Фото на пластинке студии звукозаписи 1960 года, Москва
К 100-летию со дня рождения
Руслан ЭМИНОВ
Мама родилась 9 мая 1918 года близ Симферополя, в деревне Сарайлы-Кият. В годовалом возрасте лишилась отца. Учеба в интернате, голод, стремление петь, политика национализации, отбор талантливой молодежи определили судьбу певицы. В 1932 году поступила в Театральную студию, на экзамене ее отметили Яя Шерфединов, Умер Ипчи, режиссер Умар Дервишев, в результате она была зачислена в Радиокомитет Крымской АССР, где проработала до оккупации Крыма в октябре 1941 года. После освобождения полуострова приступила к работе в концертной бригаде, выступавшей с концертами для раненных бойцов. В роковую ночь 18 мая 1944 года, вернувшись с концерта и даже не успев раздеться, она была с семьей выслана в г. Бекабад УзССР. Обо всем этом мама написала в своих воспоминаниях.
В Бекабад и его окрестности попали артисты и музыканты Бахчисарая: скрипач Зиядин Мемиш, кларнетист Исмаил Меджитов (потом он работал печником и каменщиком), на бубне играл Айдер Мемиш, на трубе — Багаудин Аединов (Бадин-ага), Ибриш Черкез. На аккордеоне — Шевкет Черняев, танцоры: Шевкет Мамутов, Шевкет Союков и Шевкет Арсланов (Асанов), Амиде Сейдаметова и помню молодую красавицу Тевиде (в 1970-х годах я видел ее в Белогорске, она работала кассиром на автостанции), Сайде-апте; певицы Алиме Акимова, Эдие Топчи. В течение недели, по прибытии, мама с Шевкетом Мамутовым пошли к начальнику «Фархадстроя» Акопу Абрамовичу Саркисову. Мама пела и армянские песни, в Крыму в радиокомитете работал Семен Григорьевич Джекнаваров, он перевел с армянского на крымскотатарский язык песню «Балыкчи Яр» из кинофильма «Пепо». Мама тут же в кабинете напела куплет на армянском. Мама с Шевкетом объяснили, что по районам разбросаны наши артисты, которые могут ездить по участкам с концертами для строителей. Он внимательно выслушал их и велел вновь прийти дней через десять. За это время Саркисов съездил в Ташкент, встретился с первым секретарем ЦК КП(б) Узбекистана Усманом Юсуповым, с одобрения которого в Ташкенте набрали из «Узгосфилармонии» труппу, им выделили в Бекабаде квартиры и общежитие. В составе узбекской труппы были ставшие впоследствии заслуженными и народными артистами Узбекистана: Мухамеджан Мирзаев, Мехри Абдуллаева, Тохтахон Ирисметова.
Шевкет Мамутов, с ходатайства Саркисова и разрешения коменданта, проехался по региону и собрал труппу. Сделать это в условиях комендантского режима без активной помощи Акопа Абрамовича и партийного руководства Узбекистана, конечно, не было бы возможным. Во всяком случае, он спас наших артистов от голодной смерти, многие из них к другой работе не смогли бы быстро приспособиться. Возможно, благодаря им, в жутких условиях ссылки сохранился национальный колорит наших песен и музыки. Думаю, что задача наших современных певцов и музыкантов — при всеобщей увлеченности современной манерой исполнения не потерять наш особый стиль исполнения. Даже турецкие и армянские песни и музыка исполнялась нашими певцами в свойственных только нашему народу стиле и манере. Я воспитан был этими чарующими звуками народных напевов, лучше которых для меня нет. Уже с 20 июня 1944 года начал функционировать ансамбль «Фархадстроя», в составе которого были узбеки, таджики, уйгуры и крымские татары. По воспоминаниям моей мамы, за все время существования ансамбля не было трений на национальной почве. В репертуаре коллектива были не только эстрадные представления, ставились и драматические пьесы. Я хорошо помню пьесы «Фархад и Ширин», «Тахир и Зухра» (мама в роли Зухры), «Аршин мал алан» (мама в роли Гюльчохры). Артисты выезжали на концерты в маленьком автобусе. Мама брала меня с собой. Запомнился концерт в клубе на левом берегу, у строящейся плотины. Небольшой зал набит битком странными людьми с серьгами в носу, черными и неопрятными, вызывающими у меня жуткое чувство, почти страх.
Вскоре мама перешла жить в общежитие, расположенное в последнем бараке Цементного завода на краю поселка, у строящегося деривационного канала Фархадской ГЭС.
В 1945 году она сошлась с заместителем директора театра, журналистом и поэтом Сейтумером Эминовым. Им выделили комнату в ИТРовском бараке, по ул. Комсомольской, №14, в центре города. Сразу за домом были ямы и овраги. Мы, дети, играли в войну, это был хороший полигон. Я цеплял на грудь медали отчима и был командиром, несмотря на то что остальные дети были немного старше меня.
В 1946 году были организованы комсомольские субботники, и мои дядя и тети участвовали в облагораживании этого пустыря. Засыпали ямы и сажали деревья, вскоре здесь был устроен городской парк. Потом была построена дорога к больнице, куда раньше по ухабам возили рожениц. Однажды привезли пленных японцев. Они строили летний кинотеатр и летнюю эстраду для театра «Фархадстроя». Мы, дети, меняли у них старые газеты для самокруток на японские монеты. Зимой к маме приехал ее брат Джеппар, очень больной, я с ним виделся мало, он бежал из трудармии, его положили в больницу, где он, кажется, и умер 15 января 1945 года. В Крыму остались его жена — тетя Надя и дети — Айше и Шурик, которые жили в доме дедушки (отца моей мамы).
В 1948 году, весной, маме тайком от НКВД удалось съездить в Крым, если бы ее поймали, то согласно Указу ей грозили 20 лет каторги. По пути через Ашхабад их поезд остановили на полустанке, чтобы пропустить товарняк с цистернами горючего, это спасло жизнь пассажиров. Произошло известное ашхабадское землетрясение, поезд задержали на неделю до восстановления путей. Проезжая через Ашхабад, мама видела обгоревшие остовы цистерн и обгоревшие трупы.
В конце осени, кажется, на ноябрьский праздник, мама взяла меня с собой на пуск Фархадской ГЭС. Открыли шлюзы, и пенная, мутная вода пошла по сухому руслу, ее сбросили в обводной канал. Когда поток прибавился, открыли шлюзы в турбинные протоки. Нас провели в машинный зал, стоял грохот турбин, запомнились два немецких приземистых зеленых генератора и два высоких белых американских. Потом был концерт для строителей «Фархадстроя». Мама пела узбекские и, по просьбе Акопа Саркисова, армянские песни. Приезжала с ансамблем Тамара ханум, труппа останавливалась рядом в гостинице, а сама она — у мамы, где я ее и видел.
Бывший редактор газеты «Къызыл Къырым» Джеббар Акимов в 1949 году с семьей переехал в наш ИТРовский барак и поселился через стенку. Дворы наши разделял камышовый забор. Мама вечерами бывала на концертах, и я оставался дома один. У нас во дворе собиралась вся детвора. Я рассказывал прочитанные сказки, особенно ребятам нравились страшилки из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Помню, как-то летом, Джеббар Акимович через ограду говорит мне: «Огълум, слышишь, поет твоя мама, подождите, не шумите». Ему очень нравились песни в ее исполнении. А голос у мамы был звонкий, микрофонов и усилительной аппаратуры тогда еще не было, но из летнего театра, расположенного в конце парка, до нашего барака доносился ее голос.
Закончилось строительство Фархадской ГЭС. В трудовой книжке мамы запись: «1944.VI.20 зачислена артисткой Государственного Узбекского Муз.Драм.ком. Театра, с окладом 800 рублей в м-ц. Приказ по театру №36». Вторая запись: «1945.XI.15 зачислена солисткой певицей 1-й категории «А» театра «Фархадстроя», с окладом 900 рублей». Третья запись: «Зачислена солисткой первой категории Джаз ансамбля «Фархадстроя» с окладом 1000 рублей». И окончание строительства «Фархадстроя»: «1949.III.15 освобождена».
Труппа была распущена. Артисты обзавелись семьями, и большинство остались в Бекабаде, приобретя новые профессии. Шевкет Мамутов и Эдие Топчи уехали в Янгиюль, где открылся свой театр. Мама устроилась кассиром в кинотеатре, работала лаборантом Райгоссеминспекции по качеству семян, ученицей бухгалтерии Сельпо, потом счетоводом, лаборантом инкубатора, медрегистратором горполиклиники, но продолжала петь. В 1955 году за активное участие в кружках художественной самодеятельности по подготовке на республиканский смотр получила грамоту Бекабадского отдела культуры.
У мамы была редчайшая афиша ансамбля «Фархадстроя», где вместо крымскотатарских песен и танцев указаны азербайджанские, уйгурские, туркменские. К сожалению, после смерти матери я стал искать эту афишу и не нашел. Мама сдала некоторые свои вещи в крымский краеведческий музей еще в 1990 году. Не знаю, попала ли эта афиша в музей, или когда невестка наводила порядок, могла выбросить старую выцветшую бумагу пятидесятилетней давности, приняв ее за хлам.
4 мая 1956 года на бланке УзГТОБ (Узбекский Государственный театр оперы и балета) имени Навои, режиссерского управления, Гани Муратов пишет маме о необходимости подготовить песни к записи на студии. Но запись была произведена не в студийных условиях, ибо артисты как профессионалы уже были уволены и заняты на других работах.
В конце мая 1956 года в Бекабад приехали композиторы: Яя Шерфединов, который остановился со своей женой в доме у моего отца, и Ильяс Бахшиш, который гостил у нас с мамой. Наверное, был и Гани Муратов. Помню, запись проводили в клубе «Фархадстроя». Техника звукозаписи тех лет была несовершенной. Благо все артисты, музыканты бывшего ансамбля «Фархадстроя» были еще в Бекабаде. Так прошла первая послевоенная запись, а труппа в дальнейшем вошла в созданный через год в 1957-м ансамбль «Хайтарма» при «Узгосфилармонии» под руководством композитора Ильяса Бахшиша.
Но еще до мая 1956 г. по Центральному радио из Москвы прозвучали довоенные записи мелодий и песен крымских татар. В то время вдоль центральных улиц города были установлены громкоговорители (динамики), как их называли, транслировалась местная сеть и передачи Центрального радио. Использовались они во время праздничных демонстраций, звучали поздравления местных партийных руководителей. По ним же транслировались информационные сообщения о болезни и смерти Сталина. Они были неотъемлемой частью инфраструктуры и жизни города, к ним привыкли.
Так вот, в начале мая 1956 года был воскресный день, и этот день врезался мне в память. Радио работало в обычном режиме, и мы его не замечали. И вдруг зазвучала крымскотатарская мелодия, как ее уловили, не знаю, но на улицу начали выходить люди. Я не замечал, что в Бекабаде столько крымских татар, музыка продолжала звучать, одну мелодию сменяла другая. Если при звуках первой мелодии еще сомневались, наша ли это, крымскотатарская, то когда зазвучали песни в исполнении знакомых артистов, сомнений не было. Звучала крымскотатарская музыка довоенной записи. Я за свою жизнь не помню другого такого дня — всеобщей радости, немало пролитых слез в тот незабываемый день. Все ждали просветления в нашей судьбе, родилась надежда на возвращение, но впереди была еще целая жизнь борьбы и повседневных трудов.
В 1959 году мама переехала в г. Наманган. В 1967 году я выехал из Ташкента, намереваясь прописаться в Крыму. В мою квартиру из Намангана переехали мама с моим братиком Сейраном. Прописаться на родине не смог, а в июне 1968 года был депортирован из Москвы в Ташкент. Стали жить две семьи вместе.
В 1963 году мама была включена в состав делегации артистов Узбекистана на дни культуры, проводившиеся в Москве.
Выступала в Звездном городке в сольном концерте. Исполняла русские, узбекские, азербайджанские, армянские и две крымскотатарские песни.
Мама принимала активное участие в крымскотатарском национальном движении. В 1968 году поступила на работу в редакцию газеты «Ленин байрагъы».
Мама по правую руку руководителя группы Муксима Османова. Москва, 1967 г.
Осенью 1969 года открылась первая в нашей памяти американская выставка «Образование в США». Выставка проходила в спорткомплексе «Ёшлик» возле стадиона «Пахтакор». Очередь желающих «заглянуть в западный мир» начиналась от района Урды и проходила параллельно улице Навои по улочкам, через многочисленные кордоны милиции и людей в штатском.
Мама, работая в редакции газеты «Ленин байрагъы» машинисткой, чтобы не стоять в очереди, решила воспользоваться редакционным удостоверением. Заявив стоящим милиционерам, что она корреспондент, прошла вне очереди. Просмотреть до конца всю выставку ей не дали. Ее «пригласили» в специально отведенную комнату, где кроме сотрудника КГБ А. Свалова сидели еще двое, и устроили допрос. Дело в том, что в Ташкенте находятся редакции многих газет, но вроде только «Ленин байрагъы» решила осветить проходящую выставку США. Мама откровенно призналась, что работает машинисткой и воспользовалась удостоверением, чтобы не стоять в очереди. Тем не менее, тут же позвонили в редакцию главному редактору Абселяму Ислямову, который заверил, что никого из корреспондентов не посылал освещать проходящую выставку США.
В 1971 году маму пригласили на работу в ансамбль «Хайтарма».
Ансамбль «Хайтарма», у микрофона З. Люманова, 1973 г.
Она тяжело переживала увольнение из ансамбля «Хайтарма» в связи с выходом на пенсию 7 февраля 1976 года, хотя еще была здорова и вполне могла петь. Ее встречали аплодисментами и цветами во всех многочисленных поселках расселения крымских татар по регионам Узбекистана и Таджикистана. Сердце не выдержало, с микроинфарктом она слегла в больницу. Не привыкшая к безделью, очень много читала. Летом выезжала на Кавказ, Кубань и в Крым, где ее встречали знакомые и родственники. Пела на свадьбах и встречах соотечественников.
В 1989 году выехала в Крым, появилась надежда включиться в творческую жизнь, но ослабевшее сердце давало сбои. Вернулась в Ташкент, лечение не дало результатов.
22 октября 1992 года, вечером, мама сидела на диване, вдруг упала набок. Я подбежал, поднял, посадил, голову держал в руке. Она произнесла: «Руслан» и закрыла глаза. На мой зов прибежала соседка-врач, она сказала, что ее сердце перестало биться.
У меня сохранились некоторые записи ее песен и воспоминания, которые она собственноручно писала в тетрадке.
comments powered by HyperComments