Владимир ПОЛЯКОВ, доктор исторических наук, профессор
В мае прошла Международная конференция «СССР во Второй мировой войне (1939 — 1945 гг.)», материалы которой были опубликованы. Сегодня на страницах «ГК» мы предлагаем читателям выступление доктора исторических наук Владимира Полякова в сокращении.
Обязательной частью любой научной работы является ее актуальность. Чтобы вы лучше осознали, насколько запаздывает мое выступление, я приведу такой пример. В советское время на всевозможных мемориалах в память о погибших односельчанах имена крымских татар не указывались. После 2014 года ситуация, казалось бы, изменилась к лучшему, и в селе Мамашай, что под Севастополем, жители на свои средства изготовили красивый памятник, на котором были увековечены имена односельчан, погибших в годы войны. 9 мая мемориал торжественно открыли, а уже на следующий день эти плиты были разбиты. Все это результат информационной войны, которая ведется с 1942 года и по сей день.
Чтобы понять, почему такая дикость стала возможна, необходимо вернуться к истории партизанского движения в Крыму и отметить кардинальные отличия его от подобных процессов на всей временно оккупированной территории Советского Союза. В чем-то эти отличия были предопределены объективными факторами, в чем-то субъективными.
К объективным фактам мы отнесем крайне незначительный лесной массив полуострова как территорию потенциальной деятельности партизан. Бутылочная форма береговой черты, не дающая возможности отступления на восток ни воинских формирований, ни гражданского населения.
В качестве позитива можно признать наличие трех разновеликих гряд Крымских гор, на которых сохранились кустарники, буковые леса, вековые сосны. В горах множество пещер, уступов, выемок в скалах, дающих возможность временного укрытия. Большое количество родников. Отсутствие в горах дорог, что минимизировало применение противником механического транспорта. Наличие на яйлах ровных площадок, позволяющих принимать даже большегрузные самолеты.
Самым важным негативным фактором можно признать то, что в 1941-м, 1942-м, 1943-м и 1944 годах в Крыму проходила линия фронта. В отличие от партизан Ковпака, Федорова, крымским партизанам приходилось иметь дело не с тыловыми частями и полицейскими, а с фронтовыми подразделениями, которые трижды снимались с фронта и при поддержке авиации проводили тотальный прочес леса. В ходе каждой такой карательной операции потери партизан достигали 50% личного состава и полной утраты их скудной материальной базы.
За весь 1942 год в партизанских отрядах от голода погибли больше чем при боевых столкновениях. Официально были зафиксированы случаи антропофагии (каннибализм), за что более десяти партизан были расстреляны.
К субъективным факторам, во многом предопределившим дальнейшее драматическое развитие событий, следует отнести то, что Крымский обком ВКП(б), находясь в плену иллюзий о том, что Крым сдан не будет, не готовилось к развертыванию на полуострове партизанского движения. Только 23 октября 1941 г. был назначен командующий партизанским движением. Чтобы осознать, насколько запоздало это решение, напомню, что вошли гитлеровцы в Симферополь 1 ноября. То есть, на все про все у командующего крымскими партизанами Алексея Мокроусова была всего одна неделя.
Далее следует цепь субъективных системных ошибок. Было принято решение о том, что каждый районный комитет партии должен создать свой отряд из числа партийно-советского актива, но действовать он будет не в своем районе, а в горах, на незнакомой территории, не имея никакой связи с местным населением.
Было высказано ошибочное предположение, что в связи с тем, что противник долго в Крыму не продержится, продуктами питания следует запасаться всего на три месяца. Впрочем, некоторые отряды стали делать запасы из расчета на полгода. Напомню, что реально оккупация длилась 2,5 года. В связи с тем, что пребывание в лесу предполагалось кратковременным, разрешили брать с собой в лес жен, детей.
В силу того, что в 1941 году партизанское движение в СССР было децентрализовано и находилось вне сферы интересов Сталина, это быстро почувствовали на местах, и Крымское партийное руководство от него дистанцировалось. Ни один секретарь обкома не стал партизаном, ни один секретарь райкома или горкома не стал командиром отряда. Только четверо остались в лесу в должностях комиссаров района или отряда.
В связи с тем, что по прогнозам партийного руководства, Севастополь оборонять не планировалось, в лесах вокруг города заложили продуктовые базы для целого партизанского района. Всего их было 5, охватывающих весь лесной массив от Судака до Севастополя. Каждый район должен был принять 5-7 отрядов. В связи с тем, что Приморская армия самовольно пошла не на Керчь, а в Севастополь, и несмотря на то, что флот уже покинул город, противник не сумел взять его с ходу. В лесах вокруг Севастополя возникла линия фронта. Оказавшиеся без продуктов отряды либо ушли в Севастополь, либо погибли. Примечательно, что Мокроусов запретил им сменить дислокацию и передислоцироваться на территорию соседнего 4-го района.
Главным фактором, во многом предопределившим судьбу партизанского движения Крыма, явилось то, что в лес хлынули сотни красноармейцев, моряков, пограничников, которые не смогли пробиться в Керчь или Севастополь. Всего в ноябре 1941 г. в партизаны влились 1315 военнослужащих, что составляло 35% от общего числа партизан. Среди них было 438 командиров и политработников.
Такой вариант развития событий почему-то совершенно не предусматривался партизанским руководством. Не имея связи с вышестоящим руководством, командиры отрядов самостоятельно принимали решение. Первоначально принимали в отряд только тех, кто призывался из Крыма и у кого в отрядах были знакомые. Всех остальных, нередко обезоружив, гнали прочь. Идти им было некуда, они стали сбиваться в самостоятельные отряды. В этот самый начальный период партизанского движения Мокроусов допустил судьбоносную ошибку, которая практически создала острейший конфликт, до сих пор раздирающий Крым. Вместо того, чтобы по возможности равномерно распределить военных по уже сформированным отрядам, он создал из них 6 отдельных Красноармейских отрядов. Поскольку у них совершенно не было продовольствия, а делиться с армейцами никто не собирался, то Красноармейские отряды были вынуждены изымать продукты у местного населения окрестных сел. Очень скоро подобные экспроприации привели к тому, что население, вне зависимости от национальной принадлежности, стало опасаться партизан и нередко с оружием в руках защищало свое имущество, свое право на жизнь.
Немецкое командование умело использовало эту ситуацию в свою пользу, с одной стороны категорически запретив какой-либо грабеж войсками населения, а с другой — разрешив местным жителям иметь оружие для самообороны, которое можно официально носить в пределах своего местожительства.
Весь ужас происходящего первыми оценили те немногие секретари райкомов, которые остались в лесу и воевали на территории своих районов. Эти отряды были сформированы пусть и из работников партийно-советского актива, но из выходцев этих мест. Как правило, это были председатели колхозов, сельских советов, парторги, работники райкома или райисполкома. Все они были связаны с окрестными селами родственными узами, знали в горах каждую тропку. С населением у них были нормальные отношения, но систематические нападения на села Красноармейских отрядов подставили под сомнение саму концепцию партизанского движения, которая предполагала, что сила партизан — в его опоре на местное население. Попытки секретарей райкомов Николая Лугового, Тимофея Каплуна, Аблязиза Османова повлиять на Мокроусова были безуспешными. Мокроусов снимал строптивых командиров и комиссаров и на их должности назначал кадровых военных, переводя секретарей райкомов ВКП(б) на рядовые должности. В начале 1942 года он полностью сделал ставку на «военных», предельно минимизировав влияние крымского партийного руководства.
Как писал потом в своих мемуарах секретарь Зуйского райкома, а в ту пору комиссар Зуйского отряда Николай Луговой: «Уже через шесть дней после начала партизанских действий начались «чистки». С 6 ноября 1941-го по 12 июня 1942 года были отстранены от должностей 32 человека.
Практически с первых дней внутри партизанского движения возникло острое противостояние между «военными» и «гражданскими».
Сделав первоначально ставку на «военных», Мокроусов не учел их способность консолидироваться и неожиданно для себя вскоре столкнулся с мощной военной оппозицией с их стороны.
Опираясь на собственный опыт в Гражданской войне, а Мокроусов в 1920 году успешно командовал в Крыму крупным партизанским отрядом, он продолжал считать, что партизаны должны захватывать села и быть там хозяевами. При этом он совершенно не учитывал ни уровень концентрации войск на полуострове, ни возросшую мобильность противника.
«Военные» понимали, что в Крыму нет возможности содержания такого числа партизан, большинство из которых к тому же совершенно не боеспособны. Они настаивали на роспуске «балласта» по домам и централизованной эвакуации на Большую землю избыточного командного состава. Поскольку кадровые командиры состояли рядовыми партизанами, то на фронте, где уже остро ощущался кадровый голод, они бы принесли больше пользы.
Возник и вечный вопрос о делегировании полномочий. Мокроусов строго запрещал командирам действовать самостоятельно, без его приказа. При отсутствии связи, все это выглядело абсурдно. Командиры требовали большей самостоятельности, включая и право на широкий маневр – главное спасение партизан при превосходящих силах противника.
По мере того, как в отрядах стали заканчиваться продукты, острота конфликта возрастала и, наконец, достигла апогея. По приказу Мокроусова был расстрелян командир Красноармейского отряда капитан Алдаров, который самовольно решил сменить дислокацию отряда. Чудом избежали гибели начальник штаба 4-го района полковник Лобов и полковой комиссар Попов, которых спасло от расстрела только вмешательство командующего фронтом Буденного.
В связи с появлением радиосвязи, которую партизаны получили в начале 1942 года, после того, как в лесу оказались военные разведчики, чаша весов окончательно переместилась на сторону военных. Были расстреляны командир и комиссар Колайского отряда, которые в ноябре 1941 года разоружали военных и гнали их прочь. Совершенно несправедливо был отстранен от должности друг Мокроусова командир 4-го района Иван Генов, который для партизанского движения был сущим кладом, так как знал в лесу каждую тропку. Наконец, состоялась отставка самого Мокроусова. Во главе партизанского движения в Крыму стал «военный», еще недавно опальный полковник Лобов, а комиссаром, в качестве компромисса, был назначен секретарь Зуйского райкома, непримиримый оппонент Мокроусова Николай Луговой.
С отставкой Мокроусова, впервые о себе напомнил находившийся в Краснодаре секретарь Крымского обкома партии Владимир Булатов. Он пытался попасть на прием к Буденному, но тот отказался с ним беседовать и в грубой форме посоветовал лететь в Крым и там, а не в Краснодаре, руководить партийной организацией.
В этот период информационная война о событиях в Крыму, наконец, достигла Кремля. Вся информация туда поступала только в интерпретации «военных» и, прежде всего, полковника Ефима Попова. Ее получали начальник ГлавПУРа РККА Лев Мехлис, член Военного Совета Черноморской Группы войск Лазарь Каганович, маршал Советского Союза Семен Буденный. Все это люди из близкого окружения Сталина. Так высшему руководству страны, партии, Сталину, Маленкову была навязана информация о том, что в лесах Крыма воюют одни «военные», а «гражданские» отряды только отсиживаются. Наряду с этим, довольно субъективным выводом, было отмечено, что Крымский обком провалил организацию партизанского движения, «которое возникло, практически, стихийно».
В своей трактовке событий военные, не очень разбираясь в национальной мозаике Крыма, вооруженное сопротивление жителей «продовольственным операциям» подавали как противостояние только одной национальной группы – крымских татар. С другой стороны, они понимали, что говорить о том, что все население горных сел было против партизан, политически не выгодно.
Крымский обком ВКП(б) не поддержал такую трактовку. Было принято специальное Постановление бюро Крымского обкома ВКП (б) от 18 ноября 1942 г. «Об ошибках, допущенных в оценке поведения крымских татар по отношению к партизанам, о мерах по ликвидации этих ошибок и усилении политической работы среди татарского населения». Фактически в этот период Крымский обком ВКП(б) взял крымских татар под защиту.
Ситуация кардинально изменилась после того, как к осени 1942-го фронт откатился от Крыма на тысячу километров. Командованию Северо-Кавказского фронта, которое противостояло прорыву гитлеровцев к нефтяным запасам Чечни и Азербайджана, было не до Крыма. Этой ситуацией умело воспользовался секретарь Крымского обкома Владимир Булатов. Он полетел в Москву и добился того, что крымских партизан взял под свою опеку Центральный штаб партизанского движения СССР. Крым вошел в него как отдельная воинская часть №0125, а сам Булатов, оставаясь в Сочи, стал ее командиром.
Непосредственно в Крыму все это сразу же сказалось на резком снижении влияния военных. Абсолютное большинство из них в конце 1942 года было эвакуировано. Значительная часть балласта распустили по домам. Официально это было обыграно как спецзадание по созданию подпольных организаций по месту жительства. В лесу остались всего 6 отрядов, которыми командовал начальник сектора, позже, наконец, удостоенный военной должности — командир бригады. Примечательно, что возглавил ее уже партийный работник — все тот же Николай Луговой.
С не очень понятными полномочиями в лес прибыли секретарь обкома по сельскому хозяйству Рувим Ямпольский и отозванный с фронта секретарь обкома по идеологии Рефат Мустафаев. Вместе с Николаем Луговым они составили подпольный обком партии. Следует отметить, что если в 1941 в лесу было 4900 партизан, то в 1943 их численность упала до минимальных 214 человек. Отряды постоянно маневрировали. Не стало такого понятия, как партизанский лагерь, так как каждую ночь базировались в разных местах. Было по-прежнему голодно, но местное население уже не трогали, так как, хоть и минимальная, продовольственная помощь все же поступала с Большой земли. Появилась возможность эвакуации раненых и истощенных.
В январе 1943 года в лесу остались 349 человек, уже на 17 февраля 1943-го — 266 чел., на 1 августа 1943-го — 214 чел. После чего вновь началось пополнение. В основном за счет подпольщиков и прибывающих с Большой земли. На 9 августа в составе бригады было 5 отрядов, в которых числилось 228 партизан. Из них 11 женщин. До 18 лет — 5 человек, старше 43 лет — 3 человека.
В этот период надо отметить позитивное влияние представителей Крымского обкома ВКП(б), который сумел наладить отношения партизан и местного населения. Повсеместно стали создаваться реальные подпольные организации.
Осенью 1943 года, когда советские войска заняли Кубань и юго-восток Украины, возникла иллюзия, что через неделю, другую Крым будет освобожден. В этих условиях Крымский обком партии вновь допустил ошибку, опрометчиво взяв курс на массовое партизанское движение. Полудобровольно в лес стали сгонять все население окрестных сел. Если в ноябре 1941 года в лес пришли 3 298 чел., то с октября по декабрь 1943 года — 5631 чел. На базе ранее существовавших отрядов были сформированы 6 бригад. Каждый партизан со «стажем» становился командиром отряда, начальником штаба или комиссаром. Чтобы закрыть образовавшуюся кадровую брешь, стали присылать офицеров из частей Отдельной Приморской армии.
В этот период крымские партизаны опять вошли в сферу интересов «военных». Сохраняя свою формальную подчиненность ЦШПД, они вновь фактически перешли на довольствие отдельной Приморской армии и его разведотдела. Вскоре это породило нездоровую конкуренцию с разведчиками Черноморского флота, с которыми в конечном итоге партизанам даже было запрещено общаться.
В связи с тем, что освобождение Крыма состоялось только в апреле, партизаны пережили третий прочес, в ходе которого понесли огромные потери и «подставили» пришедшее под их защиту местное население, которое было захвачено карателями и угнано в лагерь совхоза «Красный» — лагерь уничтожения. В ходе карательной акции были сожжены 126 находящихся в лесной зоне сел.
Уже после прочеса, в феврале 1944 года прошла последняя реорганизация. Были созданы три соединения — Южное, Северное и Восточное. Их возглавили почти полностью представители Крымского обкома партии. Примечателен их национальный состав.
Северное соединение. Командир — еврей Рувим Ямпольский, комиссар — уроженец Херсонской области, как указано в документах, русский Николай Луговой.
Южное соединение. Командир — грек Михаил Македонский, комиссар — крымский татарин Мустафа Селимов.
Восточное соединение. Командир — русский Владимир Кузнецов (последний представитель «военных»), комиссар — крымский татарин Рефат Мустафаев.
Казалось, что в войне компроматов Крымский обком, наконец, одержал полную победу. Готовится небывалое для Крыма, как по количеству, так и по качеству, награждение. Были оформлены наградные листы на 1130 человек. 9 из них, лучшие из лучших, были представлены на звание Героя Советского Союза.
Все это почему-то проводят не через командующего 4-м Украинским фронтом Толбухина, который в ходе Крымской наступательной операции откровенно дистанцировался от крымских партизан, и не через командование Отдельной Приморской армии, что было бы логичным, а зачем-то повезли в Москву, в Центральный штаб партизанского движения. Как вспоминал повезший наградные листы Алексей Ваднев, он был ошеломлен холодным приемом. Гонцу из Крыма сквозь зубы сказали, что никакого награждения не будет — татар надо было лучше воспитывать!
18 мая 1944 г. были депортированы все крымские татары. Поскольку их немало было в списках награжденных, то составили новые. Героев уже было всего 6. Вновь повезли в Москву. Вновь все пошло в корзину. Оказалось, что из Крыма уже депортировали армян, болгар, греков, а среди кандидатов на звание Героя был грек Михаил Македонский.
Осознав, что на Москву надеяться уже бессмысленно, предприимчивый Луговой подготовил отдельное представление, и командующий Черноморским флотом Филипп Октябрьский в пределах своей компетенции произвел награждение, которое породило очередной скандал, так как почти все награжденные были из Северного соединения, да плюс работники обкома, никогда не бывавшие в лесу.
По существовавшей в те годы практике, на освобожденных территориях местные партизаны занимали руководящие посты в своей области, районе… В Крым на все значимые должности стали присылать людей со стороны.
Сразу после освобождения полуострова приступили к составлению отчета о деятельности партизан. Поскольку его составляли в Крымском обкоме, то в новой трактовке партизанское движение создавалось заблаговременно, под мудрым и неусыпным руководством обкома. Роль военных была минимизирована предельно, большинство партизанских руководителей 1941-1942 годов стали фигурами умолчания. Был дан официальный старт татарофобии. На крымских татар стали списывать все проблемы партизанского движения и, прежде всего, голод. Впервые был озвучен миф о том, что сформированные из коллаборационистов батальоны были исключительно крымскотатарскими. Поразительно, но даже сегодня, когда уже доказано, что в них были люди самых разных национальностей, этот миф по-прежнему грозное оружие в руках недобросовестных историков и, прежде всего, политиков, направленное на разжигание в Крыму межнациональной розни.
Особенность современного этапа информационной войны заключается в объединении двух, как казалось раньше, непримиримых идеологий: «военных» и «гражданских». С экранов телевизоров, во всевозможных печатных изданиях, в социальных сетях интернета, печатных изданиях постоянно муссируется вопрос об ошибочной депортации армян, болгар, греков и справедливом возмездии крымским татарам.
Как историк я понимаю, что сегодняшняя татарофобия в Крыму – это атавизм, болезнь переходного периода. Издержки того, что «крымская весна» осуществлялась исключительно под ультрароссийскими лозунгами, что несколько вскружило голову части крымской политической элиты, и значительно контрастирует с тем, что демонстрирует Москва, побратим Крыма Санкт-Петербург и вся остальная Российская Федерация. Хочется верить, что, как написано на знаменитом кольце: «Все пройдет. Пройдет и это».
comments powered by HyperComments