Зекие Куляне
Лидия ДЖЕРБИНОВА, специально для «ГК»
Отсюда, с Ай-Петри, нам кажутся мелкими беды,
Ошибки готовы прощать не себе, а другим.
Сражались за Ялту в войну наши прадеды, деды,
Мир нам завещали. Беречь его нужно самим.
Татьяна Парусникова
Общаясь с представителями нашего народа, невольно обращаешь внимание на характер людей и сравниваешь с местом их происхождения. Жители каждого региона Крыма отличаются не только внешним видом и языковыми диалектами, иногда и устоями быта, общения и некоторыми обычаями, самобытным характером. Кто-то взрывной, кто-то сдержанный, кто-то шумный, кто-то резкий, кто-то балагур и весельчак. И это все интеллектуальное богатство, пестуемое в народе из поколения в поколение. Так, беседуя сегодня с выходцами из села Ай-Василь Ялтинского региона, я окунулась в их колорит общения между собой и со мной. Получила массу удовольствия и вдохновения от того, с каким врожденным юмором шло общение. Как они, перебивая друг друга, старались донести историю своих предков, одновременно лепя пельмени (татар аш). В их доброжелательной речи чувствовался плеск волн любимого Черного моря, ласковый ветерок с прибрежных гор навевал воспоминания о прошлом, мечты о светлом будущем.
Беседа началась с рассказа о жизни предков в довоенном Крыму. И начала ее племянница Зекие-апте — Мумине Куляне.
«Мне всегда была интересна судьба предков. Мой Асан-картбаба, 1904 г.р., был родом из Ай-Василя. До войны увлекался охотой и работал в колхозных садах. Тогда на прибрежных землях выращивали черешню. Весной она красиво цвела, обещая хороший урожай, и всегда навевала весеннее лирическое настроение. Оно посетило и молодого Асана-картбаба. Как-то родственники пригласили его в гости в Гурзуф, имея целью познакомить с девушкой — сиротой Мумине. Пятнадцатилетняя девушка работала на табаке, и Асану она так понравилась, что он в тот же вечер решил жениться и привел ее домой. В этом браке, рожденном от любви с первого взгляда, на свет появились шестеро детей. Старшим из них был мой отец Юсуф, 1931 г.р. В 1939 году родилась его сестра — это моя Зекие-ала».
Мумине, Зекие и Гульсюм Куляне
Далее продолжает уже сама Зекие-апте: «Вы знаете, хоть я была и маленькой совсем, очень хорошо помню первый день войны в Ай-Василе. Было летнее время. Мама сшила мне новенькое платьишко, и я, на радостях, побежала похвастаться к тете. И вдруг в небе послышался страшный гул. Летел боевой самолет, неся в Крым смерть и разруху. Я испугалась и бегом домой к маме. Я еще не знала, что страх этот ни на один день. Начались военные годы».
8 ноября 1941 года фашисты вторглись на Южный берег Крыма. Хотя здесь и не было ожесточенных боев, население Ялты все равно тяжело переживало период оккупации. Город опустел, казался вымершим. Стены домов, заборы, афишные тумбы запестрели приказами. За их невыполнение — расстрел, за укрывательство — расстрел, за недоносительство — расстрел. Требовалось сдать продуктовые излишки. Вводился комендантский час.
Зекие-апте продолжает: «Постепенно дома стали заканчиваться продукты, а на сухофруктах, которые непременно были заготовлены в любой крымскотатарской семье, долго не протянешь, и маме приходилось из Ай-Василя пешком отправляться в центральный или степной Крым за провиантом. Там шел обычно обмен промтоваров на продукты.
Наконец дождались мы освобождения, радость от которого была недолгой. Утром 18 мая вдруг в доме появился солдат с оружием. Растерянной маме приказали собираться. Она, бедная, поднимает нас по одному, а мы, сонные, падаем снова в постель. А я заплакала, уселась на пол и стала в слезах просить кушать. На печи стоял казан с супом. Мама вечером сварила бакълалы алюшке шорбасы (суп с галушками и фасолью). Она поставила на пол передо мной этот казан, дала в руки половник, и я ела, пока они собирались в неизвестность… Я это запомнила на всю жизнь. Перед глазами всплывает военное детство и та ночь. Взять что-то основательное мы не могли. Что могли унести маленькие дети? Отца накануне выселения призвали в трудармию.
Асан и Мумине Куляне с сыном Юсуфом
На вокзале Симферополя нас погрузили в страшные вагоны, непригодные совершенно для перевозки человека. Но кто нас считал за людей? В душном вагоне ни окон, ни дверей. Оправляться приходилось в открытые двери. Завшивевшие люди выпрыгивали из вагона на стоянках. Все куда-то бежали: кто развести огонь и приготовить что-нибудь съестное, но, как обычно, не успевали; кто в сторонку, чтобы найти укромное местечко и справить нужду. А тела умерших в пути людей конвоиры заставляли выбрасывать по ходу эшелона или забирали на стоянках.
Привезли нас в Самарканд. На перроне вокзала собрались местные жители с палками, камнями, а в глазах почему-то страх. Увидев нас — измученных, еле стоявших на ногах, они прекратили неприличные выкрикивания в наш адрес. Расселили нас в землянке какого-то района. Было невыносимо от сырости и условий в переполненной землянке. Сами понимаете, что такое землянка. Как-то появился мамин знакомый, более-менее прилично одетый по тем временам, — Вели Муртазаев. Кто он такой, я не знала, но он заметно хромал. Говорили, что он в годы войны был в партизанах и получил при выполнении задания ранение. Мама стала плакать и просить его вывезти нас из землянки. С его помощью мы оказались в Самарканде. Стали жить в общежитии. Комната в 18 квадратных метров вмещала 8 семей. Спали на полу, расстелив тряпки. Давали 300 грамм хлеба, иногда и икру из баклажанов. Пользуясь своим положением, Вели-ага оказывал посильную помощь. Он еще в Крыму был знаком с директором завода «Красный двигатель» Орловым. Маму приняли на работу рабочей в алюминиевый цех завода, а брат Юсуф, работая на этом же заводе и постепенно повышая квалификацию, стал работать механиком.
А мы, дети, выживали по-своему. Нам помогали и незнакомые люди. Однажды во дворе подошла незнакомая женщина и сказала, обращаясь ко мне: «Идем со мной!», и повела меня через дырку в заборе к себе домой, искупала, накормила и привела назад. Другая женщина подкармливала сестренку Эльмиру: часто приносила ей кусок хлеба с маслом, сверху посыпанный сахаром. Потом нам эта женщина показала помещение, на котором висел большой амбарный замок, и сказала: «Закрывать не буду. Приходите и ешьте». Туда из столовой приносили горячие кости.
Подошло время идти в школу. Занятия шли на русском языке. Понимать и разбираться в предметах было нелегко. А директор Хашимов бил нас за непонимание, бросался мелом. Я жаловалась маме. Она нас с сестренкой Эльмирой определила в детский дом. Эльмира заболела цингой, ее положили в больницу, а я сбежала. Нашли, и снова детдом. Там очень плохо кормили.
Жизнь более-менее наладилась с возвращением из трудармии отца. Мы стали жить все вместе. Он устроился работать сторожем в ресторан «Регистан», где позже уже был уважаемым поваром. В общежитии, где мы жили, отец отделил часть коридора, и получилась комната. Родилась еще одна сестренка Хатидже. Так жили в мире и согласии, но в 1953 году мама заболела и умерла. Позже нам выделили для жилья маленькое здание бывшего магазина. Отец как смог его обустроил, и жили мы теперь там постоянно».