Недавно увидела свет книга Рустема Караманова «Крымская проза изгнания – возвращения». Сегодня мы предлагаем вниманию читателей фрагмент исследования, надеясь, что он вызовет живой интерес читательской аудитории.
(Начало в №12)
Рустем КАРАМАНОВ
Посему видно, что за короткий срок в литературном процессе именно под внешним воздействием наметилась тенденция к деградации. Так, если в 1925 году под председательством интеллектуала и представителя национальной элиты, образованнейшего человека, театрального и литературного критика Мамута Недима было учреждено «языджылар джемиети» («общество писателей») и к работе общества привлекались образованнейшие, преемственные в отношении предшественников, состоявшиеся интеллектуалы, филологи, талантливые поэты и писатели, историки, такие как Абдулла Лятиф-заде, Исмаил Лёманов, Джафер Гафаров, Умер Ипчи, Осман Акчокраклы, то уже в 1928 году учреждается «къалемдешлернинъ тёгереги» («кружок соавторов») во главе с редактором пропагандистского ресурса «Яш къувет» («Молодая сила») Абдуллой Дерменджи и включивший в свой состав молодых начинающих писателей, а в 1930 году уже учреждается «Къырым пролетар языджыларынынъ ассоциациясы» («Ассоциация пролетарских писателей Крыма») во главе с Джемилем Сейдаметовым, опять же включившая в свой состав молодых, начинающих писателей, творческий потенциал которых направлялся на использование и переподчинение крымской литературы под нужды пропагандистского государственного ресурса с расчетом на постепенную ассимиляцию и унификацию крымской культуры до одного типа «советской» культуры, то есть с расчетом на стирание национальной специфики и различий. Реализация этого антинародного проекта наметилась, в том числе, с вытеснением утвердившихся в национальном сознании лексем и заменой их на новые «интернационализмы».
А вот как и сам Джемиль Сейдамет высказался по этому поводу в преддверии своего назначения главой ассоциации пролетарских писателей Крыма в журнале «Илери» («Вперед») за 1929 год:
«Насколько много в языке иностранных слов, настолько он богатый и культурный язык… Тем, кто под опасностью надорвать глотки кричат: «чистый татарский язык» и «нужно бороться с империализмом русского языка», мы говорим: «успокойтесь, не попадите в беду». Сейчас посредством близкого нам близостью матери к ребенку языка русского пролетариата в наш язык должны войти и войдут нужная терминология и слова. Развитие крымскотатарского языка пойдет только таким путем. Понемногу Восточность в нашем языке умрет, исчезнет».
Эта тенденция хорошо отслеживается даже на смене названий объединений писателей: Джемиет (утвердившийся в многовековой национальной традиции термин) – Тёгерек (неологизм, калька с русского: «кружок») – Къырым пролетар языджыларынынъ ассоциациясы (активное внедрение «интернационализмов»).
Параллельно с этими процессами наметилась тенденция к изоляции, травле именно национально мыслящей элиты, достигшая трагической развязки с ее физической ликвидацией. Так Мамут Недим, будучи наркомом просвещения Крымской АССР с марта 1928-го по октябрь 1929 года, последовательно отстаивал политику коренизации, развития просвещения и национального языка. Подвергался травле за защиту Бекира Чобан-заде. Комиссия ЦИК отмечала в 1929 году: «Очень культурный человек… Помогал националистам Гирайбаю, У. Ипчи и другим», и рекомендовала снять его с должности. Арестован 26 мая 1937 г. Расстрелян 17 апреля 1938 г.
Крымский поэт, лингвист, литературовед, педагог Абдулла Лятиф-заде в 1929—1930 гг. подвергался «проработке» в партийной печати за национальный уклон. 21 марта 1937 г. уволен из пединститута как «ярый националист». Ему вменялось в вину, что работая на факультете татарского языка и литературы, он якобы «протаскивал в своем преподавании среди студентов массу арабских, персидских и турецких слов, объясняя это тем, что ему иначе неудобно преподавать». 19 апреля 1937 года арестован по обвинению в контрреволюционной деятельности. 17 апреля 1938 года вместе с группой других деятелей крымской культуры казнен во дворе Симферопольской тюрьмы НКВД.
Писатель, поэт, журналист Джафер Гафаров в октябре 1936 г. был арестован, обвинен в буржуазном национализме, а позже и в шпионской деятельности. Расстрелян 17 апреля 1938 г.
В 1937 году Умер Ипчи был обвинен в «национализме» и заключен в тюрьму строгого режима сроком на 12 лет. В 1949 году, несмотря на окончание срока заключения, он не был освобожден, а отправлен в психиатрическую больницу города Томска, где и умер 11 января 1955 года.
Писатель, поэт, журналист, историк-археолог, этнограф, востоковед, лингвист-полиглот, литературовед, педагог Осман Акчокраклы 7 апреля 1938 года был арестован НКВД в Баку за «участие в националистической контрреволюционной организации». Расстрелян в Симферополе 17 апреля 1938 г. Уместно вспомнить слова ученого-филолога Б. Гафарова о своем учителе Османе Акчокраклы: «Мой учитель Осман-эфенди всегда говорил, что без нравственности человеку жить невозможно».
Тюрколог-филолог, иранист и арабист Исмаил Лёманов арестован 18 ноября 1938 г. Обвинен в том, что являлся «одним из идеологов пантюркистского движения» и агентом трех иностранных держав. Освобожден в июне 1939 г. в связи с арестами ежовских кадров следователей НКВД.
Из литературных критиков 1920-х годов нужно выделить Мамута Недима, Асана-Сабри Айвазова и Бекира Чобан-заде. Их критическая и литературоведческая мысль не была сильно политизирована в угоду политической конъюнктуре, что уже практиковалась, особенно в стане пропагандистов от журналистики и литературы, а отличалась научностью, взыскательностью и бескомпромиссной требовательностью к литературному творчеству. Они активно публиковались в 1926—1928 годах в газете «Енъи дюнья», журналах «Илери» и «Окъув ишлери». Но уже в 1929 году под политическим прессингом, вылившимся в травлю ученого и поэта апологетами вульгарного социологизма, Бекир Чобан-заде изменил своим принципам и выпустил брошюру «Къурултайджылыкъ ве миллетчилик» («Курултайство и национализм»), в которой отрекся от таких поэтов, как А. Гирайбай и Ш. Бекторе, и попытался заверить, «что окончательно перешел на платформу Октября». Всех их не миновала трагическая участь, Мамут Недим и Асан-Сабри Айвазов были расстреляны 17 апреля 1938 г. Бекир Чобан-заде был казнен 13 октября 1937 года.
Иззет Эмиров в своих воспоминаниях «Сонъки корюшюв» («Последняя встреча») пишет о литературной активности в 1930-х гг., о популяризации литературной деятельности и о вкладе в этот процесс Максута (Максуда) Сулеймана, Шамиля Алядина, Амди Алима, Абдуллы Дерменджи и в особенности Умера Ипчи. Вспоминая подробности последнего общения с Умером Ипчи на его торжественном юбилее, где он выступил с благодарной речью от лица писательской молодежи, Иззет Эмиров сообщает о той горечи и боли в связи со скорым арестом писателя.
В начале 1970-х гг. состоялась беседа Иззета Эмирова с Абдуллой Дерменджи, иллюстрирующая состояние языка и литературного процесса:
«Абдулла-ага рассказывал о газете «Ленин байрагъы» и людях:
— Читатели не знают и не понимают нашего положения и целей. Некоторые говорят, что выпустим газету только после того, как вернемся в Крым. Работать тяжело, цензура давит, в каждом материале ищут недостаток и изъян. В коллективе же много молодежи, которая не училась на крымскотатарском языке. Если укажешь им на недостатки и ошибки, чтобы знали, есть и те, кто обижается, — добавил он.
Среди разговора Абдулла агъа с волнением вспомнил о наших удивительных литераторах Джафере Гафаре, Умере Ипчи, которых в 1930-е годы арестовали под клеймом врагов народа и националистов.
— После того как прошло много времени с момента ареста Умера Ипчи, меня вызвали на очную ставку с нашим литератором. Конвоир грубо затолкал писателя в комнату. Увидев всегда аккуратного и опрятного Умера Ипчи в том состоянии, до которого он был доведен, я ужаснулся: «О, мамочки, как же так можно унижать и изводить человека», и проникся сочувствием к нему от всего сердца. На одной его ноге была старая калоша, другая нога была босой, волосы на голове и виски обросли, одежда, что на нем – рванье, сам он пожелтел как воск. Только успел он сказать, как увидел меня: «Абдулла, у меня нет к тебе никаких претензий!», как следователь, окатив нас злобным взглядом, крикнул: «Прекратите болтать по-татарски!».
Следователь задавал много вопросов и порядком морочил голову для аргументации обвинения в отношении Умера Ипчи. Убедившись, что от меня ему не будет проку, отказался от своего намерения. Нашего друга Умера снова, грубо толкая, повели в камеру. Мы и не думали тогда, что это была наша последняя встреча, — сказал Абдулла Дерменджи».
Обращает на себя внимание тот факт, что в 1930-е гг., еще до ареста таких талантливых прозаиков, как Умер Ипчи и Джафер Гафар, появилась молодежь, пробующая свои силы в жанрах малой прозы, очерка и поэзии. Функционировали литературные кружки, часто такие известные литераторы, как Эшреф Шемьи-заде, Максут (Максуд) Сулейман, Амди Алим, Эюп Дерменджи, Джафер Гафар, Фетта Аким, организовывали литературные вечера для учащихся школ, желающих заняться литературным творчеством, В частности, Иззет Эмиров вспоминает такие вечера, на которых и он, будучи школьником, присутствовал:
«Такие писатели, как Эшреф Шемьи-заде, Максут Сулейман, Амди Алим, Эюп Дерменджи, Джафер Гафар, Фетта Аким часто приходили к нам в школу, организовывали литературные вечера, нам, молодым любителям литературы, давали полезные рекомендации, оказывали практическую помощь. Хочу отметить с гордостью, что такие видные в крымскотатарской литературе литераторы, как Решид Мурад, Ремзи Бурнаш, Аджи-Абла Эмиров, были учениками нашей образцовой школы. Наш школьный товарищ Дженгиз Дагджи стал знаменитым в тюркском мире прозаиком».
Такое стимулирование литературного творчества сыграло положительную роль, и в 1930-е годы в крымскотатарской литературе появляются новые имена, такие как Юнус Темиркая, Риза Халид, Энвер Селямет, Амет Мефаев, Джевдет Аметов, Джеваире Меджитова, Лёман Сулейман, Рустем Муедин, Якуб Бекиров, Дженгиз Дагджи.
Репрессии 1930-х гг. отрицательно отразились и на развитии литературных жанров, в особенности прозы, и на творческом методе писателей. Это отчетливо бросается в глаза при сопоставлении прозы исследуемого периода, а именно конца 1980-х – 1990-х гг., принадлежащей перу прозаиков, вступивших на писательскую стезю в 1930-х гг., таких как Джевдет Аметов, Иззет Эмиров и Рустем Муедин, и молодых людей, в первую очередь это касается Айдера Османа, Эрвина Умерова и Рустема Али, пришедших в редакцию газеты «Ленин байрагъы» в 1960-х гг. и позже отточивших писательское мастерство в зазор перестроечной эпохи. При всем при том, что прозаики 1930-х гг. выигрывали в плане языковой крымскотатарской среды, в которой они формировались и реализовывались как литераторы, их произведения уступали шестидесятникам в художественности. Дело в том, что в 1930-гг. произошел разрыв преемственной связи между поколениями крымских писателей, который больней всего ударил по еще не состоявшимся писателям, не сформировавшим свой художественный метод и стиль. Ситуацию усугубляла атмосфера страха и репрессий, войны, то есть условий, в которых творческий потенциал не реализовывался через творческий поиск самовыражения, а приспосабливался к внешним условиям. Как вспоминает Шамиль Алядин:
«Нас, писателей, на войну было призвано пятнадцать человек. […] На войне двенадцать из нас погибло. Мы втроем, с израненными телами, остались в живых».
Таким образом, со слов Шамиля Алядина становится известно о 15-ти поэтах и писателях — участниках войны, из которых 12 погибли.
Именно эти имена погибших крымскотатарских писателей и поэтов фигурируют как в литературоведческих, так и в публицистических и электронных источниках:
Поэты: Ыргат Кадыр (наст. имя Халиль Кадыров), Амди Алим, Осман Амит, Максуд Сулейман, Азам Амет, Бекир Ваап, Таир Усеин, Меннан Джаманаклы.
Писатели: Мамут Дибаг, Абляй Шамиль (Чонгарлы), Эннан Алимов, Осман Батыров.
В связи с чем нужно внести ясность относительно Максуда Сулеймана. В годы Великой Отечественной войны Максуд Сулейман командовал артиллерийским расчетом. В одном из боев был тяжело ранен, попал в плен. После освобождения из плена был репрессирован. Скончался в депортации под комендантским надзором в городе Андижане Узбекской ССР после тяжелой болезни в 1953 году в возрасте 44 лет. Следовательно, Максуд Сулейман не погиб на войне, а умер в ссылке.
Исходя из вышеизложенного следует, что на развитие крымской литературы последовательно и крайне негативно влияли репрессии конца 1930-х гг., когда директивным порядком литературе навязывался «вульгарный социологизм», война, унесшая жизнь очень многих, еще не состоявшихся, но уже пользующихся признанием молодых писателей и поэтов, и преступное выселение народа. Все это в совокупности привело к очень тяжелым последствиям. Так Шамиль Алядин, подводя итоги литературной активности в 1973 году, сообщает:
«<…> считаю важным отметить, что вследствие утраты нашей литературой выдающихся своими вкладами в развитие и становление прозы Умера Ипчи, Джафера Гафара, Раима Тынчерова, Абляя Шамиля, Эннана Алимова, Мамута Дибага, стройные ряды наших литераторов изрядно поредели. Сейчас в жанре прозы работают Джемиль Сейдамет, Юсуф Болат и иногда Решид Мурад».
Все эти трагические обстоятельства привели к тому, что в эстетическом отношении проза, принадлежащая перу прозаиков, начавших свой творческий путь в 1930-х гг., не воспринимается как целостная художественная система, в которой реализуется художественная концепция автора, а скорее являет собой описательную прозу по жанру преимущественно документального характера. Концептуальная незрелость такой прозы выражается как через формальный, так и содержательный аспекты, фактографическое наполнение — «как оно есть и было» доминирует над художественным – «как оно должно быть в новой художественной реальности». Шамиль Алядин по этому поводу заметил:
«Мы должны создавать высокоидейные и художественные произведения, отображающие нашу сегодняшнюю жизнь, — сказал я. – У нас же эта проблема очень болезненна. В особенности мы очень отстаем с позиции художественности и формы. Большинство наших писателей новые события нашей жизни доносят старым методом и старыми формами, таким образом, произведение теряет свою ценность». […]
Я намеренно акцентирую внимание на проблеме нового и старого методов в литературном творчестве. Когда новый метод разрабатывается глубоким и высокохудожественным, он долго живет. […] Бывает, что я говорю о стиле с Айдером Османом, Рустемом Алиевым (Али), Эмилем Амитовым, Урие Эдемовой и Эрвином Умеровым. И не для того, чтобы поучать. Нет, они очень хорошо знают, насколько важна проблема нового метода в советской литературе. Их не надо поучать. Эти удивительные молодые люди все прозаики и все одного возраста. Они никогда не прячутся за Толстым и Достоевским, как за щитами, они лишь учатся писать хорошие произведения, однако не подражают великим людям».
Таким образом, Шамиль Алядин акцентировал внимание на проблеме художественной выразительности прозы и необходимости отрыва ее от сковывающего его развитие шаблонного метода фактографического описания, где прозаики исходили из приоритета описания действительности с позиции наблюдателя, но никак не созидателя качественно новой художественной действительности как непременного условия для развития крымскотатарской прозы. О полноте и красках художественного мира произведения интересно выразился Эрвин Умеров:
«Книга для человека, что отдельный мир. В ней есть свои география, пути-дороги, города и села, и самое важное — свои люди. Когда раскрываешь книгу, то будто через дверь заходишь в новый мир, хочешь путешествовать по неведомым местам, знакомиться с новыми людьми, делить с ними их печали и их радости. Однако бывает и так, что мир, в который ты заходишь, напоминает пустыню, идешь день, второй – ни тебе деревца, ни травинки. А люди, что тебе встречаются, пустые, безынтересные, они вызывают усталость, и даже ненависть. Стараешься скорее покинуть эту землю.