(Продолжение. Начало в №№17,19)
25 марта 1917 года (по новому стилю 7 апреля) более двух тысяч представителей, избранных крымскотатарским населением в различных регионах Крыма, собрались в Симферополе на Всекрымский мусульманский съезд.
Участники этого многолюдного собрания еще не могли предвидеть, что спустя всего восемь месяцев во дворце крымских ханов в Бахчисарае соберется национальный парламент — Курултай. Тем не менее, события, происходившие в тот весенний день, уже сами по себе обозначали начало больших изменений в жизни народа.
После краткой молитвы, избрав секретариат и председателя собрания, участники съезда под бурные аплодисменты заслушали и единогласно утвердили приветственную телеграмму в адрес Временного правительства. Ораторы, в числе которых были Сеит-Джелиль Хаттатов, Абдульхаким Ильми, Асан-Сабри Айвазов, говорили о важности революции и связанных с ней народных надеждах…
Встреча друзей
Пока съезд в Симферополе определялся с тем, как крымские мусульмане будут обустраивать свою жизнь в условиях революционной России, Джафер Сейдамет, получив в своей воинской части двухнедельный отпуск, прибыл в Одессу. В этом большом южном городе у самого берега родного Черного моря он должен был, наконец, встретить своих старых друзей — Номана Челебиджихана и Амета Озенбашлы, которых не видел уже довольно долго. Узнав, что первый находится на излечении в госпитале, молодой человек немедленно поспешил туда.
«В госпитале стоял тяжелый запах. Переходя из палаты в палату, я пытался разыскать его. У каждого изголовья были таблички с именем раненого. На одной из кроватей, натянув простыню на голову, спал солдат. На табличке надпись: «Челеби Джихан». Из-под простыни выглядывали босые ноги. Я осторожно тронул их. Челеби Джихан мгновенно раскрыл глаза, соскочил с постели. Мы обнялись. После того как в нескольких словах он рассказал, как оказался на больничной койке, мы приступили к обсуждению рабочей программы», — так в своих мемуарах описывал долгожданную встречу с другом Джафер Сейдамет.
Упоминая, что встреча эта имела место то ли 24, то ли 25 марта, Сейдамет отмечал, что до этого самого момента они в Одессе не получали известий из Крыма. Находившимся на большом расстоянии от родины молодым политикам по очевидным причинам было трудно поддерживать связь со своими единомышленниками и сторонниками на полуострове.
Наконец пришла телеграмма, сообщавшая, что мусульманский съезд избрал Сейдамета председателем вакуфной комиссии. Их призывали как можно скорее возвращаться в Крым. Желая предварительно выяснить все обстоятельства произошедших на родине событий, друзья отправили новую телеграмму с уточняющим вопросом о том, кого же все-таки выбрали крымским муфтием.
До получения ответа им оставалось планировать свои действия лишь на основе предположений.
«…Я предложил товарищам пойти на уступки мурзачеству, из опасения, чтобы они не избрали муфтием кого-либо другого», — вспоминал Сейдамет. Так, пожалуй, впервые проявилась характерная для Джафера Сейдамета как политика черта — готовность проявить гибкость по отношению к политическим противникам ради достижения главной цели.
Беспокойство Джафера Сейдамета относительно того, что мурзы могут не поддержать кандидатуру Челебиджихана на пост муфтия, не было беспочвенным. Крымскотатарская земельная аристократия в силу своего социального и экономического положения имела большое влияние на жизнь мусульманского населения Крыма в дореволюционную эпоху. Принадлежа к привилегированному в царской России дворянскому сословию, неся из поколения в поколение военную службу в войсках российского императора, мурзы пользовались определенным расположением и доверием властей. Именно они, как правило, представляли интересы крымскотатарского населения перед петербургскими и губернскими властями. И в новых условиях далеко не все представители старой крымскотатарской элиты были готовы смириться с лидерством новых сил.
Вопрос о муфтии
Всекрымский мусульманский съезд должен был положить начало масштабной реформе Таврического магометанского духовного правления (ведавшего делами мусульман не только Крыма, но и 9 западных губерний Российской империи — польских, украинских, белорусских и литовских), а вместе с тем жизни всей мусульманской общины полуострова.
В условиях царской России духовное правление крымских мусульман играло роль культурно-религиозной автономии для крымских татар. В его структуре находились многочисленные мечети, мектебы и медресе.
В связи с этим первоочередным в повестке дня собрания был вопрос об избрании нового муфтия, который, опираясь на поддержку народа, мог бы вести переговоры с центральными и губернскими властями о решении проблем социального и культурного развития крымских татар.
К весне 1917 года крымские мусульмане уже на протяжении 34 лет не имели полноценного муфтия. Когда в апреле 1883 года скоропостижно скончался очередной таврический муфтий Али-бей Хункалов, с избранием нового духовного лидера у крымских татар возникли неожиданные проблемы.
По сложившейся традиции (окончательно приобретшей силу закона в 1831 году, после того как император Николай I утвердил устав Таврического магометанского духовного правления), таврический муфтий назначался российским императором из числа трех кандидатов, получивших наибольшее количество голосов на мусульманском съезде. Царь мог предпочесть любого из трех независимо от полученных им голосов. При этом право голоса на выборах муфтия имели высшее духовенство, мурзы и волостные старшины (волость — административно-территориальная единица в дореволюционной России, по размеру среднее между современными сельсоветом и районом).
Таким образом царское правительство не допускало появления нелояльных к себе личностей на столь значительном посту. С другой стороны, основная масса крымскотатарского населения была заведомо отсечена от всякого влияния на процесс назначения своего духовного лидера. Великий просветитель Исмаил Гаспринский весьма нелестно отзывался об этой системе.
«Лица, выбираемыя этой системой выборов, никогда не соответствовали своему назначению, что красноречиво свидетельствуется полувековой практикой: половина вакуфных богатств исчезла; десятая часть денежных сумм мечетей едва уцелела, городския вакуфы в полном разрушении, школы ни на что не похожи; ни в одной мечети нет порядочно написанной метрической книги…», — писал Гаспринский («Важная инициатива»//«Терджиман» №4 от 8 мая 1883 г.).
Уже к началу 80-х гг. XIX века среди крымских татар сформировалось понимание необходимости реформирования структуры духовного правления. В цитируемой выше заметке И.Гаспринский сообщал, что во многих местностях Крыма мусульмане обсуждают необходимость преобразований, и выражал надежду, что правительство пойдет навстречу пожеланиям населения.
В то же время Гаспринский весьма позитивно отзывался о деятельности покойного Али-бея Хункалова, который, став в 1881 году таврическим муфтием, был первым на этой должности не имевшим духовного образования. Будучи кадровым военным офицером (ротмистром гвардии), этот муфтий, по свидетельству Гаспринского, намеревался открыть в Крыму ремесленное училище и «высшее медресе» с преподаванием различных наук. «Несмотря на краткую службу, теперь нет в Крыму мусульманина, который бы не поминал его добром. О муфтии-мулле перестали думать даже сами муллы, поняв, что положение его обязывает быть просвещенным администратором», — вспоминал просветитель («Терджиман» №9 от 11 марта 1890 г.).
После смерти Хункалова, результаты выборов нового таврического муфтия раз за разом аннулировались царскими властями под различными надуманными предлогами. В отсутствие полноценного главы делами духовного правления заведовал кади-аскер (заместитель муфтия). На этом фоне в 1885 году властями была создана особая комиссия о вакуфах. Этот государственный орган, подчиненный непосредственно МВД и возглавляемый светским чиновником, взял управление вакуфным имуществом под свой контроль. Формально в состав комиссии включались два представителя мусульманского духовенства, но они не имели особого влияния.
27 мая 1891 года императором Александром III был утвержден новый закон, отменивший всякие выборные начала в деле назначения таврического муфтия и кади-аскера. «Таврические муфтий и кади-эскер избираются министром внутренних дел из магометан духовного звания или из магометанских дворян, не имеющих сего звания, и утверждаются в должности Высочайшею властию», — гласила отныне буква закона.
Но как ни парадоксально, и после этого полноценный муфтий так и не был назначен царскими властями. Всякий новый руководитель духовного правления крымских мусульман теперь утверждался главой МВД в должностях кади-эскера и исполняющего дел муфтия.
Поначалу такой порядок вещей вызывал у крымских татар недоумение. В январе 1896 года Исмаил Гаспринский констатировал, что со смертью исполняющего дела таврического муфтия Аджи Али Эфенди вопрос о назначении муфтия встал вновь. Отмечая желание мусульманского населения Крыма видеть на коронации нового императора Николая II (состоялась в мае 1896 г.) своего духовного лидера, Гаспринский писал, что «оно с понятным нетерпением ждет новаго назначения, надеясь, что на этот раз оно обретет настоящаго муфтия. По понятиям местнаго населения «временно-служащий» или исправляющий должность не пользуется вовсе авторитетом. Поэтому татары говорят: «должен корен-мемур дегиль караулдыр», т. е. исправ. должность не особа, а сторож вакантнаго места». При этом Гаспринский выражал мнение, что «хороший, удачный муфтий может сделать много добраго для татар, для края и просвещения» («Терджиман» №4 от 28 января 1896 г.).
Однако с течением времени с таким положением дел свыклись. Исполняющего дел муфтия в печати для простоты называли муфтием, так же обращались к нему и официальные лица губернии. В апреле 1903 года очередным таврическим кади-аскером и по совместительству и.д. муфтия был утвержден Перекопский уездный предводитель дворянства Адиль-мурза Карашайский. Он руководил делами духовного правления до самой своей кончины в мае 1916 года. После чего во властных коридорах развернулась нешуточная борьба за назначение нового кади-аскера.
Основных претендентов было двое. Губернские власти продвигали кандидатуру помощника Симферопольского уездного предводителя дворянства корнета запаса Селямета-мурзы Кипчакского. Но в противовес ему в МВД рассматривалась кандидатура муллы Сеферши-мурзы Карашайского, родственника предыдущего кади-аскера.
Некоторые подробности этой подковерной борьбы всплыли после Февральской революции, когда Временным правительством была учреждена чрезвычайная следственная комиссия для расследования противозаконной деятельности высших сановников царского режима. Среди тех, кто давал комиссии показания в казематах Петропавловской крепости, оказался и последний министр внутренних дел Российской империи Александр Протопопов.
В своих показаниях от 28 июля 1917 года Протопопов затрагивает и вопрос назначения Таврического кади-аскера. Из них следует, что за Карашайского по просьбам богатой крымской землевладелицы и благотворительницы Сайде-ханум Муфти-заде ходатайствовали сама императрица Александра Федоровна и ее фрейлина графиня Вырубова. Очевидно, что Сайде-ханум была знакома с императрицей, поскольку активно участвовала в делах Крымского конного полка, шефом которого являлась Александра Федоровна. Однако, несмотря на такой административный ресурс (а последний российский император был чувствителен к мнению своей супруги в государственных вопросах), выбор Николая II в конечном итоге остановился на Селямете-мурзе. Протопопов утверждал, что по справке департамента духовных дел тот имел больше прав на занятие должности.
Утверждение Селямета-мурзы Кипчакского руководителем духовного правления крымских мусульман состоялось в последние месяцы деятельности царского правительства. А уже в марте 1917-го на полуострове развернулось широкое движение крымских татар, добивавшихся свободных выборов муфтия. В новых политических условиях никто не мог отрицать справедливости этих требований, и Селямету-мурзе не оставалось иного пути для сохранения своего лица, как объявить об отставке. И 25 марта Всекрымский мусульманский съезд единодушно утвердил Номана Челебиджихана новым крымским муфтием. Он также был утвержден председателем созданного на съезде Временного крымско-мусульманского исполнительного комитета.
Съезд также постановил, что все вакуфные имущества и доходы с них считаются национальным достоянием и принадлежат крымским татарам. В связи с чем управление ими должно осуществляться лицами, избираемыми народом. Объявив прежнюю вакуфную комиссию упраздненной, съезд поручил исполнительному комитету создать новое управление и назначил его главой Джафера Сейдамета.
Новые лидеры и старая элита
Необходимость перемен в своей общественной и социальной жизни крымские татары в значительной своей части осознали еще задолго до мартовских событий 1917 года. Однако политическая обстановка до того момента не благоприятствовала подобным устремлениям. Делегации, направлявшиеся в столицу империи Петербург, раз за разом пытались повлиять на решение наиболее острых для народа вопросов, однако не могли в этом сильно преуспеть. Царские чиновники с подозрением относились как к прогрессивным мусульманским лидерам, так и к консервативному духовенству, и не были заинтересованы в каких-то изменениях.
Февральская революция с первых своих дней пробудила среди крымских татар широкое общественное движение, в котором приняли участие люди разных сословий и социальных групп. Номан Челебиджихан и Джафер Сейдамет стали его лидерами, еще даже не успев вернуться в Крым. Одному было 32 года, а второму — 27. Почему именно эти весьма молодые люди оказались во главе народа в столь сложную переломную эпоху?
Развивавшиеся в то время в Крыму процессы были схожи с теми, что происходили в России в целом. Революционный 1917 год вознес к властному олимпу империи сначала 36-летнего депутата Думы Александра Керенского, самого молодого правителя России в ХХ веке. Свергнувший его лидер большевиков Владимир Ленин был на 11 лет старше. Но, как и Керенский, будущий вождь мирового пролетариата до революции был оппозиционным политиком, не имевшим в иных обстоятельствах никаких шансов для прихода к вершинам власти. К тому же его партия находилась в подполье, а сам он влачил существование эмигранта. Тем не менее, идеи этих политических деятелей привлекали внимание широких масс населения, в то время как царствовавшая три столетия династия Романовых не успевала за стремительным бегом времени, оставаясь во многом выразителем сословных интересов земельной дворянской аристократии.
Номан Челебиджихан и Джафер Сейдамет благодаря своим лидерским качествам и образованности были безусловными предводителями молодого поколения крымских татар. А молодежь всегда является движущей силой перемен. Начав политическую деятельность еще с создания тайных студенческих обществ среди крымскотатарской молодежи, обучавшейся в Стамбуле, они обладали широким и сплоченным кругом сторонников. По своему социальному происхождению (Челебиджихан был выходцем из духовного сословия, Сейдамет из разбогатевшей на торговле крестьянской семьи) они не были связаны со старой элитой — мурзами, а их программные установки — развитие народного образования, реформа духовного правления и возвращение крымским татарам контроля над вакуфными имуществами — привлекали и интеллигенцию и крестьян, страдавших от безземелья.
Возможно, при иных обстоятельствах, из крымскотатарских политиков старшего поколения на лидерские позиции в национальном движении мог выдвинуться Решид Медиев (хотя и он, надо заметить, был старше Челебиджихана всего на 5 лет, а депутатом Думы стал в 26-летнем возрасте), стоявший во многом на схожих с ним политических позициях. Однако он умер еще в 1912 году от туберкулеза, а история не знает сослагательного наклонения.
Нельзя обойти вниманием и фактор СМИ. Единственная в то время крымскотатарская газета «Терджиман» и ее редактор Асан-Сабри Айвазов были союзниками Челебиджихана и Сейдамета. В предреволюционные годы последние активно публиковались на ее страницах. Весьма большой резонанс имела ситуация, сложившаяся в 1915 году вокруг выборов нового мудерриса Зынджырлы-медресе. Челебиджихан и Сейдамет хотели, чтобы эту должность занял активный участник национального движения дерекойский имам Ибраим Тарпи. Но бахчисарайский городской голова и крупный землевладелец Сулейман-мурза Крымтаев противодействовал этому.
Узнав об угрозах Крымтаева в свой адрес, Челебиджихан объявил о вызове градоначальника на дуэль. «Этот вопрос вызвал бурное обсуждение в нашем народе. Повсюду только об этом и говорили. Открыто высказывались, что это не только спор между Крымтаевым и Челебиджиханом, но и начало противоборства старого с новым, устоявшейся государственной системы с молодежью, наших разногласий с мурзачеством. Пользуясь случаем, наши товарищи именно так толковали проблему во всех уголках Крыма, стараясь ярче высветить наши идеи», — вспоминал Джафер Сейдамет.
Крымтаев не принял вызова Челебиджихана. Но в то же время попытался противодействовать выходу большой статьи Джафера Сейдамета в «Терджимане», посвященной истории и проблемам Зынджырлы-медресе. «Под непосредственным влиянием Крымтаева, прибравшего к рукам русского цензора, от всей статьи был напечатан лишь заголовок и моя подпись в конце — обе страницы газеты были выпущены чисто белыми… Если бы статья все же была напечатана, вряд ли она настолько взбудоражила народ», — писал Сейдамет. Статью, тем не менее, распространяли в рукописи, а когда ее опубликовала газета известного татарского журналиста Гаяза Исхаки «Иль», то три тысячи ее экземпляров, привезенных в Крым, быстро разошлись по всему полуострову.
Хотя в ситуации с Зынджырлы-медресе Челебиджихан и Сейдамет не могли добиться своего, эта история несомненно способствовала росту их известности и популярности среди народа. В то же время конфликт с лидерами мурз также давал о себе знать в последующие годы. Так на Всекрымском мусульманском съезде Сулейман-мурза Крымтаев пытался противодействовать избранию Челебиджихана муфтием. Взяв слово, он предложил собранию выдвинуть нескольких кандидатов в муфтии и обсудить каждого персонально. Хотя это предложение было выдержано в демократическом духе, его политическая подоплека была очевидной. Номан Челебиджихан и Джафер Сейдамет, мобилизованные в царскую армию, находились в тот момент за пределами Крыма и не могли непосредственно принимать участия в работе съезда и соответственно лично выдвинуть свои кандидатуры. Если бы под этим предлогом их не допустили к выборам, то тем самым нарушился бы план их единомышленников во главе с Хаттатовым и Айвазовым, и их противники получили бы возможность, если не провести своих кандидатов на руководящие посты, то по крайней мере выиграть время для перегруппировки сил.
Однако в новых политических условиях народные массы не готовы были видеть в мурзах своих лидеров. И стоило Крымтаеву сделать свое предложение, как в зале поднялось огромное возмущение, после чего председательствующий на съезде Сеит-Джелил Хаттатов лишил Сулеймана-мурзу слова. Примечательно, что Хаттатов был в то время гласным (депутатом) Бахчисарайской городской думы, где Крымтаев занимал главенствующее положение как руководитель городской управы. Но теперь роли поменялись, и по предложению первого съезд большинством голосов потребовал, чтобы Сулейман-мурза покинул собрание. Пройдет не так много времени, и уже в том же 1917 году С.-Д. Хаттатов станет новым городским головой Бахчисарая.
Прибыв в Симферополь, Челебиджихан и Сейдамет немедленно включились в активную работу по организации работы Мусульманского исполнительного комитета. Тем временем «Вестник Временного правительства» — официальный орган новой российской власти — 6 апреля (19 апреля по новому стилю) сообщал своим читателям: «Съезд мусульман Крыма послал Правительству приветственную телеграмму с заверением, что будет всячески поддерживать новый строй и приложит все силы к укреплению его в крае. Губернский комиссар Временного Правительства телеграфировал министру внутренних дел, что в губернии полное спокойствие». Одновременно газета информировала о том, что новым таврическим губернским комиссаром (так теперь называлась должность руководителя губернии) назначен бывший член второй Государственной думы Богданов. Этому человеку предстояло стать одним из главных политических противников Н.Челебиджихана и Дж.Сейдамета.
(Продолжение следует.)
comments powered by HyperComments