К 145-летию со дня рождения
Неординарная, высокоодаренная личность, обладающая многими талантами, – так о Волошине (1877—1932) отзывались те, кто близко общался с ним, изучал его творчество и жизнь. В нем сочетались дар поэта и художника, исследователя и критика, искусствоведа и переводчика, философа и «обормота» (так называла себя талантливая молодежь, компаниями любившая группироваться вокруг этого необыкновенного человека, выделявшегося среди всех не только своими взглядами, но и внешним обликом, манерой одеваться и поведением). Волошин с увлечением занимался астрономическими и метеорологическими наблюдениями, геологией и биологией, был мастером на все руки и невероятной широты души человеком.
Все видеть, все понять, все знать, все пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Все воспринять и снова воплотить.
Пожалуй, этими строками поэта вполне объяснима его безудержная жажда к познанию окружающего мира.
Волошина с Крымом – истинной родиной его духа — связывает особая любовь и привязанность, многие его акварели посвящены этому краю.
«…Коктебель не сразу вошел в мою душу: я постепенно осознал его как истинную родину моего духа. И мне понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять его красоту и единственность…», — писал поэт. И его по праву можно назвать достаточно осведомленным краеведом Крыма, красоты и историю которого он воспел высоким поэтическим словом.
Учеба на юридическом факультете Московского университета была для Волошина недолгой. За участие во Всероссийской студенческой забастовке он был отстранен от занятий с формулировкой: «за отрицательное мировоззрение и агитационную деятельность», и выслан в Феодосию, где большую часть жизни прожил в Коктебеле, создав из своего дома «Дом поэта», и видел в нем свое призвание, смысл и заслугу своей жизни — как культурный очаг. Задумывал его Волошин в виде корабля: площадки и лестницы изображали соединенные трапами палубы, а в башне находилась художественная мастерская. Этот «корабль» фактически стал первым в России домом творчества – в нем Волошин принимал по 500—600 человек за лето.
Большую половину дома он отдавал для своих гостей, часто уступая и мастерскую, и даже чердак, при этом абсолютно бесплатно. В его доме в разные годы гостили Алексей Толстой, Максим Горький, сестры Цветаевы, Михаил Булгаков, Валерий Брюсов, Осип Мандельштам и многие другие довольно известные поэты, художники, писателя и артисты — люди творчества и искусства.
Волошин различал в человеке лицо и маску, считая лицо самой чувствительной, утонченной, самой культурной частью нашего тела. То «особенное, неповторимое, что отмечает своею печатью индивидуальность», которой сам он заметно отличался.
По описаниям писателя, врача и переводчика Викентия Вересаева: «Волошин был грузный, толстый мужчина с огромной головой, покрытой буйными кудрями, которые придерживались ремешком или венком из полыни, с курчавой бородой. Он ходил в длинной рубахе, похожей на древнегреческий хитон, с голыми икрами и сандалиями на ногах. Волошин обладал изумительной способностью сходиться с людьми самых различных общественных положений и направлений. В советское время, например, он умел, нисколько не поступаясь своим достоинством, дружить и с чекистами и с белогвардейцами, когда Крым то и дело переходил из одних рук в другие».
Волошин был человеком парадоксов. А что такое парадокс? Это — истина, показанная с неожиданной стороны, — утверждал он.
«Человек чрезвычайно оригинальный, он из всех сил старался оригинальничать. Чем ярче была нелепость, тем усиленнее он ее поддерживал. Он утверждал, например, что заплата очень идет к платью, но только она должна быть контрастирующего цвета — красная на зеленом платье, оранжевая на синем и т. п. Он с самым серьезным видом повторял изречение какого-то французского острослова, утверждая, будто это сказал Микеланджело: что для того, чтобы дать статуе полное совершенство, нужно ее по ее окончании сбросить с горы. Чтобы Микеланджело сбросил своего Моисея с горы! Что Венера Милосская прекрасна и без рук — это вовсе не значит, что с руками она стала бы хуже.
— «Женская красота есть накожная болезнь». Идеальную красавицу способен полюбить только писарь. Вы посмотрите, все знаменитые красавицы отличались каким-нибудь уродством и умели заставить свое уродство признать за красоту.
Утверждал, что верит в хиромантию, предсказывал судьбу по линиям рук. Лечил заговорами. Очень скоро у меня пропала всякая охота о чем-нибудь спорить с ним. Чувствовалось, что самой очевидной истины он ни за что не примет, если она будет в банальной одежде. Маленькие его смеющиеся глазки под огромным лбом озорно бегали, и видно было, что он выискивает, что бы сказать такое, чтобы посильнее ошарашить противника», — пишет Вересаев.
Сама жизнь Волошина и его поэзия не теряют своего значения настоящего и будущего.
И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи,
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
(Гражданская война, 1919)
У власти были красные — он умел дружить с красными; при белых — он дружил с белыми. И в то же время он всячески хлопотал перед красными за арестованных белых, перед белыми — за красных. Однажды при белых на одной из дач был подпольный съезд большевиков. Контрразведка накрыла его, участники съезда убежали в горы, а один явился к Волошину и попросил его спрятать. Волошин спрятал его на чердаке, очень мужественно и решительно держался с нагрянувшей контрразведкой, так что даже не сочли нужным сделать у него обыск. Когда впоследствии благодарили его за это, сказал: «Имейте в виду, что когда вы будете у власти, я так же буду поступать с вашими врагами».
Относясь «объективно» и к красным и к белым, он совершенно искренне писал стихи, из которых одни приводили в восторг красных, другие — белых, бывало даже так, что за одно и то же стихотворение и красные и белые считали Волошина своим. В общем, однако, для Советской власти он был малоприемлем, только отдельные стихотворения ему удавалось напечатать в журналах.
Мои уста давно замкнуты… Пусть!
Почетней быть твердимым наизусть
И списываться тайно и украдкой,
При жизни быть не книгой, а тетрадкой.
И ты, и я — мы все имеем честь
«Мир посетить в минуты роковые»
И стать грустней и зорче, чем мы есть.
Я — не изгой, а пасынок России.
Я в эти дни — немой ее укор.
Волошин старался жить в мире согласно своему внутреннему распорядку, в нем была своя высокая мораль.
«Политика есть дело грязное: ей надо людей практических, не брезгающих кровью, торговлей трупами и скупкой нечистот…».
«Есть много истин,
Правда лишь одна:
Штампованная признанная правда.
Она готовится из грязного белья
Под бдительным надзором государства»,
– таково было его мнение.
Волошин частенько любил подниматься на вершину горы Кучук-Енишар, а это почти 193 метра над уровнем моря, любоваться потрясающим видом на живописную Коктебельскую бухту, величественный мыс Топрак-Кая и знаменитый Карадагский заповедник, и именно здесь завещал себя похоронить. Причем просил носить на могилу не цветы, а камешки: к такой идее его подтолкнул Александр Грин, который когда-то, пройдя из Старого Крыма в Коктебель, принес поэту в подарок камешек – он хранится в Доме-музее Волошина с надписью химическим карандашом. Сегодня туристы организовывают паломничества к его могиле, и каждый старается захватить камешек, следуя завещанию поэта, чтобы отдать свою дань памяти удивительному человеку и непременно загадать желание. Согласно зародившемуся преданию, оно сбывается.
И ты, и я — мы все имеем честь
Мир посетить в минуты роковые,
— писал Волошин, но не каждому дано «При жизни быть не книгой, а тетрадкой». А великий поэт серебряного века сумел при жизни быть и тетрадкой и книгой, оставив после себя великое поэтическое и философское наследие, вошедшее в мировую литературную сокровищницу.
comments powered by HyperComments