Богатое на число участников крымскотатарское национальное движение в процессе деятельности определяло личности, имена которых история старательно вписывала в свои страницы как людей принципов и воли, чести и добропорядочности. С одним из них я сегодня беседую в преддверии его 80-летия. Иззет-ага Хаиров, окруженный вниманием и заботой своей семьи, по-прежнему добр и учтив, всегда готов выслушать любое мнение и высказать собственную точку зрения. Разговор больше касался воспоминаний о Крыме, семье, о бедах и тяготах, выпавших на долю испытаний. Повествование оказалось насыщенным, во многом отразившим судьбу всего народа.
Сведения из родословной
Как записали меня в депортации, родился я 11 сентября 1938 года в с.Корбекуль (Изобильное) Алуштинского района. Моя мама, Айше, была одной из дочерей сапожника Сейдали, набожного человека, довольно уважаемого в селе. Сапожных дел мастер обслуживал не только свой населенный пункт, но и Янкой, где у него было рабочее место. Прожил он 63 года, умер в 1939 году. Мамина мама, Мерьем-хартана, была дочерью состоятельных родителей. Замуж она вышла за деда Сейдали, по тем понятиям, довольно поздновато, поэтому и не посмотрела, что тот оказался выходцем из бедной семьи, да и к тому же на тот момент сиротой. Бабушка Мерьем была из рода Гуртлар и умерла в возрасте 101 год.
Отец, Сервер, также уроженец Корбекуля, рано потерял родителей. Его мать, Гуль-Шерфе, умерла, когда сыну было 3 года, через четыре года скончался и отец Абул-Хаир. Сервер, оставшись круглым сиротой, был принят в состоятельную семью Арифджановых из соседнего села Демирджи. Они занимались скотоводством, и отец стал пастушком. Сыновей Арифджана он всю жизнь называл братьями, они росли вместе. С годами отец имел все больше овец, которые выделял ему за работу глава семьи. Свое почтение и любовь к этой семье он сохранял всю жизнь. Арифджан-хартбаба женил отца на Айше, моей маме. В семье в Крыму родились четверо детей, 2 мальчика и 2 девочки, из которых я был старшим.
Население села Корбекуль занималось садоводством и виноградарством, а также эфиромасличными культурами. Отец работал в колхозе пастухом, мать — на различных сельскохозяйственных работах.
Дети войны – жертвы репрессий
Из детства главное, что осталось в памяти, это голод. За продуктами ездили в степь, меняли фрукты на пшеницу. Деревню и ее окрестности мы знали очень хорошо.
Запомнилась оккупация. Война для меня началась с каких-то больших летящих самолетов, разбомбивших нашу деревенскую мельницу. В Корбекуле находился небольшой оккупационный гарнизон. Румынские солдаты были воровиты, «искали» партизан в сараях, курятниках и даже кастрюлях. Население крайне голодало. Среди румынских солдат были и этнические крымские татары, потомки былых эмигрантов. Помню офицера Абдурешита, спасавшего население от беспредела и насилия солдат.
Глубоко в память врезалась депортация. После изгнания гитлеровцев с территории Крыма, отца сразу забрали в трудармию в Тулу. Накануне депортации к сельчанам в дома явились офицеры, производя перепись.
18 мая 1944 г., около 6 утра, в дом ввалились солдаты во главе с офицером. Мы все спали. Дали 15 минут на сборы. Солдаты постоянно торопили. Мать, растерявшись, кидалась по сторонам, не зная, что взять. В чехол от матраца набросала попавшие под руку вещи. У нас была ослиная бричка для дров, но накануне ее взял сосед и не отдал, когда начали просить обратно. Она ему была необходима, чтобы довезти свои вещи до центра села, куда сгоняли народ для погрузки на машины.
Мы со старшей сестрой шли рядом с матерью, а двое сонных малышей и скромный скарб — у нее на руках.
Ехали около 20 дней. В товарном вагоне скончались несколько стариков-односельчан. Солдаты вынесли их тела на стоянках и оставили у железнодорожных путей. Доставили нас в Ташкентскую область, на железнодорожный разъезд №54, за Янгиюлем. Через некоторое время появились арбы с огромными колесами, запряженные лошадьми или волами, на которых репрессированных подвезли к берегу широководной реки Чирчик. На лодках нас переправили на другой берег, на арбе опять повезли дальше. Ехали долго, стемнело, впереди показался какой-то населенный пункт, не доезжая до него, остановились в поле. Заночевали под открытым небом. Утром повели в баню, стоявшую на окраине. Потом расселили по баракам. Мы оказались в отделении №9 совхоза «Пятилетка». В течение 6 месяцев 1944 года умерли трое моих сестер и братьев: Салигъа (5 лет), Селиме (4 года) и Сейдали (2 года). Я хорошо помню их образ, к сожалению, не осталось ни одной фотографии.
Болезни настигли и меня с матерью, она заболела тифом, а я коклюшем, попали в больницу. Когда прошел кризис, мы оба были страшно истощены. Необходимое питание отсутствовало. Спасло чудо. Отец каким-то образом разузнал наш адрес и начал присылать посылки: консервы, американский яичный порошок и др. Это спасло оставшихся от смерти. В 1946 г., взяв отпуск, он приехал в «Пятилетку» и назад не вернулся. Устроился на работу в отделение. В 1947 г. за ним пришли сотрудники спецорганов. Вернули в Тулу, но уже в лагерь. Обвинив в побеге, ему присудили 7 лет, но пробыл он там всего 7 месяцев. Мы писали К.Ворошилову и другим руководителям государства, объясняя ситуацию. Его вернули к семье.
Борьба за жизнь или жизнь, посвященная борьбе
После 1954 г. жизнь улучшалась, стали наедаться хлеба. Несмотря на горе потерь, в семье вновь начали рождаться дети: появились Мустафа, (Энвер и Лемган умерли), Хатидже, Зера, Зекие, Эмине, Лютфие. Мне было 16 лет, когда на велосипеде от «Пятилетки», я доехал до Алмалыка к своей тете (более 100 километров). Вернувшись, привез от нее привет и гостинцы.
Второй раз поехав, назад домой уже не вернулся. В городе добывали золото, свинец, было прекрасное обеспечение, в магазинах много продуктов. Пошел там учиться в школу. Следом переехали родители и смогли приобрести маленький домик. Этот дом попал под снос, выдали компенсацию, семья приобрела другой. В 1957 г. забрали в армию. Попал в артиллерийские войска, радистом. После возвращения из армии поступил в ТашГУ, на специальность «радиофизика». Одновременно включился в национальное движение. В 1961 году Рефат Годженов пригласил на собрание в дом Ахмеда Асанова, где собралась молодежь. На неоднократных встречах был поставлен вопрос о структуризации. Образованы отделы организации. Мне было поручено возглавить Особый отдел. Так зарождался Союз крымскотатарской молодежи. Потом были обыски, допросы…
Позже, в 1968 году, когда я оказался в камере КГБ, со мной сидели обувщики-цеховики. Они, мастера своего дела, изготавливали женскую и мужскую модельную обувь. Сидели руководители предприятий за финансовые махинации, ими занимался КГБ. Закончился суд, известный под названием «Ташкентский процесс», меня осудили на 1,5 года. 9 месяцев я уже провел в подвалах КГБ, остальной срок досиживал в лагере в Навои, куда также привезли Ролана Кадыева, Айдера Бариева, Исмаила Языджиева и Решата Байрамова. Там уже сидели Нариман Кадыров, Зейтулла Ибраимов, Энвер Абдулгазиев и другие. Заключенные лагеря строили Навоинский электрохимкомбинат.
Надзиратели нередко распускали руки, но наш контингент был иного склада, мы не были уголовниками и искали законные меры пресечения незаконных действий. Когда охранники избили Айдера Бариева, наша группа составила коллективное письмо с жалобой на действия лагерной охраны на имя генпрокурора СССР и других руководителей, в нескольких экземплярах, и по разным каналам постаралась отправить их адресатам. Конечно, они были перехвачены, но после этого, избиения в нашу бытность прекратились.
Лагерь, где мы находились, был общего режима, а рядом построили усиленного. Сплоченную группу крымских татар разбили на две части, одну оставили на старом месте, других перевели в зону усиленного режима. Туда попал и Ролан. Он был непосредственным, умным, начитанным, окружающие к нему относились с большим уважением. Как-то, работая на объекте, он с охранниками сел отметить какое-то событие. Набрались так, что охранники самостоятельно уже не могли передвигаться. Повесив на себя автоматы и поддерживая служивых, Ролан повел их в жилую зону на вечернюю поверку. Эта картина повергла начальника лагеря в шок. Публично отругав Ролана, в душе он был глубоко благодарен ему за то, что «не воспользовался» моментом. Надзирателей, конечно, наказали.
Супруги Хаировы плечо к плечу вместе больше полувека
Супруга не просто жена, но и соратник
С будущей супругой Васфие меня познакомил Ленмар Месицкий, мы встречались 5 лет, поженились в 1966-м. После разрушительного землетрясения купил аварийный домик в Ташкенте. Его снесли в 1970 г., и мы получили квартиру в районе Каракамыш. Родились дети.
За участие в национальном движении меня исключили из университета. Я устроился работать в Госкомитет стандартов. Но и здесь постоянно ощущался надзор. В 1965 году умер отец, мать скончалась в 1973-м. Троих сестренок пришлось забрать в Ташкент, а Зера и Зекие оставались с братом Мустафой в Алмалыке. Вскоре я уволился и решил вернуться в Алмалык. Через год, в 1974 г., туда приехала и Васфие. Женился Мустафа, а все сестренки стали жить и учиться в Ташкенте.
Необходимо было выживать: кормить пополнившуюся семью, обучать сестренок, т. е. все заботы взять на себя. Васфие начала готовить и продавать соленья. Меня долго не брали на работу. Потом приняли в ПМК.
В 1975 г. Васфие попытались обвинить в спекуляции, мол, она не выращивает, а покупает капусту, помидоры и огурцы, солит и продает. Пришли с обыском. Комнаты дома низенькие, сырые, пустые, старший группы, по национальности кореец, удивившись, спросил: «Вы здесь живете?». Потом пошли смотреть огород. Был декабрь, в парниках посажена рассада. Начали требовать открыть пленку и посчитать количество саженцев. Васфие ответила согласием, но считать они будут сами, при этом учитывая, что вся рассада замерзнет. Пришедшие отказались от затеи. Когда пошли на другой огород, старший группы отстал и шепнул Васфие, чтобы та сказала, что сажает там капусту. «Но в огороде отсутствуют корни», — попробовала возразить жена. А он продолжал настаивать, ссылаясь на полное незнание сослуживцами сельского хозяйства. Вот такие люди бывали в органах. Следствие шло 10 дней, дело было закрыто, а торговля вновь возобновлена.
8 марта 1984 г. в Самарканде должно было состояться Республиканское совещание участников крымскотатарского национального движения. Ранним утром я выехал туда и в тот же день вернулся. На другой день, на работе, у меня в кузне сделали обыск. Обвинили в изготовлении ножей и пистолетов для бандитов, которые шли на новые преступления. В помещение ворвались 13 человек, чтобы отвлечь мое внимание. Подкинули маленький бельгийский браунинг, настаивая, чтобы я его взял в руки. Из кармана брюк, висевших на стене, якобы достали финку. Я стоял на своем, что подложили. Меня арестовали, отвезли в Ахангаран на две недели, а оттуда в Таштюрьму. Через 3 месяца меня привезли на автостанцию в Алмалык и отпустили.
В чем сила?
Сила крымскотатарского национального движения заключалась в правде.
Репрессивная политика советской власти активизировала крымских татар, направив их силы на борьбу. Комендантский режим был жестоким, оскорбительным, унизительным. От личности коменданта зависели судьбы людские. Многим они поспособствовали получить дополнительные сроки. Например, семья моей супруги Васфие была вынуждена уехать из Андижанской области только из-за жестокого обращения коменданта. Ее сестра Шевкие и брат Асан, по возрасту не обязанные ходить в комендатуру, съездили за четыре километра в другой населенный пункт купить обновку на 1-е мая. В два часа ночи за ними пришли домой, чтобы забрать и доставить в комендатуру. Им мать сказала, что дети спят, а утром они явятся. Не прошло и получаса, как в дом ворвался сам комендант, выбив дверь. Стал орать и волоком тащить раздетых детей. Утром мать пошла в школу и рассказала о случившемся. Директор (армянин) сам пошел и забрал их из комендатуры. Таковы факты из жизни в ссылке.
Взаимоотношения в национальном движении строились на честности и доверии.
У движения имелся большой опыт борьбы и работы. Народу не следует погружаться в апатию, он должен быть несгибаем. Нам необходимо жить в Крыму, не покидая его пределов. Постоянно учиться, максимально получая знания. Взаимоотношения среди народа должны быть доброжелательными, то есть стараться с другими поступать так, как хотел бы, чтобы и другие поступали с тобой.
comments powered by HyperComments