Изет и Нельфие Аблаевы 52 года шли по жизни рука об руку
Осознавая Мастера уход
А если ветер унесет поэта пламенную мысль,
Водою смоет дождевой, покроет пылью вековой,
Так что ж останется потомкам, как не узор?!
Узор, закованный в металл!..
Эти строки написаны талантливым художником, ювелиром, скульптором и керамистом в одном лице – Изетом Аблаевым, совсем недавно, 20 октября, на 78 году жизни покинувшим этот бренный мир. В них он сумел передать свою главную мысль о том, что в его работах сокрыт смысл земного бытия, разгадать который предстоит потомкам.
В небольшом аккуратненьком домике, с каменным высоким фундаментом, за плетеным из веток забором, с кое-где торчащими вверх дном глиняными кувшинами, живет удивительный Мастер. Сегодня читатель «Голоса Крыма new» побывает в доме, где жил и творил художник, заглянет в его мастерскую, вновь окунется в мир его красок, узоров, мыслей и чувств. Стать нашим экскурсоводом по серебряным нитям жизни Изета Аблаева любезно согласилась его верная спутница жизни — Нельфие-ханум, кстати, тоже творческая и талантливая личность, член Союза архитекторов Крыма, автор ряда проектов Узбекистана: Ташкентского института текстильной и легкой промышленности, комплекса Института физкультуры, корпуса самолетостроительного факультета Ташкенского машиностроительного факультета, Джизакского медучилища, Андижанского крытого рынка, пединститута в Ангрене и других.
Сын и отец — художники Энвер и Изет Аблаевы
В гостях у Сказки
Да-да, именно в крымскотатарской сказке я оказалась, переступив порог дома Аблаевых, где от каждой вещи веяло теплом и любовью мастеровитых рук. На стенах — картины, на полках — книги. Деревянная лестница, металлические перила которой плотно перетянуты холщовой веревкой, на ступенях — керамические кашпо с цветами, деревянные двери и необычной формы оконные рамы… Старинный сундук в углу, в нем когда-то было сложено приданое мамы Нельфие-ханум, и на нем младенцем спала радушная хозяйка этого дома. Добротный деревянный комод с резным узором, сделанный отцом Изета – Абдуджемилем Аблаевым. Каждая деталь, отделка и металлическая фурнитура – ручки дверец и ящичков удивительно тонко и изящно выполнены. Круглый низенький столик (къона) помнит, наверное, чья его мастерила рука? Помнит, как на нем раскатывала тесто мама Изета-ага. Каждая вещь неприхотливого убранства хранит свою память, имеет свою историю…
Я разглядываю цветной потолок на кухне, будто бы собранный из четырехугольников разных форм и размеров.
— Мы ведь дом сами строили, и раствор месили, и стены клали. Когда заливали потолок, подручными досками делали небольших размеров опалубку и заливали бетоном, а когда сняли опалубку, видим, что потолок получился весь в стыках. Я и успокоила Изета, предложив, шутя, мол, будем, как Микеланджело потолок расписывать, — объяснила мне Нельфие-ханум. – Оказалось, сложное это занятие, я разводила обычную советскую гуашь и пыталась что-то нарисовать на бетоне, потом просто решила раскрасить каждый квадратик, а Изет снизу мне подсказывал, какой лучше цвет подобрать. Вот так и вышли из положения, получился необычный разноцветный потолок. Люстру уже сын Энвер смастерил из плетеной корзины, продев сквозь дырочку на ее дне электропровод, закрепив патрон и лампочку.
Нельфие-апте разложила передо мной альбомы с фотографиями, три Книги отзывов с разных выставок мужа и с гордостью развернула большой лист плотного ватмана с нарисованным могучим деревом – это было генеалогическое древо Аблаевых, берущее свои корни от прадеда Абла, 1868 г.р., участника войны 1914 года.
Картбаба Абла был кузнецом, кожевником, мастером на все руки. Говорят, он был знаком с Алимом Айдамаком, и ему довелось сыграть роль Кулакъсыза в фильме об этом легендарном разбойнике. Однажды он выковал для лошади богатого человека подковы, тот, оценив хорошую работу, расплатился с удалым кузнецом золотой монетой. Абла, пальцем проведя по монете, стер рисунок на ней. Покачав головой, он с укоризной протянул монету богачу, который, подивившись его силе, дал еще одну. Кузнец с ней проделал то же самое, заработав так три золотых.
Памяти отца посвящается…
Род Аблаевых был большой и уважаемый в с.Бахча-Эли Карасубазарского района, славился он своим трудолюбием и мастерством. Жили они натуральным хозяйством: сами шили сапоги, калпаки, одежду, изготавливали орудия труда… Одним словом, были мастерами на все руки. За что бы не брались, все получалось ладно, добротно и со вкусом.
Абдуджемиль Аблаев (отец будущего художника Изета Аблаева) родился в 1913 году в многодетной семье, где помимо него росли еще 15 детей. Он рассказывал, как в детстве все собирались вокруг огромного очага, такого огромного, что вся семья с 16 детьми умещалась, и каждому отводилось определенное место. Помнил, как мальчишкой подкидывал дровишки и как готовила мама разные вкусные блюда. Поэтому он понимал, почему у старинной крымскотатарской утвари были длинные изогнутые ручки — чтобы не обжечься при приготовлении пищи. Поэтому, уже позже, повзрослев, он делал джезве (кофеварку) с узкой шейкой и расходящейся юбочкой ко дну и непременно с длинной ручкой. Совсем не такую, что делают сегодня в виде турки с различным орнаментом. Он много рассказывал сыну и всем, кто обращался к нему за помощью и советом, о том, что всякая вещь у крымских татар имела свое функциональное назначение, ни в одежде, ни в быту им не свойственен был кич, кричащие броские рисунки, чрезмерное украшение. Все было выдержанно и со вкусом. Нельфие-апте принесла ножи, чыгъырыкъ (нож для фигурной обрезки краев чебуреков), джезве и рубанок, сделанные свекром когда-то, еще в депортации на Урале. С особой теплотой и любовью она обратила мое внимание на неприметные с первого взгляда, вырезанные на рукоятке рубанка, рисунки-метки – сердечко и кисть руки.
— Отец Изета мог изготовить любой рабочий инструмент, починить любой предмет: часы, швейную машинку, даже переделал немецкий аккордеон на гармонь, знал массу легенд, поговорок и песен, играл на скрипке, къавале (свирель), гармони. Он владел всей технологией окраски шерсти, используя различные свойства растений, — увлеченно рассказывает Нельфие-апте. – Часами делился своими знаниями в этой области с художником Мамутом Чурлу. Помню, он говорил, что произрастающий в Крыму матрач (вереск) широко применялся для окраски шерсти, используемой для килимов. При грамотной технологии из него можно получить четыре цвета: из листьев один, из корня – другой, из веток – третий, из цветов – четвертый.
До войны Абдуджемиль Аблаев работал начальником пожарной охраны Карасубазарского района, вскоре был мобилизован на фронт, получив серьезное ранение, вернулся домой. Депортация забросила его с семьей на Урал. В Крым вернулся с сыном Изетом, невесткой Нельфие и внуком Энвером в 1991 году, а в январе 1993-го восьмидесятилетний мастер ушел в мир иной.
Памяти отца Изет Аблаев посвятил эти строки:
Смычок устал, затихли струны,
Аккорд последний прозвучал…
А я, как мог, Два времени
Лишь тонкой нитью из металла,
Как две судьбы в одну связал…
Ссыльное детство раскрашено красками
Маленькому Изету было всего четыре года, когда в мае 1944-го в их дом в д.Бахча-Эли (Богатое) Карасубазарского района на рассвете пришли двое солдат. Он это, конечно, не помнил, но отец рассказывал, что один из конвоиров предусмотрительно посоветовал отцу взять с собой ящик-чемоданчик с инструментами.
— Зачем? Вы ведь на расстрел нас везете, — ответил отец.
— Нет, вы вернетесь, а это, — кивнув на инструменты, сказал солдат, — вам пригодится!
И он оказался прав: рабочий инвентарь не раз выручал, и на родину, хоть и с полувековым запозданием, Аблаевы вернулись. Запечатлелось в детской памяти Изета, как плыли на барже, как ходил, повзрослев, через лес за 9 км в школу в пос. Изгорян Косинского района Молотовской области, куда попала их семья в результате депортации. Он всегда был рядом с отцом, с любопытством наблюдал, как тот что-то мастерит. Вокруг в поселке было много ссыльных художников, и интерес к рисованию у Изета пробудился сам собой. Они что-то подсказывали любознательному малышу, чему-то учили. Заметив эту увлеченность, отец из райцентра привез сыну краски и кисти. Изет неплохо срисовывал с открыток репродукции известных картин Репина, Васнецова, Перова. Особо удачно получились «Три богатыря». В 6 лет женщина-почтальон научила его читать, и он с увлечением окунулся в мир книг.
В 1956 году Изет поступил на отделение скульптуры Пермского художественного училища, но учиться в нем не довелось. Был снят режим спецпоселений, и Аблаевы осенью выехали в г.Шахрисабз (Узбекистан) к родным. Чтобы помочь семье обустроиться на новом месте, Изет вынужден был работать в бригаде плотников, параллельно учился в вечерней школе и ДОСААФе.
Свои первые монументальные работы И.Аблаев писал в армии
Служба в армии круто изменила жизнь юноши. Он служил в десантных войсках в г. Ефремове и мог заниматься любимым делом – оформлял Красный уголок, выполнял монументальные работы на военную тематику. Здесь он вступил в КПСС.
От «Мавзолея Саманидов» — к станции метро «Комсомольская»
Вернувшись из армии, Изет твердо решил учиться, поехал в Ташкент и занимался в студии изобразительного искусства, заочно поступил в Московский университет искусств. Впервые увидел свою будущую жену на фотографии дома у товарища, когда заглянул к нему по работе. Во второй раз, снова придя в гости к Кариму, опять же по работе, обратил внимание на ту самую девушку, что видел прежде на фото. Она усердно работала над курсовой. Заинтересовавшись, Изет подошел, познакомился. Девушка представилась Нельфие, сестренкой Карима и студенткой архитектурного отделения Ташкентского политехнического института. Ее курсовая работа посвящалась «Мавзолею Саманидов», с него и завязалась их дружба. Как оказалось, у них нашлось много тем для общения, вместе ходили в парки делать наброски и эскизы. Их сблизила общность взглядов и интересов. В день рождения Нельфие, в семь утра, когда она, ничего не подозревая, шла на экзамен, он пришел с огромным букетом флоксов.
— С тех пор флоксы стали моими самыми любимыми цветами, — с грустью говорит Нельфие-апте. – Изет был внимательным и умел ухаживать. Часто дарил ландыши, я всегда удивлялась, где он их только доставал. В 1965 году, через четыре месяца нашего знакомства, мы поженились. Помню, в 1966 году я была на последнем месяце беременности, и мы с Изетом сфотографировались в фотосалоне, а через неделю в Ташкенте случилось землетрясение, и Изет отвез меня к своим родителям в Шахрисабз, где через месяц родился старший сын Эскендер. Было несколько кризисных моментов, когда я хотела бросить институт, с грудным ребенком учиться было тяжело, но Изет настоял, и я очень благодарна ему за то, что не позволил мне проявить слабость и помог закончить вуз, получить профессию. После института меня направили в проектный институт «УзНИИПградостроительства». Где-то в 1975 году мне было поручено разработать проект станции «Комсомольская» Ташкентского метро. Обычно в ЦК на планерке по обсуждению важнейших городских объектов присутствуют руководства проектного института и исполняющих организаций и ведомств. Но на тот момент наше руководство было кто в отпуске, кто в отъезде. В итоге от «УзНИИПградостроительства» на планерку в ЦК направили меня как автора проекта. Изет в то время уже возглавлял Экспериментально-творческий комбинат прикладного искусства, на который возлагалась задача художественно-эстетического оформления станций метро. Так вот мы, сами того не зная, оказались на этой планерке по разные стороны баррикад. Я отстаивала свое видение этого проекта: орнамент ригелей (горизонтальный элемент строительной конструкции) должен быть бетонным, а Изет настаивал на ганче и керамике, поскольку их комбинат не работает с бетоном. Я объясняла, что ганч и керамика – это нежный материал, подходящий больше для культурно-просветительских учреждений, ресторанов, домов отдыха, а здесь подземный общественный транспорт, здесь нужен грубый материал, брутальная отделка. Нужно отметить, что тогда в ЦК были отвергнуты четыре варианта проектов, и не потому, что они были плохими, наоборот, нельзя было допустить, чтобы какая-то другая станция была лучше станции имени В.Ленина. Когда все же был утвержден проект, по моему предложению шесть заставок на стенах станции символизировали шесть орденов Комсомола. Заставки были отлиты из бронзы, на высоком художественном уровне были изображены заслуги, за которые этот орден был удостоен. В конечном итоге станция получилась красивая, в ганче, с бронзовыми заставками, которые позже, после развала СССР, были сняты…
Первый кушак работы Мастера
— У мамы Изета сохранились серебряные фес тепелик (филигранное навершие на фес) и дувалыкъ (амулетница), и он очень тщательно изучал узоры. Еще в детстве на Урале он пытался делать из монет колечки и браслеты, а когда, заболев тифом, лежал в больнице, нанизывал на проволоку бусы.
Запомнился случай: меня в 1978 году из «УзНИИПградостроительства» пригласили на работу в институт по проектированию высших учебных заведений (это был институт московского подчинения). Вскоре я там познакомилась с девушкой-крымской татаркой. Как-то в разговоре я поделилась с ней, что муж увлекся филигранью, ему интересны старинные национальные украшения, и он очень хотел бы увидеть, как выглядел кушак. И надо же было такому случиться, что в семье этой девушки сохранился такой пояс, и она принесла его на несколько дней. С каким трепетом я несла эту драгоценную вещь Изету! Разворачивая перед ним сверток, я дрожащим голосом произнесла: «Посмотри, что я раздобыла!». Нет, это не случайность, это божье провидение, то, чего так желал Изет, свершилось. И пусть несколько дней, но он насладился тонкой работой старинных мастеров, изучил все до мелочей, и когда его племяннице Дляре Аблаевой, мечтавшей танцевать в ансамбле «Хайтарма», его руководитель Февзи Белялов поставил условие, что примет, если у нее будут две длинные косы и крымскотатарский кушак, Изет, долго не раздумывая, принялся за дело. Так появился первый национальный женский кушак работы Мастера Аблаева, а Дляра была принята в «Хайтарму», позже с ансамблем она переехала в Крым.
Возвращался на родину член союза художников СССР Изет Аблаев уже с целой коллекцией ювелирных украшений, выполненных в традиционной национальной технике «филигрань», успешно представленной на первой Всесоюзной выставке произведений художников крымских татар в 1990 г. в Симферополе, а ранее — на Выставке достижений народного хозяйства (ВДНХ) в Москве.
Кто бы мог подумать, что вернувшийся на родину мастер, претерпевая множество лишений, вместо создания шедевров мирового искусства будет тратить свое драгоценное здоровье и время для поиска крыши над головой, поднятия стен, обустройства жилья и даже противостояния в лихие 1990-е крымскотатарским рэкетирам, пытавшимся наложить свою руку на, как им казалось, доходный ювелирный бизнес Аблаевых.
Оренбургский фонтан
К моменту возвращения в Крым многие города Союза украшали монументальные декоративные панно, садово-парковые композиции, фонтаны и светильники. В семейном архиве Аблаевых хранится письмо от руководства Оренбургского горсовета с просьбой изготовить для города фонтан.
— Изет работал над изготовлением этого фонтана сутками, — вспоминает супруга. – Он делал его блоками, чтобы избежать поломки при транспортировке. Продумывал до мелочей металлическую подводку воды. У нас дома стояли все эти блоки с подставленными чашками для стекающей воды. Изет проверял, как идет подача воды, как она должна струиться. Он сам контролировал погрузку фонтана (6х6 м) на самолет, доставку, монтировку и установку на месте, где-то больше месяца пробыв в Оренбурге. Выполняя эту работу, он набирался опыта, мечтая в Крыму создать фонтан-чешме в традиционном национальном стиле. Но не довелось… Обустройство на родине, самостоятельное строительство дома, отсутствие элементарных бытовых условий и средств не позволили реализовать эти планы.
В Марьино должен быть Центр возрождения народных промыслов
— Нельфие-ханум, вы говорили о том, что Изет-ага долгие годы бился над реализацией какого-то проекта, расскажите, пожалуйста, о его сути.
— В 1991 году, когда мы только обустраивались на самострое симферопольского массива Марьино, Изет сразу обратил внимание на особенность местной глины. Он говорил, что мы сами не осознаем, какое золото у нас под ногами. Она подходит для гончарного производства. И уже тогда он буквально «заболел» идеей создать здесь Комбинат прикладного искусства, возрождать народные промыслы, передавать свои опыт и знание подрастающему поколению. Здесь все как будто создано для этого, рядом кирпичный завод, можно было бы наладить совместное производство по обжигу готовых гончарных изделий. Обученные мастера открывали бы свои мастерские по всему Крыму. Куда он только не обращался с этой инициативой, 11 раз писал в различные инстанции. Когда нарезали участки в Марьино, наряду с будущими местными джами, школой, детским садом был предусмотрен участок и для Центра возрождения народных промыслов, но, увы…, эта идея не нашла поддержки. Изет очень переживал из-за этого. Порой в сердцах говорил: ведь этот центр не мне нужен, он нужен народу. Он был очень ранимым, перенес не один инфаркт, все сокрушался, что не может поделиться всем, что знает, умеет…
Доколе сердце бьется
От картины к картине мы проходим с Нельфие-апте, и у каждой она рассказывает удивительную историю ее написания, мысли и чувства, переживаемые супругом при их написании. В них заложен глубокий философский смысл, раздумья и сомнения, безысходная грусть. Сами названия работ говорят за себя: «Песня перьев», «Забытая скрипка», «Деформация», «Белая зависть», «Три холма», «Из глубины веков», «Назидание скал»… У одной из них Нельфие-апте не смогла сдержать слез от нахлынувших чувств.
— Эта картина «Отшельник», она передает его последнее состояние, в ней отчаянный крик безысходности. Эти ступени, падающий лист и проем двери, ведущей куда-то в даль. Вот так в последние дни он часто сидел с палочкой на пеньке у дома и ждал, глядя на дорогу. Ждал, что придут единомышленники, и он поделится своей задумкой, что, наконец, найдутся люди, способные реализовать его давнюю мечту…
В его небольшой комнатке-мастерской за рабочим столом, где он до последних дней, несмотря на болезнь, боли в суставах, из тонких мельхиоровых нитей плел ажурные узоры, все также лежат очки и незаконченная работа… Они будто не верят в его уход… Они знают — Мастер еще вернется…
Книги на полках, журналы… Изет-ага до последнего много читал: Зощенко, Ильфа и Петрова, обожал Шукшина и Лермонтова. Все время делал записи и пометки, стараясь сохранить на бумаге глубокую мысль, емкую фразу… А еще он планировал издать книгу, включив в нее свои стихи, воспоминания, афоризмы и, как шутя говорил, офаноризмы. Хочется надеяться, что задумки талантливого художника Изета Аблаева найдут отклик в умах и сердцах людей, в чьих руках есть возможность их реализовать.
Из последних записей художника Изета Аблаева:
Трудно порой уговорить людей прийти на вернисаж. Все спешат, торопятся куда-то. Вот именно «куда-то», а не конкретно. Хочется крикнуть: остановитесь! Остановитесь, и у вас будет масса времени, его хватит на все.
Верно, что одиночество плохой спутник. Но от одиночества может спасти только одиночество, ибо в толпе мы не вольны над своими действиями. Самое важное проходит мимо нас, или, вернее, мы проходим мимо того, что нам было нужно, что могло стать кредо жизни… Но мы прошли мимо, даже бежать начали в поисках смысла жизни, и раз начав бежать, мы только удаляемся от этого.
comments powered by HyperComments