Общественную жизнь Крыма украсил 90-летний юбилей известной нашей соотечественницы – доктора филологических наук, профессора Адиле Эмировой. Деяние природы, вобравшее крымскую древность, создало чарующую внешность и душу, горячо любящую прошлое и настоящее своего народа, землю предков, по жизни во главе угла ставившую исключительно человечность. Излучая свет знаний, Адиле-оджа щедро делилась ими, всецело посвятив себя науке и просвещению. Судьба ее не баловала, с раннего детства пришлось познать нужду и изгнание, но усвоив главный человеческий принцип, позволяющий преодолевать трудности – силу созидательного труда, Адиле-ханум достигла высот, снискав уважение научной общественности и своих соотечественников, которые с ней в эти юбилейные дни всей душой и сердцем.
Родилась Адиле Эмирова 10 ноября 1933 года в деревне Дерекой Крымской АССР (ныне г. Ялта). В 1952–1957 гг. обучалась на факультете русской филологии Узбекского (Самаркандского) государственного университета им. Алишера Навои. В 1969 году защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук, а в 1989-м – докторскую на тему «Русская фразеология в коммуникативно-прагматическом освещении». С 1968 по 1990 гг. работала на кафедре русского и общего языкознания Самаркандского госуниверситета – последовательно в должности преподавателя, старшего преподавателя, доцента и профессора.
В декабре 1990 года профессор А. Эмирова была приглашена в Симферопольский государственный университет им. М.Фрунзе на должность профессора кафедры русского языка.
В Крымском инженерно-педагогическом университете им Февзи Якубова работает с 1997 года в должности профессора кафедры крымскотатарского языка и литературы по совместительству, с 2010 года – в штате университета.
Адиле Эмирова – известный ученый-русист, внесший большой вклад в развитие коммуникативной парадигмы в лингвистике и обозначивший путь новейшего, когнитивно-дискурсивного направления во фразеологии XX века. Профессор А.М. Эмирова – единственный в Крыму и в Российской Федерации доктор филологических наук, профессор-русист, одновременно занимающийся и проблемами крымскотатарской филологии. В ее работах заложены основы новых научных направлений – крымскотатарской лексикографии, фразеологии и социальной лингвистики (правовой статус крымскотатарского языка, языковая ситуация и языковая политика в Крыму, Украине, Российской Федерации; языковая компетенция крымских татар; последствия лингвоцида и современное состояние крымскотатарского языка; русско-крымскотатарская языковая интерференция, крымскотатарская ортология и др.).
Адиле Меметовна пишет стихи, рассказы, литературно-критические статьи, эссе, занимается художественным переводом. Научные работы Адиле-ханум имеют огромное значение, а воспоминания отражают бытие крымскотатарского народа в XX веке.
Вниманию наших читателей мы предлагаем фрагменты повествований, вышедшие из-под пера нашего юбиляра.
Я – КРЫМСКАЯ ТАТАРКА
МОЯ РОДОСЛОВНАЯ
Мой отец по паспорту – Эмиров Мемет Алиевич (Сеид-Мемед Эмир-Али) – родился 25 января (?) 1896 г. в деревне Янджу Куйбышевского (Бахчисарайского?) района.
С 6 лет отец был отдан в медресе (духовную семинарию) деревни Коккоз (сейчас – Соколиное), где он проучился три года, затем продолжил учебу в Бахчисарае, в Зынджырлы медресе. Учебу вскоре пришлось оставить, потому что семья не могла содержать мальчика. Муллой отец не стал, но он хорошо знал основы ислама и до самой кончины помнил много молитв.
Вернувшись из медресе, мальчик стал работать в садах – варил еду для сезонных рабочих. В 14 лет уехал в Ялту и стал работать в турецких кофейнях, затем нанялся в повара к турку Али Калча-оглу, владельцу маленького ресторана (по-современному – кафе). В советское время он работал сначала поваром, потом шеф-поваром в лучших санаториях Южного берега Крыма: в Артеке, в санаториях Ялты (помню, он называл санаторий «Джалита»), Симеиза, Гаспры и др.
По моим детским воспоминаниям, отец мой был высокий (выше 180 см) красивый мужчина с большими голубыми глазами и вьющимися темными волосами. Женился он довольно поздно, кажется, в 1927 году; через год родился первый ребенок – сестра Эмине.
Турок Али Калча-оглу, с которым отец поддерживал дружеские отношения, был женат на русской (моя мама называла ее Елей), которая стала крестной матерью моей старшей сестры – не в христианском смысле, а просто предложила назвать девочку в честь бабушки – Эмине. У этой четы не было своих детей, и мама Еля с удовольствием возилась с Эмине. Сестра до сих пор носит золотые сережки (шестиконечные звездочки с бирюзой в центре), которые ей в младенчестве подарила мама Еля. После закрытия границы между СССР и Турцией (1933 г.) они уехали в Турцию, и больше о них мы ничего не слышали. В 1933 году родилась я, а в августе 1941-го – младшая сестра Алиме.
Мать моя Зера Сеид-Асан была родом из деревни Ай-Василь над Ялтой. Она не знала точной даты своего рождения, называла и 1900, и 1904 годы. Отца своего она тоже не помнила: он скончался, когда ей было несколько лет. Мамину мать, то есть бабушку мою, звали Алиме.
Мама поздно, по тогдашним представлениям, вышла замуж: ей было 24 (или 28 лет).
ДЕТСТВО
Наша семья жила на окраине Ялты, в деревне Дерекой (теперь это город Ялта), ул. Амбулаторная, дом №8 (?). Дом наш находился напротив недействовавшей мечети, во дворе которой были очень старые заросшие травой могилы; на них стояли (чаще – лежали) мраморные камни с арабскими письменами. По-видимому, это была очень почитаемая когда-то старинная мечеть. Перед входом в нее особняком находились две могилы, огороженные решетками, с высокими и торжественно-нарядными надмогильными камнями, сплошь заполненными арабскими письменами. В нашем доме, с жилыми комнатами на втором этаже, в небольшом дворе на улице Амбулаторной прошло мое детство. Здесь мы жили до дня тотальной депортации крымских татар – 18 мая 1944 года.
Помню, как в летнюю жару мама уводила нас на речку Дерекойку, где она отбеливала постельное белье на солнце: замачивала, намыливала и затем расстилала простыни и полотенца на горячие приречные камни. В наши с сестрой Эмине обязанности входило периодически увлажнять белье. Мы там играли целый день – прокладывали во влажной земле дороги, строили из песка домики, купались в запруде, ели взятые из дома горбушки хлеба, натертые чесноком и помидорами.
ВОЙНА
Война…. Мне было около восьми лет, когда она началась. И я совсем не помню первого дня, не слышала обращений Молотова и Сталина к народу. Но война вошла в мою жизнь страшными картинами пожаров, бомбежек, виселиц, голодом и … депортацией.
Почти с первого дня войны Ялту бомбили немцы. Как только начинал звучать сигнал тревоги, мы брали в руки узлы и бежали в деревню Ай-Василь: там нам казалось безопасней. В дни отступления Советской Армии мы жили в Араба-ёлу, у тети Зюре. Днем все уходили за деревню, ближе к лесу, прятались в кустах ежевики, а ночью спали в подвале ее дома. Подвал был специально оборудован дядей Рустемом: перед входом были навалены мешки, наполненные землей; пол был засыпан сеном, а сверху застелен овечьими шкурами, на которых мы спали.
Настал 1944 год. В апреле советские войска освободили Крым. Конечно, мы все радовались: Наши пришли! Все были уверены: скоро война закончится, скоро жизнь наладится.
Не прошло и месяца….
ДЕПОРТАЦИЯ
Рано утром, 18-го мая 1944 года, нас разбудил стук в дверь. Вошел офицер с двумя солдатами и объявил, что все татары выселяются из Крыма. Посоветовал взять с собой как можно меньше вещей. На сборы дали 20 минут.
Мама ударилась в панику: муж в отъезде (его, как и всех мужчин, призвали в трудармию), на руках трое детей – от двух с половиной до четырнадцати. С причитаниями она металась по комнатам. А офицер ходил за нею по пятам, присматривался к вещам, говорил, что ему у нас нравится, что он сам здесь будет жить.
Что же взять с собой? Вот это большое одеяло: хватит всем четверым укрыться. О документах (свидетельства о рождении, паспорт, трудовая книжка отца и др.) она и не вспомнила. Я же схватила свое самое большое «богатство» – синий бархатный ридикюль с ручкой-петлей, в котором хранились две нитки бус, и больше не выпускала его из рук. Мы вышли из дома с тем, что смогли взять в руки.
Вышли навсегда.
Уже поздно ночью нас погрузили в грузовые машины и повезли через Ай-Петри на какую-то железнодорожную станцию. Ночью же нас посадили в товарные вагоны. Более бойкие и сильные заняли лучшие места – на нарах. Нам досталось место на полу, у самых раздвижных дверей.
Первые дни не кормили. На каждой остановке все высыпали из вагонов. Женщины быстро сооружали очаги из камней, кирпичей, ставили на них кастрюли, чайники. Но не успевала вода даже закипеть, как раздавался крик конвойных: «По вагонам!». И все бежали с горячими кастрюлями в руках и, на ходу цепляясь за протянутые руки, переваливались в вагон. Мама часто не успевала приготовить нам еду, но зато она оставалась с нами.
А сколько людей, особенно старых и больных, отстали от поездов и навеки разлучились с родными! А сколько умерших от голода и болезней остались на перронах и вдоль колеи после отхода поездов!
Через некоторое время в вагонах наладился какой-то быт. Были выбраны старосты, которые приносили и распределяли хлеб. На больших станциях несколько раз раздавали суп.
Наша семья ехала без отца. Его, как и всех взрослых мужчин, за несколько дней до выселения мобилизовали в трудармию. Он был в Симферополе. Заночевал у знакомых. А когда объявили о выселении, ему не разрешили вернуться в Ялту, и он поехал с хозяевами дома.
Мысль разыскать нас не покидала его. 31-го мая, рассказывал отец, их высадили на станции Великоалексеевская (под Ташкентом) и повезли в какой-то совхоз, километров за 5–7 от железной дороги. Ежедневно в течение недели отец ходил оттуда на станцию в надежде узнать что-нибудь о ялтинцах. Утром 6-го июня он сидел в чайхане недалеко от станции. Кто-то крикнул, что идет очередной татарский поезд. Отец бросился к поезду. В каком-то вагоне увидел знакомых, которые сообщили ему, что мы в 17-ом вагоне. Он начал отсчитывать вагоны. А нам тоже успели сообщить, что отец ищет нас. Соседи освободили проход, и мы, три девочки, встали в дверях вагона, высматривая отца. А мама от волнения не смогла встать на ноги: она сидела на вещах и плакала. И вот мы увидели спешащего отца, нашего высокого, самого красивого на свете. «Папа! Папа!» – закричали мы. Заплакали женщины. Далее отец поехал с нами.
СОВХОЗ ДАЛЬВЕРЗИН №2
Товарный поезд, в котором нас везли в ссылку, 6 июня 1944 года остановился на железнодорожной станции Хилково. Нас выгрузили прямо на землю, рядом с колеей. Через какое-то время стали подходить грузовые машины. Предлагали ехать в совхозы под странным названием Дальверзин или на заводы в Ташкенте.
Отец уговаривал маму поехать в Ташкент на авиационный завод, но она сказала: где соседи, там и мы. И мы попали в овощеводческий совхоз Дальверзин №2, обслуживавший Фархадстрой (строительство Фархадской ГЭС).
Жилье для спецпереселенцев не было готово. Первые несколько месяцев, до осенних холодов, мы все жили прямо на земле, под деревьями, перед зданием школы. Потом достроили бараки спецпоселка, часть татар поселились там, а нам выделили маленькую комнату с цементным полом в клубе. Кажется, это была будка для киномехаников: в стене было отверстие. Мебели не было. Мы сидели, ели и спали на полу, который мама устелила соломой (или травой?). Во дворе она соорудила очаг из двух кирпичей, на котором готовила нам пищу…
БЕГОВАТ
Через два года (1946 г.) отец решил поехать в город Беговат и поискать там работу. Стал работать поваром в столовой Фархадтранса. Он договаривался с шоферами, и раз в неделю кто-нибудь по пути забирал меня к нему. Папа давал мне несколько буханок хлеба, которые нам полагались по карточкам за неделю, и я ехала обратно. Помню, как я стояла в кузове, крепко ухватившись за перекладину над кабиной, а в ногах лежала торба с хлебом.
К лету 1946-го мы все переехали из совхоза в город. В первые месяцы снимали комнату в узбекском доме: пол глиняный, стены небеленые, из сырцового кирпича, с нишами для одеял и подушек.
Через несколько месяцев родители купили за 500 рублей (это тогда было недорого) глинобитный корейский домик из двух маленьких комнат; в первой не было никакой мебели, пол был застелен циновками, под ним шел спиралеобразный дымоход корейской печки. Мы сразу же разобрали печку и заставили все мебелью: кровать, топчан-сет, стол, железная печка. Во второй маленькой комнате еле поместились кровать и столик, за которым я делала уроки. Позже там же появился сделанный пленными немцами деревянный сундук.
Училась в средней школе №1 им. Сталина, в центре города. Пошла сразу в 5-й класс. Училась на отлично. Была, как все, комсомолкой, в старших классах – председателем учкома (ученического комитета).
По окончании школы я рвалась учиться дальше. Но выехать в другой город не могла до получения разрешения из республиканского управления (в Ташкенте) по делам спецпереселенцев. Долгожданное разрешение пришло 19-го августа, и 21-го я уже была в Узбекском государственном университете (Самарканд). Я приехала именно в день зачисления, ни днем позже, и была зачислена без экзаменов, потому что в те годы медалисты не сдавали вступительных экзаменов.
УНИВЕРСИТЕТ
В моих руках красная записная книжка студенческих лет – Святая святых – Sancta sanctorum, в которой есть записи начиная с 30-го декабря 1952 года: значит, я на 1-ом курсе.
Жилось трудно, безденежно, скудно. Конечно, родители помогали мне чем могли: ежемесячно присылали посылку с едой; иногда давали денег. Но одежда и обувь приобреталась дома, во время летних каникул.
Мне, как спецпереселенке, необходимо было раз в месяц ходить в спецкомендатуру «на подпись», то есть свидетельствовать, что я никуда самовольно не уехала. Так продолжалось до 1956 года, потом спецкомендатуры были упразднены.
Все пять лет я училась на отлично – получила диплом с отличием. Меня заметили и решили оставить для работы на нашей кафедре. Но случилось то, что должно было случиться: вышестоящее начальство посчитало, что крымской татарке нет места на кафедре гуманитарного профиля. И меня направили в распоряжение облоно.
ОПЯТЬ ДАЛЬВЕРЗИН №2
В Беговате работу по специальности мне найти не удалось. Поехала опять в совхоз Дальверзин №2 и устроилась преподавателем русского языка и литературы в той школе, во дворе которой летом 1944 года мы жили несколько месяцев под деревьями.
Как прошел этот год – первый год моей работы в качестве преподавателя русского языка и литературы? У меня была большая учебная нагрузка: два девятых, один десятый русские классы и один узбекский восьмой класс. В русских классах (кроме русских, было много корейцев и крымских татар) я вполне справлялась с работой, а вот с узбекским классом сразу возникли проблемы. Дело в том, что в классе были одни мальчики, среди них – много переростков, лет семнадцати и старше. А я казалась им девчонкой, с которой можно не считаться. Я пыталась наладить дисциплину, но мне это не всегда удавалось. Так я промучилась с ними около месяца, и вдруг, как говорится, в один прекрасный день, все изменилось: мальчики сидели на уроках как шелковые, все старались угождать мне. Позже выяснилось, что двое из самых великовозрастных учеников, которым я нравилась как девушка, решили опекать меня привычными им способами: они просто избивали тех, кто мешал мне вести уроки или не хотел выполнять домашнее задание. Конечно, я понимала, что это непедагогично, но не показывала виду, что знаю об их «помощи».
Как только закончился учебный год, я без сожаления уехала из совхоза: устроилась работать в молодом городе Янги-Ер, в Голодной степи, недалеко от знакомой мне узловой железнодорожной станции Урсатьевская.
ГОЛОДНАЯ СТЕПЬ
Первое время я работала в городской газете корректором: приходилось ездить в соседний городок, кажется, Мирзачуль, где находилась типография, и работать всю ночь.
Это была очень изнурительная работа. Учебный год уже начался, когда мне вдруг предложили работу в школе, и я с радостью согласилась.
Сначала я жила в коммунальной квартире, потом выхлопотала отдельную двухкомнатную квартиру со всеми, как говорят, удобствами: вода, газ, туалет, душ. Конечно, я была счастлива: это было первое, после депортации, нормальное человеческое жилье.
Так прошло шесть лет. Я поняла, что здесь я уже достигла предела своих возможностей, что работа становится рутинной. Мне хотелось заниматься более значимым делом.
Все чаще и чаще я стала вспоминать свой университет, и в конце концов решила круто изменить свою жизнь – поступить в аспирантуру. Написала письмо доценту Авалиани Юлии Юлиевне, которая в свое время руководила моей дипломной работой, и она пригласила меня в аспирантуру.
ОПЯТЬ САМАРКАНД
Так начался второй период моей жизни в Самарканде, который длился до декабря 1990 года. Целых двадцать пять лет. Семья. Зрелость. Самый важный, самый ответственный период жизни, когда человек реализует все свои возможности – физические, психические, в том числе творческие.
После окончания аспирантуры один год я проработала на кафедре русского языка Самаркандского государственного педагогического института имени Садриддина Айни, потом была приглашена на «свою» кафедру, на которой меня оставляли работать после окончания университета, – кафедру русского и общего языкознания Самаркандского государственного университета имени Алишера Навои, где я проработала последовательно в должностях преподавателя, старшего преподавателя, доцента и профессора.
НА РОДИНУ!
Август 1990 года. Через полгода отцу исполнится 95 лет. Он относительно здоров, бодр: ходит по квартире, может обслужить себя и даже помогает мне при приготовлении пищи. Вот только зрение у него плохое – катаракта. Уже прооперировали оба глаза, но лучше не стало.
– Дочка, – говорит он мне часто в последнее время, – давай уедем в Крым. Ведь теперь можно, многие татары уже уехали. Я не хочу здесь больше оставаться. Я хочу умереть на родине. Сделай же что-нибудь!
Я собрала самую необходимую одежду, взяла отца под руку, и мы поехали в аэропорт. В Симферополь летели на самолете ТУ-154. Оказалось, что почти все пассажиры были крымские татары, возвращающиеся на родину. Со всех сторон слышалась татарская речь. Отец был удивительно бодр, оживлен.
Когда самолет приземлился, отцу помогли сойти с трапа. Ступив на землю, он отошел в сторону, с трудом наклонился, прижал ладонь к земле, а потом поднес руку к губам и поцеловал тыльную сторону ладони.
– Что ты делаешь, папа?
– Целую родную землю.
Это был декабрь 1990 года…
С полной версией воспоминаний можно ознакомиться на сайте:
https://www.emirova.com/vospominaniya.pdf