Письмо в редакцию
Еще несколько лет назад на страницах газеты печатались поздравления Юсуфа Усеинко, где близкие родственники желали ему крепкого здоровья и долгих лет жизни. Сегодня его уже нет с нами, но осталось его наследие. Пережив горечь утраты, его сын Идрис Усеинко прислал в редакцию материал, в свое время записанный со слов отца.
Началась война, в глубоком тылу еще не ощущалась трагедия, ведь работала пропаганда о силе Красной армии, об отпоре любым врагам и т.п. Но реальность была другой: в августе 1941 года из Крыма были депортированы немцы – как потенциальные враги и пособники. Это было непонятно и страшно. Опустевшие дома, брошенные имущество, скот, страх и плач людей….
В это же время в Крыму была объявлена мобилизация, под которую попали и лица старше 40 лет. Среди них был и мой отец – Алим Усеинко, 1898 года рождения. Впоследствии я узнал, что он и другие были включены в состав сформированной в Крыму 51-й армии, которая оказалась без надлежащего обмундирования и оружия.
Отцу повезло в том плане, что их часть благополучно перебралась через Керченский пролив, в то время как многие погибли от германских бомбардировок, а выжившие попали в плен. В 1945 году отец разыскал свою семью в г. Фергане, он вернулся с войны инвалидом — без правой руки по самое плечо, с медалями на груди.
С началом войны руководством Крыма было начато формирование партизанских отрядов, подполья, создание баз продовольствия в глухих пещерах горных районов Крыма.
В с. Туак (ныне Рыбачье) были такие пещеры, в которых испокон веков местные жители хранили брынзу, мясо, другие продукты; причем у каждой семьи были свои продукты и место хранения, и никто никогда не посягал на чужое.
Так вот в эти пещеры тайно начали завозить продовольствие для будущих партизанских отрядов. В конечном итоге, после оккупации эти схроны были обнаружены и изъяты. Следует добавить, что при отступлении советских войск в сторону Севастополя в октябре 1941 года в с. Туак по распоряжению органов советской власти были вылиты в море тонны вина, которое хранилось в подвалах тогдашнего колхоза. Речка была красная от вина, и запах спиртного еще долго держался.
В конце лета 1942 года мама отправила меня и старшего брата Буньямина на виноградники, чтобы принесли по корзине гроздьев для изготовления фруктового меда – «бекмес».
Надо заметить, что на южном берегу Крыма было мало земли, пригодной для земледелия, в основном были «чамры» — террасы, созданные жителями для виноградарства, садоводства, табаководства. Эти земельные участки возделывались испокон веков и передавались из поколения в поколение. Однако в период коллективизации 1929—1930-х годов все эти земли изъяли, и были созданы колхозы. После оккупации Крыма, осенью 1941 года новая администрация вернула эти земли собственникам.
Наш виноградник был расположен в нескольких километрах от села, ближе к горам.
Рано утром мы, взвалив на спины плетенные корзины – «сепет», в которые мама и бабушка положили по куску хлеба и брынзы, направились к виноградникам. Надо сказать, что посты румынских солдат были установлены как на въезде со стороны дороги в Алушту, так и на выезде в сторону с. Ускут (Приветное). Но была еще окружная тропа по горным грядам, заросшая мхом, которой пользовались пастухи для выхода на горные пастбища, о ней румыны не знали, а местное население помалкивало. Таким образом, сделав значительный круг, незамеченные румынскими солдатами, мы спустились к виноградникам.
Чуть в стороне от виноградников высилась огромная скала, из-под которой бил родник, а вокруг раскинулся кустарник и возвышалось огромное ореховое дерево, под которым мы расположились отдохнуть, перекусить, а затем, собрав виноград, вернуться домой. Но только сели, как из зарослей вышли двое людей. Один в матросской форме с немецким автоматом, другой в солдатской шинели, а на голове «халпах» (крымскотатарский головной убор). Мы испугались. Но тот, который был в шинели, оказавшись крымским татарином, заговорил: «Не бойтесь, мы свои, партизаны. Успокоившись, мы предложили хлеб и сыр. С большим удовольствием они начали есть. Потом он стал нас расспрашивать: кто мы, кто наши родители и т.д. Весь этот разговор шел на крымскотатарском языке. Моряк молчал, только посматривал по сторонам.
Мой брат Буньямин рассказал, что наш отец в Красной армии, забрали в августе 1941 года, о его судьбе ничего неизвестно, живем в селе Туак — мама, бабушка и четверо детей, и такие в селе почти все!
Перекинувшись с напарником на русском языке, из чего я понял только слово «румын», татарин-партизан начал расспрашивать о количестве солдат в селе, их месторасположении. Мы довольно долго общались. В конце беседы партизан-татарин попросил рассказать бабушке о встрече, что он из Кучук-Узеня, и бабушка знает их семью. Попросили оказать помощь продовольствием и лекарствами. Договорились, что завтра в это же время будут нас ждать. Нагрузив на плечи корзины с собранным виноградом, мы благополучно возвратились домой. Обо всем рассказали бабушке и маме. Ой, как мама начала за нас переживать, мол румыны убьют. Но бабушка как-то нашла слова, и мама успокоилась. Нас уложили спать. Потом брат рассказывал, что бабушка ушла из дома, и к нам приходили соседки и о чем-то шептались. Рано утром, мы еще не выспались, нас разбудила бабушка. В доме пахло горячим хлебом.
Мы быстро оделись, нам дали по довольно большому куску теплого хлеба, горячего цветочного чаю. Мама с бабушкой повязали нам пояса из ткани, внутри которой были аккуратно уложены листья табака. Мы двинулись в путь!
Довольно быстро добрались до родника, сели и начали ждать. Вдруг, так же неожиданно, как и в первый раз, эти двое появились перед нами. Поздоровались, спросили как дошли. Мы передали им корзины. Моряк тихо свистнул, появились еще двое. Отдав пояс с табаком, брат сказал, что материал необходимо вернуть.
Наш земляк поблагодарил за передачу и выразил надежду на новую встречу.