Общественный деятель, видный представитель крымскотатарской диаспоры Румынии Мустеджип Улькюсал (1899–1996, псевдоним Добруджалы) родился в румынской Добрудже, в селе Азаплар, недалеко от Костанцы, в семье уроженца Крыма, учителя Аджы Фазыла эфенди. Его дед Абдураман, уроженец Джанкоя, вынужденно покинул Крым в 1862 году в числе десятков тысяч крымских татар, вытесненных с родной земли.
Мустеджип Улькюсал получил образование в Стамбуле, учительствовал в школах, в 1926 году окончил юридический факультет университета в Бухаресте, работал адвокатом в г.Пазарчык (Румыния).
С 1930 года вместе с единомышленниками начал издавать журнал «Эмель», нацеленный на популяризацию национальной идеи и национальной культуры среди крымских татар, проживавших в Румынии и Турции.
Горячая любовь к родной земле, к своему народу побудила его в 1918 году тронуться в путь, на родину отцов и дедов — в Крым, с благородной целью – работать учителем в крымскотатарских школах. Об этом, в частности, он пишет в своей книге воспоминаний «Къырым ёлунда бир омюр» (Анкара, 1999), отрывок из которой мы представляем вашему вниманию на русском языке.
Мустеджип УЛЬКЮСАЛ
Полномочный представитель Крыма в Констанце
…Летом 1918 года по селам Румынии распространилось известие о том, что полномочный представитель национального Курултая крымских татар Бекир Одабаш, направляясь морем в Стамбул, сошел с корабля в Констанце на несколько часов, встретился с представителями интеллигенции, а также с поэтом и учителем Меметом Ниязи. Он подробно рассказал им о событиях, происходящих в Крыму. Отметил необходимость и желательность приезда в Крым на работу добруджинских крымских татар. Он подчеркнул, что Крым сейчас нуждается в притоке образованных специалистов, особенно учителей, и призвал крымскотатарскую молодежь ехать на родину предков.
Услышав эту радостную весть, я сразу помчался в Констанцу к Мемету Ниязи расспросить подробности. Он подтвердил услышанное мной. Посоветовал молодежи ехать в Крым устраиваться на работу и сообщил, что сам тоже едет туда. Я, возбужденный и радостный, вернулся в наше село. Рассказал родителям, что хочу ехать в Крым работать. Родители не возражали, но и согласия своего не высказали. Отец был болен ревматизмом, брат и сестра – малы. Идет война, что будет дальше – неизвестно. Несмотря ни на что, я твердо вознамерился ехать. Пошел советоваться с дядей по матери — Сеитмехметом. Сообщил свою идею близким и надежным односельчанам, молодежи в соседние села. В течение месяца собирал сведения о тех, кто хотел бы отправиться со мной в путь в Крым с целью работать там. Нас таких набралось тридцать три молодых человека.
Каждую ночь я видел Крым во сне, я словно жил там, среди крымских татар. Видел голубые флаги, развевающиеся над зданиями, доблестных крымскотатарских всадников, Чатыр-Даг, города и села, реку Салгир… Все это оживало во снах и мечтах. Бескрайние золотые пшеничные поля, красавцы в черных и серых каракулевых шапках, гарцующие на лошадях, красавицы в длинных платьях и золотых фесах – я буквально сгорал от любви к далекой Родине, от стремления к ней.
На пути в Крым
Чтобы найти денег на дорогу, я поехал в Констанцу. Там зашел к немецкому коменданту, объяснил ему, что мы, тридцать три человека из Добруджи, крымские татары, хотим ехать в Крым, и я прошу у него разрешения на выезд и документы. Комендант категорично ответил, что уехать мы не сможем, поскольку там идут военные действия, въезд-выезд туда запрещен, к тому же вы совсем юны, — добавил комендант.
Выйдя от немецкого коменданта, я направился к турецкому и так же, объяснив ему все, попросил разрешения на выезд.
«Мы ни во что не вмешиваемся. Все дела добруджинцев решает немецкая комендатура», — ответил турецкий комендант. Я понял, что легально мне в Крым не попасть. Начал искать другие пути. Между делом мне стало известно, что мой старый учитель, муфтий города Пазарчык Халим Фехим эфенди приехал из Крыма и скоро опять туда поедет. Я разыскал его в ресторане Яшара-ага, расспросил, как вообще можно попасть в Крым. Он ответил, что они с Меметом Ниязи и Меметом Нури эфенди планируют тайно добраться до Одессы, а оттуда морем в Крым. Он одобрил решение нашей молодежи, выпускников семинарии, ехать в Крым работать, сказал, что Крым нуждается в нас, молодых специалистах, нужно, во что бы то ни стало, найти возможность добраться до Крыма.
Эти его слова меня вдохновили еще больше.
Я разузнал, что в Констанце живет сапожник Ибраим, который хорошо знает русский язык и общается с моряками русских суден, разыскал его и рассказал о своем намерении попасть в Крым. Ибраим сообщил мне, что через неделю в Севастополь отправляется находящееся в плену у немцев русское судно.
«Я познакомлю тебя с тамошними моряками, и они проведут тебя на судно. Им и мне заплатишь двести леев», — сказал сапожник Ибраим.
Я с радостью согласился. Сапожник пообещал мне еще и обменять леи на рубли, в течение часа принес мне 120 рублей, и я отдал ему деньги. Вернувшись в Азаплар, я рассказал обо всем отцу и матери. Они сразу сникли, оба были больны, сестренка Салиха расплакалась. Мой дядя и остальные ребята ехать в Крым передумали, и я остался со своей идеей один.
Через пять дней я должен был быть в Констанце.
Вечером, обернув 120 рублей в тонкую тряпицу, обвязал ее вокруг пояса. Мама испекла масляный хлеб (къалакъай), приготовила бутыль арбузного бекмеза. Отец дал мне 200 леев…
Взяв с собой смену белья, бекмез, хлеб и свою короткую куртку, я сел в телегу (лошадьми правил наш пожилой сосед Сеиткалил) и сопровождаемый мамиными и сестренкиными причитаниями и слезами, одолеваемый радостью, волнением и тревогой, тронулся в путь в Крым.
В этот день в соседнем доме играли свадьбу – наш сосед Юсуф-ага выдавал замуж любимую дочь Усние. Собравшись в саду позади дома, девушки долго махали мне руками и прощались со мной. Я знаками показал им: «Все в руках Аллаха!», ничего ответить им не мог – в горле словно застрял ком. И, уезжая на телеге, все оглядывался на родительский дом, кто знает, вернусь ли сюда…
Мы проехали мимо деревень у дороги – Каракой, Хамзахаджи, Топракхисар. Когда проезжали мимо села Нусрет, нам преградил дорогу болгарский солдат. Потребовал показать, что мы везем. Не найдя в телеге ничего запрещенного, сказал, что впереди путь закрыт, возвращайтесь, мол, назад. Мы дали ему денег и поехали дальше. После полудня добрались до Констанцы, и я прямиком направился к сапожнику Ибраиму. «Подожди, скоро подойдут двое русских матросов, я тебя с ними познакомлю», — сказал он. Те подошли, сказали, что будут ждать меня в полночь в укромном месте за зданием городского управления. «Оттуда пойдем к судну и проведем тебя внутрь», — пообещали мне моряки, и я отдал им деньги.
Прощание с братом Неджипом
Мой младший брат Неджип в то время учился в немецкой начальной школе. Вместе с Мидатом — сыном нашего родственника Меннана, жил на квартире у одной вдовы-немки. Я зашел попрощаться с ними. Говорили мы целый час, я сообщил им о своих планах ехать в Крым. Они растерялись. Обоим было по десять лет, дети детьми, ну что могли они понять из моих планов и стремлений… Слушая меня, они только молча хлопали глазами. Обняв и поцеловав обоих, я распрощался с ними и ушел.
Ловушка на корабле
Ночью я ждал матросов в условленном месте, вскоре пришли те двое. Один принес замасленные жакет и шапку, знаками показал мне одеться. Они вымазали мне лицо сажей, дали в руки чей-то матросский пропуск. Втроем, полуобнявшись и прикинувшись пьяными, мы враскачку спустились к пристани. Надо было пройти в железную дверь, охраняемую немецкими солдатами. Я поглубже натянул шапку на глаза, как матросы, выставив вперед пропуск, ввалился в дверь. Немцы ничего не заподозрили. Опасность осталась позади, я попал на судно. Меня провели вниз, в какой-то отсек, сказали лечь на чью-то матросскую койку, вещи мои затолкали на полку и, запретив куда-либо выходить, ушли.
Судно стояло у пристани в Констанце еще двое суток. Я изнывал в тесном пространстве отсека. Задыхался без воздуха и без движения. От запахов машинного масла, угля тошнило. Страшно нервничал, вспоминая свежий воздух и полную движений свою свободную жизнь. Болела голова. В тот момент своей жизни я сполна ощутил ценность свободы. Утешал себя, что ради Родины – Крыма, можно стерпеть все, что угодно. Но иной раз и сожалел, что пошел на это, что ввязался неизвестно во что, влез в это тесное, как мышиная нора, место, ради того, чтобы добраться до Крыма…
Поскольку у меня не было часов, я потерял счет времени. Надо мной все время горела электрическая лампочка, и я не знал, день это или ночь. Чуть проголодавшись, откусывал от своего хлеба и запивал арбузным бекмезом из бутылки. Они мне уже вконец надоели, я изголодался по горячему супу. Наконец один из матросов занес мне в тарелке горячего борща и кусок хлеба. О, как я ел этот борщ! Он показался мне вкуснее всех яств мира.
Судно шло, кажется, уже третий день, покачивалось на волнах, работали двигатели. Вдруг двигатели смолкли, судно остановилось. Пришел один из матросов, что провел меня на судно, побледневший, какой-то испуганный, что-то говорил мне по-русски. Увидев, что я не понимаю, знаками показал на бельевой шкафчик. Повторяя: «Германский солдат», — пояснил, что судно обыскивают немцы. Быстро открыл дверцу узкого шкафчика, и я с трудом втиснулся внутрь. Матрос навесил на дверцу шкафчика большой замок и ушел. Я весь взмок, было темно, от нехватки воздуха кружилась голова, как хотелось вырваться из этого плена!
В этот миг я услышал звуки шагов и голоса немецких солдат. Они вошли и настойчиво пытались открыть дверцу моего шкафчика. Я лихорадочно соображал, что ответить им по-немецки. Наконец, сорвав замок, они распахнули дверцу.
В лицо мне ударил свет фонаря, и я увидел дуло револьвера, направленное на меня. Из тьмы раздался грубый голос по-немецки: «Выходи!». «Я татарин, я еду на родину, я не военный дезертир!» — торопливо сказал я по-немецки.
Мое произношение, мое испуганное лицо их, видно, позабавило. Они, протянув руки, вытянули меня из шкафчика, не тронули, лишь приказали взять свои вещи и выйти на палубу. Зажав вещи подмышкой, я вышел на палубу. Увидел севастопольскую бухту, берег в ночных огнях, увидел, как наше судно бросает якорь, и радость захлестнула мое сердце. На палубе строем стояли семеро мужчин. Я подошел к ним. Один оказался крымским татарином из села Демирджи. Его звали Фикретом. Российский солдат, в Добрудже он попал к немцам в плен, был в лагере, бежал оттуда. Как и я, попросился, чтобы матросы взяли его на судно, идущее в Крым. Еще один татарин, Али, оказался из деревни Токсофу из-под Добруджи. Он, как и я, планировал добраться до Крыма и тайно сел на корабль. Вот так мы все и познакомились, еще не сходя с судна. В полночь нас спустили на берег и, погрузив на военную грузовую машину, куда-то повезли.
В севастопольской тюрьме
Военная машина долго петляла по городу. Ходили трамваи. Город казался пустынным. Улицы освещены. Витрины магазинов полны товаров. Здания красивы, улицы широки и чисты. Будто города не коснулась Первая мировая война. Матросы-большевики, организовавшись здесь в 1917 году, столкнулись в бою с национальными войсками и захватили Симферополь. Руководитель Крымскотатарского национального правительства Н. Челебиджихан был убит ими, и тело его брошено в море.
Глаза мои искали мечети, кофейни, дома – хоть что-нибудь, напоминающее о крымских татарах, и не находили.
Наша машина остановилась на набережной возле здания, огороженного высоченным забором. Нас высадили у большой железной двери немецкие солдаты. Я, было, подумал, что это казарма, оказалось — тюрьма.
Нас передали дежурному. Обыскав, повели по длинным темным узким коридорам и стали по одному заталкивать в камеры. Меня втолкнули в одну из них. Я встал как вкопанный на пороге – кругом кромешная тьма, ступить боишься. Кто-то чиркнул спичкой, на мгновение осветил помещение, забитое людьми, они сидели, лежали на деревянных нарах вдоль стен. На цементном полу тоже сидели и лежали люди. Я присел справа от двери на полу. Потом положив узелок с вещами под голову, вместо подушки, накрылся своей короткой курткой и прилег.
Рано утром, в шесть, все проснулись и поднялись. Меня окружили крымские татары, стали наперебой расспрашивать, кто я, откуда, в чем провинился и почему оказался в немецкой тюрьме. Я рассказал им, откуда я и как попал в Крым. Все слушали с нескрываемым любопытством, потом вынесли вердикт: «Тебя отпустят, ты ни в чем не виновен!»
В восемь утра меня привели в приемную. Дежурный отвел меня к немецкому офицеру – руководителю тюрьмы. Ему я тоже рассказал о своих злоключениях по пути на родину, сказал, что заболел и нуждаюсь в медицинской помощи. Через час пришел военный врач и осмотрел меня. Сказал, что у меня расшатаны нервы и шалит сердце. Велел поместить меня в отдельную комнату и дать десять дней отдыха, где я немного пришел в себя. Через неделю меня, Али и Фикрета в сопровождении солдата доставили в германский штаб. Когда мы сидели в людной приемной и ждали, в дверь вошел крупный, хорошо одетый человек в крымскотатарском колпаке. Фикрет, увидев его, бросился к нему, схватил за руку, стал просить вызволить нас отсюда: «Аман, Садык-ага, спаси нас!»
Этот человек, Садык Кайтаз, был уважаемым человеком в городе. Он подошел к нам, расспросил, кто мы, пообещал помочь и вошел в кабинет генерала Коша. Через десять минут нас вызвали к нему. Садык Кайтаз на чистом немецком языке объяснял генералу, что мы – крымские татары, и просил выпустить нас на свободу. Генерал согласился, только велел нам с Али заплатить по сто рублей за дорогу на корабле от Констанцы до Севастополя. С Фикрета денег не взяли, поскольку он был пленным, но и его освободили.
Садык-эфенди мурза Кайтазов, спасший нас, оказывается, получил образование в Германии, был представителем Курултая в Севастополе. Он дал нам с Али бумагу, позволяющую бесплатно доехать на поезде до Бахчисарая. Мы горячо поблагодарили его, забрали свои вещи и пошли в город, вечером на поезде отправились в Бахчисарай.
В отделе образования Бахчисарая
К утру мы были в Бахчисарае. Остановились в гостинице. Я отправился в отдел образования, рассказал, что приехал из Румынии, что крымский татарин, отец и дед и все мои предки родились в Крыму, что получил профессиональное образование в Стамбуле. Рассказал, что в Констанцу приезжал полномочный представитель Курултая, приглашал образованную молодежь работать в Крым. Сказал, что хочу принести пользу своему крымскотатарскому народу, родному Крыму, и работать учителем в начальной школе.
Меня направили работать в школу Кайтаза-ага в Бахчисарае и сразу выплатили аванс. На другой день я пришел в школу, познакомился с учителями, сказал, что буду преподавать язык, историю и географию. В книжном магазине А. Тарпи я набрал книг, учебников, познакомился с детьми и приступил к работе…
Перевод Гульнары УСЕИНОВОЙ
Журнал «Йылдыз», №3, 2021 г.
comments powered by HyperComments