ЮЛДУЗ, член Союза писателей Республики Крым
Была весна 1944 года. Она пришла в Крым после его освобождения от фашистских захватчиков. Ветерок, сошедший с высокого голубого неба, выдыхал тепло на уцелевшие деревья, которые торопились расцвести.
Зейнеб-ханум вышла полюбоваться ими во двор своего огромного дома в Симферополе, который после долгой зимы нуждался в уходе. Надо бы отмыть потемневшие ворота и «подлечить» фонтан, устроенный посредине двора. О, Аллах, много и других дел, рук не хватит!
Но не они занимали ее мысли. Она каждый день возвращалась к ним, в 1942 год, когда друг сына Николай, бежавший из лагеря для военнопленных, рассказал, что ее единственный ребенок Кемал тоже пытался бежать, но из-за перебитых ног отстал, его схватили и сожгли заживо. Она не поверила: не могло это случиться с ее мальчиком. Где он теперь? Тревога о нем не оставляла ее…
— Хозяйка, — отвлекла от этих мыслей Тоня Мальченко, девушка, которую она приютила и которая помогала по хозяйству, — когда мы двором займемся?
— Еще успеем, — отозвалась Зейнеб-ханум и направилась в комнату своей воспитанницы, мать которой умерла перед войной, а отец Сефер Усеин-оглу, партизан и подпольщик, был расстрелян оккупантами. Их младшая дочь стала ее приемной дочерью. (Потом точно так же с младенческого возраста и до своей смерти Зейнеб-ханум заботилась обо мне, и я, как и родную мать, называла ее «мамой», хотя она была мне бабушкой.) А тогда, 17 мая, девочке исполнилось 7 лет, и для нее был устроен праздник. В подарок она приготовила имениннице уютное одеяло в пододеяльнике, которое сама украсила узорной строчкой.
Зейнеб-ханум была мастерицей на все руки: великолепно шила, вышивала, лечила ушибы, раны, вправляла вывихи… Происходила она из весьма состоятельной семьи. Ей и супругу принадлежали доходные дома в Симферополе, Алуште, Карасубазаре, а также кофейни, постоялые дворы. Их породистые скакуны участвовали в бегах на симферопольском ипподроме. Владелица была лихой возницей и не раз выигрывала заезды.
В 1960-е годы в Чирчик приехала младшая дочь легендарной Сайде Муфти-заде — Мерьем, с которой моя бабушка дружила с юных лет. Она жила у нас, пока бабушка «не выбила» для нее жилье. Я была тогда малым ребенком и, конечно, не запомнила, о чем они вспоминали. И только нынешней весной я узнала от матери, что и свою подругу, и саму Сайде-ханум, которую связывали близкие отношения с семейством императора Николая II, Зейнеб-ханум укрывала от чекистов у себя на улице Акмечетской, то есть неподалеку от дома на улице Кладбищенской, где прежде жили Муфти-заде. Но об этом долгое время, по понятным причинам, молчали. И с этой тайной умерли обе подруги.
А тогда, 17 мая, в день рождения своей воспитанницы, Зейнеб-ханум задумалась: почему 10 дней подряд никак не может заснуть? Разве только ненадолго, прочитав молитву, смежит глаза, и снова пробуждает ее одно и то же видение: дом с обрушенной крышей и ужас в глазах людей… И к этому еще добавлялась сильная головная боль.
И опять боль сдавила голову. Зейнеб-ханум, как она мне рассказывала, посмотрела тогда на часы: два часа ночи. Поднялась на второй этаж, зашла в комнату воспитанницы. Та спала, накрывшись подаренным одеялом. Опять спустилась вниз. Приоткрыла дверь в спальню супруга. Тот тоже спал. Вернулась к себе. Села в кресло, укрылась. Закрыла глаза и… задремала.
Ее и всех других в доме поднял на ноги громкий стук. Она выглянула в окно и увидела вооруженных людей в военной форме. Отомкнула дверь, и они ворвались в дом. Один из них прочел текст о том, что все крымские татары являются врагами народа и выселяются. На сборы даются 10 минут.
Если бы не страшная боль в голове, она бы сообразила, какие ценности взять с собой. Но муж твердил одно: «Ничего не надо. Нас расстреляют…». И тогда она собрала последние силы, одела дочь, накинула на плечи шаль, мужа и старшую сестру заставила собрать в дорогу еду, а сама взяла кофемолку, оставшуюся от матери, и две священные книги – Коран и Мухаммедие (Житие пророка Мухаммеда). С ними она высадилась из товарного вагона в степи Узбекистана. Там умерла ее сестра Селиме, а мужа похоронили позже, в Чирчике.
На кладбище в Чирчике покоится и моя бабушка Зейнеб-ханум Ислям-кызы, удивительная женщина, о которой я, внучка, могу сказать, что она была твердой, как скалы Крымских гор, чистой, как вода горных родников, смелой и мужественной, горячо любившей свою родину и свой народ.
А тогда, 18 мая 1944 года, только-только начало светать. Накрапывал дождь. Были слышны крики, плач. Люди потоком в сопровождении автоматчиков двигались по улице, не понимая, почему с ними так поступают, куда их ведут… Потом их загнали в вагоны для перевозки грузов и скота. И долгие страшные дни они ехали по нескончаемым железным путям. Немало было тех, кто не выдержал. Умерших на ходу выбрасывали из вагонов.
Настрадавшись в дороге, они безропотно поселились в отведенном бараке с глиняным полом и маленьким отверстием в стене вместо окна. Перебрались в Чирчик из тех гиблых мест они только благодаря ее твердой воле, решительности, великолепному знанию русского языка, умению ладить с людьми, трудолюбию. Она бралась за любую работу, лишь бы выжить, прокормить семью. Муж Али-ага от пережитых потрясений ослаб, ослеп и нуждался в уходе, как малый ребенок. Со всем управлялась эта хрупкая, невысокая женщина с огненно-рыжими волосами и золотисто-карими глазами, в которых светился ум, притягивающий к ней людей. Помню, что в Чирчике к ней то и дело приходили крымские татары — кто за помощью, поддержкой, кто за советом. Обращались к ней и как к медицинскому светилу, потому что она, не имея соответствующего образования, умела диагностировать болезни и некоторые из них излечивала. Не проходило в городе ни одного застолья, на которое бы ее не пригласили.
Узбеки уважительно называли ее Зейнаб-ханум, русские – тетей Зиной, евреи – Зиночкой. Возвращаясь из школы, а позже – из университета, я почти всегда заставала у нас людей, приходивших к бабушке с какими-то проблемами и трудностями. Думаю, что приходили и те, кому нравился ее искрометный юмор, умение к слову привести пословицу или поговорку из русского или крымскотатарского фольклора. Она все время перечитывала классиков литературы и цитировала их, как говорится, близко к тексту.
Бабушка умела сближать людей, объединять их. О своих заслугах Зейнеб-ханум никогда ничего не говорила. Только сравнительно недавно я узнала от ее близких, что в годы фашистской оккупации Крыма она, рискуя жизнью, укрывала у себя евреев и бежавших из плена красноармейцев.
Откуда такая сила духа, такое мужество? Почему она не озлобилась, не возненавидела ту власть, которая так безжалостно расправилась с ее народом? Думаю, ее закалили испытания, перенесенные в годы Первой мировой и гражданской войн, красного террора, раскулачивания, а особенно во время Великой Отечественной войны. Характер ее обрел твердость стали, а ее отношение к людям, все это перенесшим, стало предельно чутким.
Бабушка любила повторять: «Аллах испытывает человека столько, сколько он может вынести. Так что не надо роптать». Теперь, и сама кое-что испытав в жизни, я понимаю, что к такому философскому пониманию бытия она могла прийти, пережив несколько трагедий. Она старалась уберечь меня от таких переживаний, что, может быть, и не следовало делать. Но главное — то, что, рассказывая мне о родине, и во время поездок в родные места, она воспитывала и развивала во мне любовь к Крыму, к его истории. Она верила, что наш высланный на чужбину народ вернется домой, а вместе с ним приеду и я. Так и произошло. А Зейнеб-ханум покоится в земле далекого Узбекистана, который она тоже полюбила.
З. Ислям-кызы с супругом Али; стоят: сын Кемал (слева) и его друг Николай, г. Симферополь, 1940 г.
Зейнеб-ханум с приемной дочерью Эльмирой и внуками, г. Ташкент, 1960-е годы
ПОД КРЫМСКИМ СОЛНЦЕМ
ЮЛДУЗ
Мне редко снится бабушка моя,
Но я, уединяясь, с нею говорю все чаще.
О прошлом говорим и настоящем,
Светящихся и нам светящих –
О юных временах с ней вспоминаю я.
Она читала суры из Корана,
Лечила мне царапины и раны.
Я подражала женщинам с экрана
И собиралась в дальние края,
Где я мечтала стать актрисой.
Она пугала участью Ларисы
И потакала всем моим капризам.
Возила в Крым, где все – родня моя,
И говорила: «Жизнь перевернется,
Тут жить тебе вместо меня придется».
Давно уже живу под крымским солнцем –
Не хочет сниться здесь мне бабушка моя.
comments powered by HyperComments