Устная история — историческая память и национальная идентичность

Принимая во внимание те положительные отклики, которые последовали после проведения Круглого стола «Койдешлер корюшюви — добрая традиция крымских татар», и ту значимость, которой обладает «Oral history» («Устная история»), на чем было заострено внимание, мы еще раз обозначим данную тему, которая касается практически каждого соотечественника.
Когда человечество еще не изобрело письменность, сведения о прошлом передавались в устной форме, да и в более поздний период, когда всеобщая грамотность отсутствовала, в семьях о предках знали лишь по преданиям и рассказам.
В процессе цивилизационного развития появилась письменность, папирусы, пергамент, бумага, на которых фиксировались различные­ сведения, в том числе полученные от очевидцев. Это и были зачатки фиксации устной истории, которые в Древнем мире широко использовали греческие ученые Геродот и Фукицид.
Как сообщают некоторые­ источники, в новейшее время «концепт устной истории был популяризирован в США в 1940-е годы в связи с деятельностью американского журналиста Джо Гулда, заявлявшего о своей работе над огромной книгой «Устная­ ­история нашего времени», полностью составленной из записи рассказов разных людей. В 1948 году центр устной истории был открыт при Колумбийском университете. В 1967 году была создана Ассоциация устной истории США».
Необходимо отметить, что историография ХХ–XXI вв. пересмотрела тезис о том, что история «пишется» лишь по документам, а объектами исследований стали не просто факты, но и человек во всех его проявлениях.
Нам, крымским татарам, ­это близко и понятно. Сравнивая официальные документы, касающиеся депортации, самого акта насильственного выселения и ссылки, и рассказы очевидцев, то есть представителей репрессированного народа, находим совершенно противоположные данные.
Согласно Постановлению­ ГКО №5859-сс, крымским татарам разрешалось взять с собой «личные вещи, одежду, бытовой инвентарь, посуду и продовольствие» в размере 1/2 тонны на семью. Если семья имела продуктов больше, чем на 1/2 тонны, то ­имелась возможность сдать по описи «зерно, овощи и другие виды сельхозпродукции», а также личный скот. Принимали это ­имущество работники Наркоммясомолпрома, Наркомзага, Наркомзема и Наркомсовхоза СССР по «обменным квитанциям», где ­оно ­оценивалось в денежном выражении по госрасценкам, затем по месту прибытия перемещенным семьям выдавалось такое же имущество ­или по таким же госрасценкам на данную сумму денег можно было получить «муки, крупы и овощей».
Тысячи свидетельств и публикаций крымских татар о депортации говорят о 15 минутах на сборы, разрешении взять небольшие узелки с вещами и продуктами, изъятии­ всего движимого и недвижимого имущества, ценностей, высокой смертности в пути и в первые годы ссылки. Здесь «Oral history» на стороне правды, соответственно, и нашей стороне.
Сегодня фиксировать устную­ историю стало значительно легче. Интенсивное­ развитие технологий записи и хранения устных источников, создание цифровых банков данных значительно ­упростили задачу. Практически каждый имеет возможность осуществлять такую деятельность при наличии желания и четкой цели. Поэтому неудивительно, что молодежь, более приспособленная­ к освоению цифровой техники, активно включается в такую работу. В поле зрения оказалось старшее­ поколение крымских татар, которые были детьми при выселении и помнят о происходившем не понаслышке. Помимо этого, будучи уроженцами Крыма, они еще могут рассказать о прошлом своих сел, чему были сами свидетелями или слышали от своих родителей.
Представьте, если бы такая­ работа проводилась в Узбекистане. Когда открылся татлит в Ташкентском пединституте, студенты, получив соответствующую тему курсовой или дипломной работы, могли бы опрашивать поколения­, родившиеся в конце XIX — начала XX веков.
Возможно, такая работа кем-то велась, но где публикации? Куда сдавались материалы, где весь банк данных? Просчеты в прошлом настоятельно рекомендуют создавать соответствующие центры в настоящее время, которые бы вели означенную работу. Подразделения могут быть созданы в университете, музее, библиотеке и других ­учреждениях. Свои коллекции­ туда могли бы завещать и частные лица.
Таких примеров в мировой практике предостаточно. Так, доцент филологического факультета МГУ В. Д. Дувакин (1909—1982) записал на магнитную пленку беседы с более чем 800 респондентами о профессорах МГУ, их работе в университете, научной жизни. В 1991 году на основе ­его коллекций в структуре Научной библиотеки МГУ был создан отдел устной истории.
Как-то много лет назад в Крымскотатарской библиотеке им. И. Гаспринского проходило юбилейное мероприятие, посвященное одному из лидеров национального движения крымских татар Джеббару Акимову, во время которого общественный деятель из Карасубазара Талят Ильясов воспроизвел магнитофонную запись с голосом Джеббара-ага. У тех, кто ­его знал и общался с ним, на глазах выступили слезы.
Мы, современники, тоже проживаем исторический отрезок времени, каждый внося свой вклад в человеческий прогресс. Наша «устная история» представляет не меньшую ценность для последующих поколений, она — их ­историческая память и национальная идентичность.