В.КРЫМОВ
Юрий Олеша
Юрий Карлович Олеша — один из так называемой «Одесской плеяды»: Ильф, Багрицкий, Катаев, Бабель, Нарбут. В начале 1920-х сказкой «Три толстяка» и повестью «Зависть» триумфально вошел в молодую советскую литературу, написал пару киносценариев, пару пьес, которые шли, в том числе в постановке Мейерхольда, выступал на I съезде писателей, из рук Горького получил членский билет Союза и … замолчал почти на 30 лет. Скептически относящиеся к Советской власти комментаторы предполагают: по идеологическим соображениям. То, как считал нужным, писать не мог, по указке — не хотел. Перебивался литературной поденщиной. Переделывал, доводил до ума чужие пьесы, сценарии, придумывал репризы для цирка, начинал, занимался переводами, боролся с безденежьем. Пил.
«Однажды в Алма-Ате, в эвакуации, Олеша пришел в ответственный закрытый распределитель.
— Девушка, я русский писатель Олеша, нахожусь здесь временно в эмиграции, мне нужно 200 грамм портвейна.
— Вы тут не прикреплены, — сказала девушка.
— Мне не нужны ваши портфели из клеенки, ваши халаты, тетради в косую линейку. Я русский писатель Олеша, мне нужно 200 грамм портвейна.
Кончилось тем, что был вызван постовой милиционер и увел Олешу в отделение. Молоденький дежурный лейтенант стал заполнять протокол.
— Фамилия?
— Достоевский.
— Что вы мне голову морочите?
— Данте.
— Вы Олеша, — сказал лейтенант, разглядывая писательский билет. — Тут же подпись Горького, я же вижу, это не факсимиле.
— Спиноза, — продолжал Олеша.
— Какой еще Спиноза?
— Достоевский, Данте, Олеша, Спиноза — все они одно, в дальнейшем именуемый «автор», — скандируя, сообщил Олеша.
Поздней ночью он явился в гостиницу пьяный. Безрукий швейцар, друг Олеши, держа его, пьяного, спросил:
— Алеша, Алеша, ну чего тебе надо?
— Мне надо счастья, привратник».
«Не мучайте поэта, не измеряйте его на свой дюйм… дайте ему прожить по его странным, фантастическим… безумным, самому себе приписанным во сне, в бреду законам», — сочувственно предварил рассказ об этом случае знавший Олешу писатель Б. Ямпольский (невольно доказывая этим, что отличие проступка от поступка состоит только в точке зрения).
Последняя книга Ю.Олеши «Ни дня без строчки» вышла в 1965 году, через 4 года после его смерти. Она — своеобразный литературный джаз. Бессистемно собранные мысли, размышления, зарисовки, воспоминания, портреты известных людей: «Познакомься, Юра, — сказал Катаев… Имени того, кому он меня представлял, он назвать не осмелился… Тот протянул мне руку. Я подумал, что это старик, злой старик; рука, подумал я, жесткая, злая; на нем была шапочка, каких я никогда не видел — как будто из серого коленкора. Да, он был также и с тростью! Он стоял спиной к морю, к свету и был поэтому хотя и среди голубизны, но силуэтом. И поскольку силуэт, то бородка его, видимая мне в профиль, была такая же, как и форма трости, — твердая, загнутая и злая. Этот старик еще прожил много лет — целую жизнь! Написал много прекрасных страниц… этот старик… — Иван Бунин».
Эдуард Багрицкий
«И вот мы в университетской аудитории. Она набита битком, силуэты студентов видны даже наверху, у голубых окон. Распоряжается профессор…,
— Сонеты Петрарки? — переспросил Багрицкий. — А хотите, я напишу сонет сразу, начисто, в пять минут! Сейчас я объясню, что такое сонет.
Стоя лицом к студентам, Багрицкий — уже с мелком в руке — повел объяснение:
— Объясним и мы. Сонет — это стихотворение особой формы. Оно состоит из двух четверостиший и двух трехстиший — всего четырнадцать строк. Рифмующиеся звуки первого четверостишия должны повториться и во втором. В трехстишиях рифмы хоть и не повторяются, но расставляются в определенном порядке. Дело даже не в рифмах, дело в содержании стихотворения: оно должно быть таким, чтобы соответствовать такому распределению мыслей: в первом четверостишии тезис, во втором антитезис, в двух трехстишиях вывод, положение, которое хочет доказать поэт.
— Понятно? — спросил Багрицкий.
— Понятно! — ответил амфитеатр.
— Теперь дайте мне тему.
— Камень, — сказал кто-то.
— Хорошо, камень!
Аудитория, профессор и мы всей группой чуть в стороне смотрели, как разгоралось это чудо интеллекта. Крошился мел, Багрицкий шел вдоль появляющихся на доске букв, заканчивал строку, поворачивал, пошел вдоль строки обратно, начиная следующую, шел вдоль нее, опять поворачивал… Аудитория в это время читала слово, другое, третье и целиком всю строчку под аплодисменты, возгласы…
Сонет, написанный по всей форме, был закончен скорее, чем в пять минут».
(Ю. Олеша, «Ни дня без строчки»)
Василий Гроссман
Судьба Василия Гроссмана иллюстрирует «Что такое не везет». Обе части своей дилогии, посвященной Сталинградской битве, он заканчивал и пытался напечатать в наиболее неподходящий для этого момент. В 1950 году, в самый разгар кампании по борьбе с безродным космополитизмом, Гроссман принес в журнал «Новый мир» роман «Сталинград», который он создавал 8 лет. Неприязнь литературной и прочей братии вызвало уже само название. Писатель с подобной фамилией не смел касаться столь важной темы, а присутствие в повествовании аж двух персонажей «неправильной» национальности и вовсе было расценено вызовом существующим общественно-политическим реалиям. В общем, огреб Гроссман за книгу по полной, разве что не посадили. Роман «Сталинград», переименованный в «За правое дело», между прочим, идеалогически чистый как слеза, пришел к читателям только после смерти Сталина в 1954 году.
В 1960 году Гроссман попытался опубликовать в журнале «Знамя» его продолжение — «Жизнь и судьба». На что надеялся, непонятно. Произведение, в котором открытым текстом проводилась параллель между сталинизмом и гитлеризмом, советской и фашистской системами, цензура не пропустила бы ни при каких обстоятельствах. Но хотя бы текст был оставлен автору. Однако как раз в 1960 году только-только улегся скандал с выходом на Западе «Доктора Живаго», и власти испугались, что и Гроссман может пойти путем Пастернака. Потому в 1961 году все экземпляры романа были арестованы КГБ, причем изъяты не только машинописные копии, но рукописные материалы, черновики, эскизы, наброски, даже — у машинистки — копировальная бумага. Считается, что стресс, испытанный тогда Гроссманом, стал причиной онкологического заболевания, сведшего его в 1964 году в могилу. На больничной койке, перед самой смертью, Гроссман вспоминал о романе: «Хотелось бы подержать его в руках… Хотелось бы снова его прочитать…»
Одну копию «Жизни и судьбы» Гроссман успел спрятать. В 1980 году роман был издан в Швейцарии, в 1988-м — в Советском Союзе журналом «Октябрь».
Ленин
«Одна из воспоминательниц описывает, как в Швейцарии отправилась в горы на воскресную прогулку с Владимиром Ильичом. Задыхаясь от крутого подъема, поднялись они на вершину, уселись на камне. Казалось, взгляд Владимира Ильича впитывал каждую черточку горной альпийской красоты. Молодая женщина с волнением представляла себе, как поэзия наполняет душу Владимира Ильича. Вдруг он вздохнул и произнес: «Ох, и гадят нам меньшевики». (В. Гроссман. Повесть «Все течет»)
Александр Фадеев
Александр Фадеев — советский писатель, автор повести «Разгром» и романа «Молодая гвардия». В 1946 — 1956 годах возглавлял Союз писателей СССР. В 1956 году застрелился.
«Роман Фадеева «Молодая гвардия», посвященный комсомольцам Краснодона, был напечатан в 1945 году. Написал Фадеев его после долгого молчания, быстро, был увлечен, читал отрывки вслух в Союзе писателей и дома у друзей, был доволен, ему казалось, что с этим романом он вернулся в литературный строй. Роман был принят «на ура», официальная критика назвала роман Фадеева «Молодая гвардия» образцом социалистического реализма. Особенно после того, как в 1946 году он получил Сталинскую премию. Но Сталин сменил милость на гнев. И в декабре 1947 года появилась в «Правде» статья «Молодая гвардия в романе и на сцене». И кончилась благополучная жизнь писателя Фадеева. Его обвинили и в искажении истории, и, главное, — в принижении роли партии и партийного руководства, особенно тогда, когда руководители райкома бегут из города, бросив на школьников всю подпольную работу в оставленном немцам городе. И внезапно (хотя не очень долго) роман Фадеева стал главной мишенью всех газет, журналов, всех собраний. Фадеев начал громогласно каяться и объявил, что принимает все, что написано о нем в газете «Правда». Я сидела в Дубовом зале Союза на главном таком покаянии. Смотреть на него и слушать было больно. Как он отдирал от себя драгоценные для него куски, образы и эпизоды, возмущался ими, негодовал. У него вообще лицо всегда было красноватым, с седыми волосами, а сейчас оно казалось совсем багровым. Он не притворялся, не фальшивил, он любил Сталина и мощно, громко, как всегда косноязычно, долго объявлял о своей любви. Он мучился, страдал и обещал, обещал… Обещал, что перепишет собственный роман. Не написав задуманный давно роман «Провинция», не закончив «Последний из Удэге», бросился на «Молодую гвардию». Появился новый вариант романа. И полетели по литературной Москве вести: Сталин чрезвычайно доволен. Тут же восторженные статьи: «Новое издание романа А. Фадеева «Молодая гвардия». Мне кажется, что он кончил этот адский труд именно в 1950 году и, вероятно, отправил сразу же Сталину, потому что книга — новый вариант вышла в 1951 году». (Из воспоминаний редактора «Нового мира» Анны Берзер.)
comments powered by HyperComments