Ш. Бекиров (слева) с товарищем Борисом Губиевым
Шевки БЕКИРОВ, доктор медицинских наук
Моему поколению досталась тяжелая и горькая судьба. Самыми страшными были первые месяцы войны. Эти бреющие полеты вражеских самолетов с бомбардировкой и обстрелами. Я от страха не знал куда спрятаться, лез под стол, под кровать, моя мама вытаскивала меня за ногу, прижимала к себе, пока я не переставал дрожать. Человек ко всему привыкает, мне тогда было неполных 5 лет, но память по сей день хранит эти ужасы.
Со временем, неразорвавшиеся гранаты стали нашими игрушками. Мы доставали из них стержень и, спрятавшись за стену, бросали в сторону, чтобы взорвались. Мой двоюродный брат Бекир, средний сын Асие-ала, взорвался на бомбе, и его изувеченное тело привезли вечером на телеге домой. Это был очень красивый светловолосый, голубоглазый парень. Его гибель была трагедией для семьи и односельчан.
В тот же год умерла самая младшая сестренка отца — Айше-апте, высокая, стройная блондинка. Ее густые светлые косы спадали до пят, она их заворачивала на поясе платья. Они оттягивали ее голову назад, отчего ее походка становилась важной и величавой, и за это в округе ее считали гордой и своенравной. Она заведовала аптекой. Жених Айше был на фронте. В годы оккупации ее красота вызывала назойливое внимание немецких и особенно румынских офицеров. Не выдержав их приставаний, она отравилась.
Первый год войны был очень голодным, так как из-за боевых действий все припасы были эвакуированы или уничтожены.
В 1955 году я окончил Кокандский техникум механизации и электрификации сельского хозяйства, получив специальность «техник-механик широкого профиля по ремонту и эксплуатации автомобилей, тракторов, сельскохозяйственных машин и трудоемких процессов животноводства» (это доильные установки для механизированной дойки коров). Я поехал в Ташкент для поступления в институт ирригации и механизации сельского хозяйства, но документы мои не приняли, объяснив необходимость 3-летней отработки. Меня направили на работу во вторую Наманганскую МТС (машинно-тракторная станция) участковым механиком, через 1,5 месяца назначили контрольным механиком МТС и заведующим мастерскими – я был ответственным за качество выпускаемой из ремонта техники. Жил я при МТС (во дворе были помещения – комнаты на 2 человека, я жил один). По выходным ездил в Наманган и гостил у Сакине-апте Налбандовой. Сакине-апте и ее муж Шевкет-ага знали меня с рождения. Сакине-апте, после окончания техникума, жила у нас дома в Судаке и работала вместе с мамой в судакской школе (эта школа находилась под Генуэзской крепостью и располагалась на территории немецкой колонии). Шевкет-ага работал в ней историком. Мои родители их и поженили, так как первый муж Сакине-апте Решат Рефатов был осужден, и все думали, что он умер в тюрьме. Впоследствии в Узбекистане я узнал, что он не был казнен, а отбывал свой срок на урановых рудниках Навоийской области.
Ш. Бекиров с Шевкетом Измайловым…
В Намангане я познакомился с родственниками Сакине-апте и Шевкета-ага. Подружился с младшим братом Сакине-апте Феручем. Налбандовы были очень талантливыми, музыкальными людьми. Февзи-ага (брат Сакине-апте) хорошо играл на скрипке. Феруч учился по классу клавишных в музыкальном училище. Он играл на аккордеоне. Мы подружились, и я часто ходил с ним в Намангане в парк на танцы. После того, как я отыскал своих родственников по маминой линии (Баличей), мы брали с собой на танцы и Рефику (дочь Решиде-апте — двоюродной сестры моей мамы). Рефика была красивой девушкой (на 2 года старше меня) – она стала впоследствии матерью известного композитора и музыканта Джемиля Карикова.
В тот 1955 год был первый призыв крымских татар на службу в армию. Отслужив, можно было поступить в институт вне конкурса, имеющие среднетехническое образование могли пройти укороченные курсы и демобилизоваться из армии в звании лейтенанта. Я напросился, и где-то в октябре был призван в армию, это решение я принимал самостоятельно. Провожать меня приехали родители. Таким образом я попал в железнодорожные войска.
Моя служба началась в Карагандинской области. Климат был ужасный – летом знойная жара, зимой страшный холод (пурга, снегопады, метель). В туалет ходили по проволоке, так как пурга могла унести, засыпать, и труп могли обнаружить только весной. Недаром там располагался знаменитый Карлаг – карагандинской лагерь для осужденных. Ни на какие курсы меня не взяли, представитель полковой школы прямо сказал, что крымских татар запрещено брать на эти курсы. В батальоне было два человека с образованием: немец Арнольд Бухнер – техник-электрик, окончивший техникум в Сталинабаде (столице Таджикистана, переименованной впоследствии в Душанбе), и я.
Было очень тяжело – мы строили на целине железные дороги и придорожные поселки. В тот год по распоряжению Хрущева была объявлена амнистия осужденным за воровство и хулиганство. И весь этот сброд был призван в строительные батальоны. И в армии они вели себя соответственно – поедали порции еды других, вели себя нагло, чуть что — угрожали финками. Нас было трое крымских татар, и мы каждую ночь морально, а если не удавалось — и физически, пытались вразумить очередного хулигана. Таким образом, буквально за три месяца мы избавили батальон от этих аморальных типов.
Однажды нас собрали, и капитан Скляр (я его фамилию запомнил на всю жизнь), занимавшийся культурно-массовыми мероприятиями, поинтересовался, кто хочет участвовать в художественной самодеятельности, и мы с Арнольдом вышли из строя. Он повел нас в клуб, сел за пианино и стал проверять слух. А слух у меня был хороший, хоть на музыкальных инструментах и не играл. Меня и Арнольда (он играл на аккордеоне) взяли. Офицеры в батальоне были молодые, женатые. Жены не знали, куда себя деть от скуки, и мы пели, танцевали для них, в то время как другие таскали шпалы, клали рельсы – строили железную дорогу. Потом нас с Арнольдом отправили в штаб корпуса на учебу, и мы прошли курсы нормировщиков. Вскоре меня назначили начальником пилорамы.
Через год службы пришел приказ о сокращении армии. В тот 1956 год начали засевать освоенные районы казахской целины – получили огромный урожай пшеницы. На помощь целинникам прибыл эстонский полк – высокие, крепкие, спортивные ребята, очень плохо говорили и понимали по-русски. Мы начали с ними устраивать различные спортивные состязания и незаметно сдружились.
Поскольку я был специалистом, меня в армии задержали почти на год, я должен был всю технику – автомобили, трактора, переносные электростанции — передать на баланс вновь созданным совхозам. В тот год был такой урожай, что техники не хватало. Перевозили зерно в кузовах, по дороге на элеватор оно сыпалось, тромбовалось, и дорога устилалась отборным зерном. Меня перевели в часть г. Кушмурун.
В декабре 1956 года, наконец, демобилизовали. Выдали документы и посадили на поезд до Коканда. От усталости на второй полке вагона я проспал 12 часов. Проснулся, а в купе со мной несколько солдат. Они познакомили меня со своим командиром. Это был красивый старший сержант – осетин Борис Губиев. Видно, что-то было у нас общее. Мы с Борисом подружились. В г.Акмолинске мы пересели на другой поезд, идущий в Среднюю Азию. Борис со своими солдатами выполнял какое-то задание и возвращался на место службы в г. Кушка (это в Туркмении, на границе с Афганистаном). В Ташкенте я предложил Борису погостить у моих родственников, он согласился. От Бориса я узнал очень много интересного – он был очень похож на южнобережных крымских татар. Он рассказывал, что жил недалеко от осетинской столицы, и что у них двойные имена, что у него есть и осетинское имя — Казбек.
Борис отправил своих сослуживцев, и мы остановились у моей сестры Ульвие. На следующий день мы пошли с ним к моему дяде Якубу на работу. Я познакомил их. Борис приглашал меня в Осетию, шутя, обещал выдать за меня самую лучшую, самую красивую девушку из его родных мест. Мы с Борей переписывались долго, но у меня были другие задачи, и я так и не смог погостить у этого замечательного осетинского парня.
comments powered by HyperComments