Сорок дней, как не стало Наримана Кадырова
13 марта исполнится 40 дней со времени кончины ветерана крымскотатарского национального движения Наримана Кадырова. Накануне этой скорбной даты мы попросили поделиться своими воспоминаниями о нем тех, кто знал его лично в годы борьбы за возвращение крымскотатарского народа в Крым.
Нурфет Мурахас:
— Мы с Нариманом Кадыровым познакомились в начале 1960-х годов. Сервер Шамратов как-то предложил вместе проводить приятеля в аэропорт. Нариман тогда летел в Душанбе, где учился в политехе. Вот так мы познакомились. Мне запомнилось, что с собой Нариман увез тексты «Наказа народа» и обращения крымскотатарского студенчества к министру образования СССР.
Нариман выделялся из общей массы своей начитанностью, широким мировоззрением, компетентностью во многих вещах. С ним было очень интересно, он увлекался поэзией.
Живший в Душанбе мой армейский сослуживец Рустем Абденнанов рассказывал мне впоследствии, как Нариман Кадыров в 1962 году, выйдя из толпы навстречу кортежу Н.Хрущева, бросил туда цветы. В цветах было обращение, посвященное крымскотатарскому вопросу.
После окончания вуза он работал в Ташкенте. Судили его в 1967 году. Он тогда с женой жил у Мустафы Халилова. Жена Наримана, Галина, будучи человеком другой национальности, очень много помогала крымскотатарским активистам.
На процессе его обвиняли в распространении документов, порочащих советский государственный и общественный строй. На суде его выступление было одним из самых серьезных и жестких. Даже в зале кто-то не выдержал и сказал: «О народе не надо говорить, Нариман». А он сказал правду.
Впоследствии я бывал у него на работе. Нариман был главным энергетиком, у него на предприятии царила дисциплина и порядок. Он был хорошим, сильным специалистом. Конечно, в некоторых вопросах наши взгляды расходились. Но не могут люди быть одинаковыми и мыслить однотипно.
Иззет Хаиров:
— С Нариманом Кадыровым я был знаком по Ташкенту с 1967 года. Он был отчаянным парнем, не прятался ни за чьи спины. На митингах он вместе со всеми поднимал транспаранты, выкрикивал лозунги не боясь, преследований, того, что его посадят.
Это были очень бурные годы. Ташкентские события были связаны с выступлением активной части крымских татар, особенно студенческой молодежи. Один из таких мощных митингов случился на площади у театра имени Навои. Тогда органы забрали много людей, в том числе и Наримана. Потом был суд. Процесс этот был громкий, показательный. Судили 12 человек, в том числе Париха Асанова, Арсена Альчикова, Решата Джемилева.
Обвиняли их в нарушении общественного порядка, оказании сопротивления властям. На процессе все наши ребята держались хорошо, потому что у них была моральная поддержка в лице соотечественников, которые старались приходить на каждое заседание. Наримана приговорили к 2,5 годам заключения.
Вскоре после процесса двенадцати прошел и наш процесс десяти. Когда приговор был вынесен, я попал в исправительно-трудовой лагерь общего режима, находившийся в Навои. В лагере содержалось порядка 3-3,5 тысяч заключенных. В то время в Навои строился очень большой электрохимический комбинат. Стратегическое предприятие. Стройка нуждалась в большом количестве рабочей силы. Требовались рабочие разных специальностей, инженерные и технические кадры. Вокруг было несколько лагерей, обнесенных колючей проволокой, наш был самым многочисленным.
Там, в лагере, я вновь встретился с Нариманом и другими нашими ребятами, которые попали в лагеря раньше. Нариман работал в основной зоне, где строились громадные цеха по производству нитрона. Он был бригадиром электромонтажной бригады. А от бригадира на зоне очень многое зависит. Бригадиром Нариман был хорошим. Отличительной его чертой было то, что он всегда старался, насколько в его силах, защитить членов своей бригады от каких-либо несправедливостей. А несправедливостей там всегда было достаточно, как со стороны администрации, так и от тех же зеков. Бригада работала ровно, без эксцессов.
Мы с Нариманом трудились в разных бригадах, но общались. Могли до отбоя сходиться на чай. Собиралось 5-10, иногда до 30-40 человек крымских татар. Это не запрещали, лагерь был общего режима. И мы там вели беседы, обменивались воспоминаниями. Специального давления администрации против крымских татар не было, хотя стукачи всегда были и лагерный «кум» – оперуполномоченный всегда был в курсе дела, где, в каком отряде что делается. Но одно было бесспорно: мы, крымские татары, находящиеся в заключении, всегда старались по возможности защитить друг друга. В рамках закона, конечно.
Нариман всегда становился на защиту соотечественника. Всегда старался делать это бесконфликтно, а это тоже надо уметь. В итоге мы ни одного крымского татарина не позволили направить в надзорную комнату, куда помещали тех зэков, которых администрация была намерена ломать. И с нами вынуждены были считаться, потому что знали, что крымские татары такой контингент, который не промолчит.
Освободившись из лагеря, Нариман не уходил от проблем народа. В то же время, как и все мы, он понял, что такое советская власть, на что способны органы и, соответственно, старался вести себя так, чтобы по-глупому не попасться на второстепенных вещах и в то же время делать полезное дело. Он был из тех людей, которые сознают, что борьба будет длительной. Нариман никогда не боялся открыто высказывать свое мнение перед лицом товарищей, не уходил от дискуссий.
Эмир Меджитов:
— Нариман-ага Кадыров – это человек-легенда в национальном движении крымских татар. Он был честным, принципиальным, смелым и бескомпромиссным в отстаивании прав крымскотатарского народа.
Нариман-ага относится ко второму поколению активистов, которое родилось в Крыму, но их детство и юность прошли в ссылке, в условиях жестокого, унизительного комендантского режима. Это унизительное положение народа вызывало у него обостренное чувство справедливости. В одной из совместных бесед он сам мне говорил, что оскорбленное чувство собственного достоинства привело его в ряды участников национального движения.
Приведу несколько ярких фактов из его жизни в национальном движении. В 1962 году он, будучи студентом 2-го курса политехнического института, узнал, что в г.Душанбе приезжает первый секретарь ЦК КПСС Н.Хрущев, и организовал группу молодых людей с целью вручить в руки главы государства «Обращение крымскотатарского народа». Он понимал, что прорваться сквозь охрану и оцепление вокруг Н.Хрущева практически невозможно и к тому же смертельно опасно, так как охрана могла его пристрелить. Но это его не испугало и не поколебало отчаянную решимость сделать задуманное. Когда кортеж с Н.Хрущевым проезжал мимо него, он все же нашел возможность выскочить к машине главы государства и бросить на его колени «Обращение…». Охрана тут же скрутила его и увезла в КГБ Республики Таджикистан. После длительного и всестороннего допроса его отпустили. Он тогда отделался, можно сказать, легким испугом, хотя при желании КГБ мог навесить на него серьезную статью. Но то было время послесталинской оттепели и органы, вероятно, не хотели раздувать из-за молодого человека громкое дело.
Следующий яркий факт из его биографии – организация массового митинга возле театра имени Навои в Ташкенте в 1967 году. Этот митинг был посвящен отчету представителей народа, которые ездили в Москву для сдачи народных документов (обращений и заявлений, скрепленных многотысячными подписями крымских татар, к руководству страны). Митинг планировали провести в сквере Революции, но когда милиция вытеснила людей оттуда, было принято решение провести его у театра, куда организованно и переместились крымские татары. Милиция и там не дала возможности провести митинг. В итоге митинг разогнали, а организаторов арестовали. Активистов приговорили к различным срокам заключения. Нариман-ага получил два с половиной года лагерей. На суде он вел себя достойно, отстаивал мужественно права крымскотатарского народа. В лагере среди активистов и других зеков он пользовался авторитетом за свою честность, принципиальность, эрудированность и неподкупность.
Когда мы, совсем еще молодые ребята, подключились к национальному движению, он бережно опекал нас, учил, как работать с людьми, проводить собрания соотечественников, вести себя на профилактических беседах или допросах. А если попал в тюрьму, а потом в лагерь, какая должна быть линия поведения с окружающим лагерным миром. Можно без преувеличения сказать, что он был нашим мудрым наставником в национальном движении.
Нариман-ага сам был непосредственным активным участником Московских событий 1987 года, входил, как член ЦИГ, в руководящий состав всех мероприятий, которые проводили крымские татары на Красной площади.
Переехав в Крым в том же 1987 году, Нариман-ага столкнулся с произволом местных властей в отношении крымских татар, в частности к самому себе. Протестуя против издевательств и ксенофобии чиновников, он объявил голодовку и держал ее 17 суток, пока его минимальные требования не были удовлетворены.
Нариман-ага был одним из организаторов созыва Курултая и активно работал над тем, чтобы Курултай состоялся. Однако на одном из последних заседаний оргкомитета он увидел расширенный состав оргкомитета, куда вошли, на его взгляд, одиозные фигуры, которые намерены были стать делегатами Курултая. Он не выдержал и заявил, что не будет находиться вместе с теми, кто в течение долгих лет доносил на активистов движения. Он прекратил работу и вышел из состава оргкомитета. Но это не означало, что он ушел из национального движения, просто он стал работать в нем в другом амплуа. С ним часто в 1990-х годах по различным вопросам нашего обустройства в Крыму, по кадровым вопросам советовались активисты движения. Он писал аналитические статьи в газетах, предлагал пути решения тех или иных проблем народа, то есть жил полнокровной жизнью среди народа и для народа.
Когда в середине 1990-х годов произошел очередной раскол в национальном движении, он без колебаний поддержал тех, кто выступал против коррупции.
Через некоторое время возникла идея возродить партию крымских татар «Милли Фирка». Нариман-ага после долгих дискуссий и раздумий принял решение, что партию надо возрождать, но строить ее надо вдумчиво, не торопясь, и не принимать в нее кого попало, то есть случайных людей. Он был одним из шести учредителей этой партии, которые поднялись на вершину Чатыр-Дага и на священном Коране поклялись до конца жизни отстаивать интересы крымскотатарского народа. Так была заложена прекрасная традиция среди крымских татар ежегодно посвящать восхождение на Чатыр-Даг траурной дате нашего народа — 18 мая 1944 года.
Последние годы своей жизни он тяжело болел, перенес четыре инсульта, но мужественно боролся с болезнью и живо интересовался делами в национальном движении. Я практически ежедневно созванивался с ним, и мы обговаривали те или иные проблемы, которые волновали его и меня. Последний, пятый, инсульт подкосил его здоровье окончательно, он практически не мог двигаться, не мог разговаривать, но ясность ума сохранил. Жестами объяснял, что ему нужно. Трагическая развязка наступила первого февраля, национальное движение потеряло одного из самых стойких, непреклонных и честных борцов, а я старшего друга и мудрого наставника. Он без остатка отдал жизнь национальному движению. Он ушел, и эту пустоту нечем и некем заполнить….
Эльвида, Нариман-ага.
Звонок… Из трубки голос скорбный
Поведал мне, что умер друг,
От этой вести хлад загробный
Сковал тисками сердце вдруг…
Недуг, коварный и опасный,
Внезапно сил его лишил,
Он стал беспомощным, безгласным,
Но ясный ум свой сохранил.
Он понимал: жизнь на исходе,
Но так невыносимо жить.
Смириться?.. Не в его природе
Своим родным обузой быть.
Задумал твердо план печальный
Его свободный, гордый дух,
И прогремел аккорд прощальный,
И мудрый взор его потух.
Уснул мой друг сном непробудным,
Ушел из жизни так, как жил.
Отрезок жизни самый трудный
Он благородно завершил.
comments powered by HyperComments