Читатели «ГК» наверняка хорошо знакомы с работами известного крымского краеведа и историка Владимира Полякова. Уже на протяжении многих десятилетий Владимир Евгеньевич в своих книгах, а также на страницах крымской печати рассказывает о малоизвестных и плохо изученных моментах истории полуострова, начиная от истории названий симферопольских улиц и кончая судьбами крымских авиаторов. Читателей всегда привлекал его сочный, легкий художественный стиль повествования, неизменно сочетавшийся со стремлением к достижению максимальной исторической достоверности и правдивости.
Начав свой путь краеведа еще в советское время, он постепенно превратился в одного из лучших специалистов по крымской истории прошлого века. Недавно В.Поляков успешно защитил докторскую диссертацию. Сегодня мы беседуем с уже доктором исторических наук В.Поляковым о теме его научного исследования и планах на будущее.
— Осветите тему вашей докторской диссертации.
— Партизанское движение в Крыму 1941-1944 гг. На эту тему я уже написал монографию. Сама диссертация процентов так на 30 отличается, но за основу взята она. До этого я издал еще две книги о партизанах, и каждый раз появлялась все новая и новая информация, и содержание немного менялось.
Первая моя книга по партизанскому движению вышла в 2009 году. В ней я впервые опубликовал список 77 крымских татар, которые были представлены в 1941-1945 гг. к орденам. Однако некоторые из этих 77 оказались не крымскими татарами, а казанскими. Но я не хотел никого вводить в заблуждение, я просто искренне думал, что они крымские татары.
Но вместе с тем я тогда понял, что крымскими татарами считают и всех «добровольцев», хотя среди них есть и азербайджанцы, и чеченцы, и представители других национальностей. И я стал создавать список всех крымских татар партизан. Оказалось, что их численность достоверно не известна.
Тогда я стал выписывать по алфавиту все тюркские фамилии в предварительный список. Потом в архиве я попросил списки отрядов с указанием национальности состава. Мне отказали, сославшись на их ветхость. Я настоял, что поскольку пишу докторскую диссертацию по заданию Академии наук, они мне необходимы, и если мне их не дадут, будет скандал. Наконец мне их выдали. И выяснилось, что многие в моем предварительном списке оказались азербайджанцами, чеченцами, представителями других национальностей. И мне пришлось их исключить.
В предоставленном архивом списке были сведения о том, откуда партизан пришел в отряд. Действительно многие крымские татары прибыли из 149-го «добровольческого» батальона. Но в нем было и огромное число азербайджанцев, русских и др. Понятно, что это формирование не было крымскотатарским. И вот тогда мне попался список одного отряда, который целиком был из этого батальона, кроме командира и комиссара. Я каждого переписал по национальным группам. Всех до одного. Оказалось, там всего семеро крымских татар. Отряд в 200 человек, весь пришел из 149-го батальона и только 7 из них крымские татары. Остальные русские, украинцы, белорусы, казахи и т.д. Миф о крымскотатарском «добровольческом» батальоне полностью разбит! На что мои оппоненты писали, мол, Поляков перепутал, вот есть список этого отряда, там указывается число национальностей. Да, но списки все время менялись, а я нашел документ именно о создании отряда, в момент, когда они только пришли от гитлеровцев. Потом их стали переводить в другие отряды.
Кстати, прослеживается интересная динамика. Например, целый отряд азербайджанский. Читаю список: все пришли в партизаны из плена. Это список, составленный в январе 1944 года. Нахожу список октября 1943 года. Этот же отряд значится пришедшим из «добровольческого» батальона. Поэтому можно о чем-то судить, когда изучаешь огромный поток документов, а не выхватываешь один из них.
— Какой масштаб имело участие крымских татар в партизанском движении Крыма?
— Мне доводилось постоянно встречать в интернете некорректную фразу о том, что в самый трудный момент в Крыму среди партизан были только трое крымских татар. Определенное число людей пробыло в лесу весь период. Это правда. Но я установил поименно этих людей. До меня никто этого не сделал. Это 54 человека, которые были в лесу с 10 ноября 1941-го по 15 апреля 1944-го. Казалось бы, трое крымских татар — это немного. Но кто эти 54 человека? Более половины из них никакого отношения к Крыму не имеет. Это воины Красной Армии, которые оказались в лесу. Отбрасываем их. Из тех, что до войны жили на полуострове, 5 — русские, 3 — украинцы, 3 — крымские татары. Нормальная пропорция. То есть нельзя утверждать, что крымские татары ну вообще в меньшинстве.
Дальше второй момент — принципиальный. Первый период (ноябрь 1941-го — ноябрь 1942-го) — действительно крымских татар было немало, но нельзя сказать, что очень много. Почему? Потому что партизанское движение формировалось по принципу партийно-советского актива. По должностям. Не думали о том, что нужны крымские татары. Не придавали значения тому, что в некоторых селах никто по-русски не говорит. А многие отряды не имели в своем составе ни одного крымского татарина и не могли общаться с местным населением. Ошибку признали только потом и стали засылать крымских татар с Большой земли. И вот в первый этап порядка 304 крымских татарина стали партизанами. Причем это был золотой фонд, это были проводники. Их награждали. Они имели ордена боевого Красного Знамени, самые уважаемые люди. А потом осенью 1942-го началась эвакуация… И их эвакуировали! Самых нужных! Эвакуация проводилась совершенно бездумно. Но к этому времени партизаны уже знали лес. Уже русские ребята, которые до этого никогда не жили в Крыму, научились узнавать тропы. И осталось действительно в Крыму всего 27 татар.
Потом, после того как прошел слух, что Мокроусова сняли, а тут еще постановление Крымского обкома о запрете грабежа населения, лед тронулся. Уже начиная с 1943-го отношения стали налаживаться. А потом, когда началось освобождение и партизанское движение приняло действительно всенародный характер, крымские татары вышли на второе место по численности – 952 человека. И чуть ли не на первое по числу командиров и комиссаров, потому что стали массово засылать с Большой земли коммунистов и назначать комиссарами партизанских отрядов.
— Что вы считаете наиболее важным в этой научной работе?
Мне удалось отыскать ошибки в подготовке партизанского движения. Дело в том, что Крымский обком партии не занимался подготовкой. ЦК относился к партизанам плево. Они недооценивали его значения. И когда поняли, что Крым придется оставлять, у партизан было всего семь дней. А за семь дней только Бог землю создал. А завезти в лес базы за такие сроки нереально. Люди-степняки с горными селами связи не имеют. Приезжают горожане – симферопольский отряд, не знающие местности, и т.д. В отрядах были дети, 329 женщин. Некоторые должны были рожать.
Продовольствие заготовили плохо, не запрятали. Завезли и оно лежит. А тут еще к партизанам стали прибиваться красноармейцы. Вместо того чтобы их равномерно распределить по отрядам, сказали: создавайте свои отряды. Казалось бы, хорошо. А где взять продовольствие? Затем был прочес, и все продовольственные базы, которые не были спрятаны, гитлеровцы захватили. Из 29 отрядов только у 4 осталось продовольствие. В остальных начался голод. Они решали проблему как? За счет населения. Стали грабить села. Люди вынуждены были защищаться. Вот так возникла самооборона. Причем защищались все, и русские села, и татарские. Так, в Мазанке партизан перебили русские. Никакого татарского вопроса там не было. Пришли партизаны за продуктами, их полицаи окружили и перебили. А все эти пятеро партизан считались дезертирами.
Но партизан понять можно. Один мой товарищ — крымский татарин как-то сказал: «Мы не подозревали, что у партизан так плохо. Мы думали, вот они, сволочи, пришли, забрали у нас последнюю корову. Теперь я только понимаю, что они умирали с голоду, а мы в то время думали, ух какие они нехорошие». Поэтому нельзя на все смотреть только с одной точки зрения. Это, в общем-то, несчастные люди, но перед многими из них я преклоняюсь.
Среди них была такая взаимовыручка, атмосфера такого братства. Когда он сам умирает с голоду, а думает, как помочь товарищу. Когда они уходят на задание, оставляют свою еду раненому товарищу. И вот он все съел, а они не возвращаются, и он режет постолы. Причем один постол съел, второй на последний день оставил. Они вернулись, а товарищ живой, они еду ему принесли. Вот эта атмосфера взаимовыручки. У меня слезы были на глазах. И вот он там пишет, мы украли втихаря двух баранов. Принесли, подарили Коле Белялову (Нафе Белялов) . И я про себя думаю: смотри, Нафе Белялов вроде бы начальник особого отдела, а они ему тоже передали, потому что он боевой друг. Для них нет разницы в национальности. Вот это Ванев пишет. А он его искренне Колей называл. Этот Белялов один из троих, кто пробыл в отряде всю эпопею с первого до последнего дня. Он как начальник особого отдела ходил с ними на задания, потом его назначили комиссаром отряда, потому что он вел себя не как особист, а как боевой товарищ.
— Вы начинали когда-то с того, что писали краеведческие статьи в крымской прессе. Какое влияние это оказало на вас?
— Дело в том, что я сначала сформировался как краевед и в 1983 году стал публиковаться со статьями об истории массивов Марьино, Мазанка, автотранспортного техникума и т.д. На двухсотлетие Симферополя целый цикл вышел под руководством Бориса Чупикова. Он был мои научным редактором, правил меня, помогал, то есть сыграл большую роль в моем становлении.
Если в «Крымской правде» у меня был наставник — редактор Борис Чупиков, то в «Крымском комсомольце» — известный журналист Гаррик Немировский. Это был совершенно другой стиль. Ему нужен был хлесткий, интересный, бойкий материал, причем историческая правда его мало волновала, и вот уже став ученым, я пытаюсь совместить оба этих подхода сохранить историческую правду и то, что требовал Немировский – бойкость, актуальность, увлекательность. И это стало моим недостатком. И при защите кандидатской, и при защите докторской все говорили: вы пишете так интересно, с таким удовольствием читал, но так писать нельзя.
Но уже в те времена стали возникать проблемы, потому что я приносил статьи, а их в печать не пускали. И постепенно я стал понимать, почему в них написано о татарах, о дворянах, о русской царской армии, духовенстве. И тогда я стал собирать материал в стол. Когда пришла перестройка, мои материалы оказались востребованными. С тех пор начались мои конфликты с крымским историческим сообществом. Потому что о крымских татарах можно было писать или плохо или ничего. Но меня это мало волновало, потому что я уже стал выходить на издания украинские, российские, меня стали печатать в московских солидных изданиях, постепенно состоялся переход в науку.
— Каковы ваши творческие планы?
— Дал бы Бог, къысмет олса, здоровья, времени, планов очень много. У меня готова книга «Крымские татары в партизанском движении Крыма», ее, скорее всего, возьмется издавать Казань, а может быть — наш Госкомнац к 70-летию Победы. Готовятся книги по истории образования в Крыму и по истории крымской авиации, а также мемуары. Потому что я участвовал в демократическом движении и был одним из лидеров демократов Симферопольского горсовета, обо всем этом хотелось бы рассказать. Вот такие планы, къысмет олса.
Кроме того, я сейчас себя реализовываю и через своих учеников. Нужно развивать научный потенциал наших детей. Многие из них пишут историю своих сел. Мы уже с ними будем готовить научные работы. Их статьи шлифуем, отправляем в московские журналы. Готовимся ездить на конференции. Наука должна опираться на учеников. Вот я ученик Дмитрия Павловича Урсу и очень многое у него взял, его незашоренность, его коммуникабельность. И хочу, чтобы эта школа продолжалась.
comments powered by HyperComments