые учителя, вышедшие из бывших учительских семинарий.
Подобные мысли я пропагандировал как среди группы учеников, через которых, как я показывал ранее, я старался оказывать воспитательное влияние на курсантов, так и среди остальных. Не отрицаю, приходилось касаться вопроса и о вхождении в ряды комсомола; я ни внешне, ни внутренне не старался препятствовать, отговаривать, а только говорил, что, по моему мнению, можно быть в комсомоле и в партии, но не забывать, что ты татарин, что татары в Крыму самостоятельная нация, и нужно работать для их культурно-экономического поднятия, тем более, что программа партии предусматривала это обстоятельство.
…По части воспитательно-педагогической работы (Милли Фирка — ред.) ставились вопросы: как относиться к совместному обучению молодежи, как смотреть на рост комсомольского движения, как сочетать национальное воспитание с коммунистическим!
По первому вопросу решение было не возражать, принимая меры предосторожности; по второму вопросу сначала было решение стремиться к поддержке и выращиванию молодых кадров с национальной идеологией. Результатом такого взгляда была борьба вокруг возглавления татарского клуба.
В здании Баяна в г. Симферополе произошло бурное собрание молодежи, где большинство собравшихся было за Турупчи и Амди Гирай-бая. Осман Бекиров же, возглавлявший комсомольскую часть собрания, имел за собой меньшинство. Тем не менее ключи от клуба решено было сдать комсомольцам, мотивируя тем, что движение было не против организации, не против личности Османа Бекирова. Соответственно с такими проявлениями течений среди молодежи, и в школах были отголоски национальной и комсомольской половины молодежи. Видя бесцельность дальнейшей борьбы, вскоре же после Баянского собрания было принято решение не препятствовать росту комсомола и оставаться нейтральным к этому явлению, вкладывая национальное воспитание в рамки советской национальной политики».